Мальчик замер, затем медленно повернул голову и вгляделся в окна второго этажа.
— Ты уже упражнялся на рояле?
Людвиг ничего не ответил. Его смуглое лицо сразу посерело, губы задрожали.
Зазвонил церковный колокол, но его звуки не заглушили шагов мальчика, понуро идущего к дому.
Во дворе всё было отлично слышно.
— Быстро скамейку, Людвиг.
— Зачем? — спросил Франц Вегелер.
— Он сейчас подойдёт к окну, где стоит рояль. Но он пока ещё не может дотянуться до клавиш и потому должен встать на скамейку. А вот и он.
В окне показались чёрная шевелюра и худенькие плечи. Мальчик ещё раз взглянул на скамейку, словно желая убедиться, прочно ли она стоит.
— С какой тональности мне играть?
— Сперва до мажор две октавы и дальше по квинтовому кругу. Стоп. Левой ты плохо работаешь. Ещё раз до мажор. Что это?
— Тональность до мажор, батюшка.
— Неужели? — В голосе отца зазвучали визгливые нотки. — Сколько времени ты сегодня упражнялся?
Мальчик понуро свесил голову.
— Ну да, разумеется, ты предпочёл качели. Выходит, слово отца для тебя ничего не значит?
Иоганн ван Бетховен взмахнул тростью и обрушил на сына град ударов.
— А вон его мать, — испуганно прошептал Бенедикт Бахем.
— Это хорошо! Это очень хорошо! — Франц Вегелер в отчаянии сжал кулаки.
— Но она всё равно ничего не сможет сделать.
— Иоганн... — умоляюще произнесла госпожа Магдалена.
— Лучше заставь своего сына исполнять мои приказания! А теперь сонату Руста... Видишь, Людвиг, когда хочешь, получается. Так, завтра час играть тональности, а вот здесь, — он порылся в нотах, — новая соната.
Вскоре стоявшие под окнами мальчики услышали, как он вышел из комнаты.
— Даже не вскрикнул, когда его били. — Франц Вегелер тяжело вздохнул. — Как можно играть на рояле, если тебя бьют. Я лично этот день никогда не забуду.
— Желаю вам светлого и благословенного утра, дети! — С этими словами учитель Руперт вошёл в классную комнату.
Дети дружно ответили на приветствие такими же словами, но Руперта это не устроило. Он схватил указку и с силой ударил ею по кафедре:
— А ну-ка повторить!
— Мы благодарим и желаем вам также светлого и благословенного утра, господин учитель.
— Вот так-то лучше. — Руперт взмахнул указкой, как дирижёрской палочкой. — А теперь мы, преисполнившись смирения, воспоём нашу утреннюю песню.
Он начал первым, и Людвиг вновь восхитился его музыкальным талантом. Руперт мгновенно находил нужную тональность, а голос его звучал так, словно он только что поел слив или выпил сырое яйцо.
Самому Людвигу это «превосходное средство» — так неизменно называл его отец и применял, когда собирался петь, — ничуть не помогало. Как-то он в курятнике Фишеров выпил подряд три тёплых яйца, а потом попытался спеть арию. Но голос его по-прежнему скрипел и дребезжал.
Госпожа Фишер, услышав, как куры не на шутку раскудахтались, пошла узнать, в чём дело, и едва не схватила Людвига за волосы...
— А теперь всем сесть! Продолжим наш цикл библейских историй. Сегодня я расскажу вам о...
Пока Руперт задумчиво рассматривал своих учеников, размышляя, что бы такое им сегодня рассказать, Людвиг обнаружил в нём сходство с петухом Фишеров. Правда, учитель расхаживал по проходу не с горделивым видом, а громко шаркая ногами, и вместо ярко-красного гребня у него на голове вились уже изрядно поредевшие волосы пшеничного цвета.
— Итак, дети, я расскажу вам сегодня о Каине и Авеле. Первый из них был младшим сыном Адама и Евы, второй — старшим. Авель был пастухом, а Каин — землепашцем. Однажды оба они совершали в поле обряд жертвоприношения, и дым от жертвы Авеля столбом поднялся в небо. Это означало, что Бог принял его жертву. С Каином же всё произошло совершенно по-иному. Бог не пожелал его жертвы, и тогда Каин в ярости убил своего брата, а труп закопал в землю.
Людвиг уже слышал эту историю от матери, но тем не менее вновь в ужасе закрыл глаза. Как вообще можно убивать брата?
— Но Господь всё видит, и потому из облаков тут же прозвучал его голос: «Каин! Каин! Где брат твой Авель?» И солгал Каин: «Откуда мне знать? Я не сторож брату своему». И разгневался Господь, и закричал на него: «Что сделал ты? Так будь же проклят, и пусть тебе на земле нигде не будет пристанища!» А чтобы люди знали о наложенном проклятии, Господь поставил ему на лоб отличительный знак — каинову печать. Людвиг, ты знаешь, что это такое?
Людвиг тут же вскочил с места и почувствовал, что весь класс как-то странно смотрит на него. Красновато-смуглый цвет лица, следы оспы, толстые губы и особенно бугристые наросты на лбу — ну, разве это не Божье проклятие?
— Пожар! Пожар!
Послышались тяжёлые удары в дверь. Топот множества быстрых ног слегка приглушал снежный покров, но вот они удалились, и уже издалека снова послышалось:
— Пожар! Пожар!
Кто-то отчётливо произнёс: «Замок горит», а другой голос не менее внятно ответил:
— «Мышь» загорелась с крыши. Я сразу увидел двигающееся яркое пятно, но подумал, что это камердинер со свечой в руках...
Налетевший ветер заглушил конец фразы. Людвиг лишь услышал:
— ...и тут огонь перекинулся на другую комнату...