— Нет, я нашел вашу фамилию в «Нью-Йорк таймс». Статья была как раз об этом убийстве в отеле.
— Ага, ясно. Вообще-то я плохо помню этого парня. Подождите минутку.
Через некоторое время трубку взял человек, представившийся Кларком.
— Вам нужна характеристика на Эдварда Джонсона?
— Да.
— О’кей. Он честный. А еще он упрямец и трус. Обычно он добивается результатов, но не просите его выполнить какое-нибудь опасное поручение, потому что он откажется.
— Но он честный, так?
— Да, я думаю, вы можете на него положиться.
Попрощавшись с ним, я начал искать имя Роберта Кемпбелла в телефонной книге Бруклина. Людей с таким именем было только двое. Набрав первый номер, я попросил к телефону Доротею.
— Это я, — ответил женский голос.
— Извините, ошибся, — сказал я, вешая трубку. Затем списал адрес: «Восточная 21-я улица, 652» — и достал карту Бруклина и путеводитель по городу. Найдя нужный дом, вычертил карандашом маршрут, а когда пришел Билл, мы сели в машину и отправились туда.
Это был когда-то элегантный, но ныне запущенный многоквартирный дом без лифта с фигурной железной решеткой на входной двери. Мы поднялись на четвертый этаж и позвонили в квартиру 4-А.
Доротея Кемпбелл оказалась высокой плотной женщиной лет пятидесяти с седыми волосами; когда-то элегантная, а теперь опустившаяся — совсем как ее дом. На ней был выцветший домашний халат, фартук и стоптанные шлепанцы. Она холодно посмотрела на нас, и мне пришло в голову, что она имеет полное право захлопнуть перед нами дверь. Но, скорее всего, она не привыкла так поступать.
— Здравствуйте, — приветливо сказал я. — Я Рэй Келли, а это мой брат Билл. Наш отец когда-то был адвокатом вашего брата.
— Моего брата? — ледяным тоном переспросила она. — Какого брата?
— Эдди Кэппа.
— У меня больше нет никакого брата, — покачала она головой и начала закрывать дверь.
— А у нас — отца.
Она застыла.
— Что вы имеете в виду?
— Он умер. В молодости он наделал кое-каких ошибок, но мы никогда от него не откажемся.
— Эдди Кэпп заставил меня пройти через ад! — сердито выпалила она, но это прозвучало как оправдание. Я молча ждал. Наконец, она распахнула дверь и перестала сверлить меня взглядом. — Что ж, ладно, заходите. И говорите, что вам от меня нужно.
— Спасибо. — Мы вошли, и я закрыл за собой дверь.
Полутемная гостиная была заставлена старомодной мебелью, которой явно было слишком много для такой маленькой комнаты. Телевизор в металлическом корпусе в углу выглядел так, словно его оставили здесь по ошибке.
Мы сели на мягкий зеленый диван, а она — в кресло напротив нас.
— Миссис Кемпбелл, вы знали Уилларда Келли, адвоката вашего брата? — начал я. — Говорят, что Билл очень похож на него.
— Я на восемь лет моложе моего брата, — сказала она. — Впрочем, даже если бы мы и были ровесниками, то общались бы с совершенно разными людьми. Я никогда не имела никаких дел с его дружками.
— Видите ли, он вовсе не был его дружком. Он был его адвокатом.
Она упрямо покачала головой, видимо, вовсе не собираясь вспоминать 1940 год. Я пожал плечами. На мой взгляд, если уж ей и надо было скрывать какие-то факты из своей жизни, то, во всяком случае, не те, которые могли нас заинтересовать.
— Вы не в курсе, Эдди уже вышел?
— Его выпускают пятнадцатого сентября.
— Откуда вы знаете?
— Он прислал мне письмо, но я его выбросила. Мне все равно, что с ним будет. Пусть хоть сгниет в своей тюрьме, мне до него нет дела. Мне не нужны его грязные деньги.
— Он предложил вам деньги?
— Мне не нужна его жалость. Человек просидел двадцать два года в тюрьме, и у него хватает наглости меня жалеть! — Внезапно она вспомнила, что разоткровенничалась в присутствии незнакомых людей, и тут же замолчала.
— Он все еще в Даннеморе?
— Откуда мне знать, кто вы такие? — вызывающе спросила она.
Я вытащил свой бумажник и швырнул ей на колени. Неожиданно ей стало стыдно.
— Даже не знаю, — медленно произнесла она. — Иногда мне кажется, что в мире не осталось справедливости. Я в полной растерянности, не знаю, что думать, как себя вести.
— Так он в Даннеморе?
— Хорошо бы он там и остался. И не писал мне после двадцати двух лет молчания.
— И в следующий четверг он выходит на свободу, так? Пятнадцатого?
— Так скоро? — В ее глазах мелькнуло отчаяние. — Что же мне делать?
— Он собирается остановиться у вас?