— На объектах тоже порядка нет, — продолжал выступавший. — Куда занарядили, приедешь с бетоном, не принимают. В другое место приедешь — тоже не принимают. В поселок на фундаменты либо на благоустройство везешь, там всегда примут, а бетон уже схватился по такой жаре — в канаву!.. За смену две ездки сделаешь, одни нервы…
Тут бы ей и выступить со своими предполагаемыми мероприятиями: мол, ваши интересы блюду! Но Кучерявый, точно записки и не было, сидел, астматически дыша, глядел в зал равнодушными измученными глазами. Мария снова послала записку, Кучерявый смял ее, едва взглянув. Больше записок никто не посылал, механизаторы, желая выступить, просто вставали и шли к трибуне. Наверное, поэтому запиской заинтересовался второй, достал из пепельницы, прочитал и, сказав что-то Кучерявому, кивнул энергично и коротко. Кучерявый, заколыхав полными плечами, начал сердито возражать, слышно было свистящую одышку, но Беляев опять коротко кивнул, хлопнув Кучерявого по локтю. Тогда тот недовольно вздернул плечи, встал, произнес полувопросительно:
— Слово просила главный диспетчер строительства Мария Немчинова? — Мария чуть помедлила, собираясь с духом. Кучерявый спросил с надеждой: — Нет такой?
— Есть!.. — отозвалась она.
Поднялась и, продираясь мимо охально зажимающих ее коленями шоферов, выбралась в проход и проследовала к трибуне. В зале на мгновение установилась любопытствующая тишина, затем пронесся гоготок жеребячий, послышались реплики. Механизаторы упражняли свое остроумие, оценивая ее одежду, внешность, возраст…
Мария вышла к трибуне, встретившись с пристальным взглядом Беляева, тот даже позу сменил, поставил толстые голые локти на кумач стола, положив двойной подбородок на сцепленные пальцы. Когда она разложила на трибуне свои шпаргалки с тезисами, Беляев налил стакан воды и передал ей.
Она машинально отпила глоток, посмотрела в рокочущий, скрипящий сиденьями кресел зал, охватила его взглядом как целое — насмешливое, не принимающее. В общем-то, выступления перед большой незнакомой аудиторией на разных конференциях были для нее делом привычным, но с такой публикой она встречалась впервые. Сказала, не напрягая голоса, но емко:
— Товарищи механизаторы! Прошу посмотреть на меня внимательно: я главный диспетчер стройки, ваш непосредственный коллега. И запомнить!..
Мария обаятельно улыбнулась: это был испытанный прием. Во-первых, обретал приподнятость и ровность смятенный дух, во-вторых, непосредственное обращение к публике и открытая улыбка прокладывали путь к взаимопониманию.
— Должна сказать сразу, что я принимаю и поддерживаю ваши претензии к строителям в отношении отказов от бетона! — продолжала она, глянув на президиум. Там оживились, приготовившись слушать. — На объектах, к сожалению, случаются отказы от бетона без каких-либо серьезных причин. Просто мастера не всегда умеют или не всегда хотят организовать работу, не успевают подготовить посуду под заявленный бетон. Дают, под нажимом начальников СМУ, завышенные заявки, принимать некуда — отказываются. Это создает неразбериху…
И Мария умильным голосом и с наивом сообщила то, к чему они пришли на диспетчерской летучке при участии Софьи Павловны как человека опытного и своего. Сообщила, что на каждом объекте у мастеров и у диспетчеров будут свои номерные штампы. Путевые листы без штампов или с неизвестными штампами бухгалтерия оплачивать не будет. Есть уже такой приказ начальника строительства…
Она помолчала. Аудитория, осмыслив сказанное, взорвалась протестующими криками, Мария продолжала, не дожидаясь, пока крики утихнут. В зале зашикали друг на друга — видно, всем стало интересно, что такое она «вывернет» еще. Президиум тоже сидел, обернувшись к ней; смотрели скептически и настороженно.
— Из ваших выступлений я поняла, что главная вина в дезорганизации производства лежит на строителях, — продолжала Мария. — Приказ начальника о том, что каждый отказ от бетона должен обосновываться письменно, а также введение номерных штампов помогут нам с вами точно установить истину. Потому что мастер, поставивший штамп, не сможет сказать, что самосвала не было на линии…
Мария сделала долгую паузу, чтобы присутствующие точно усвоили, сколь серьезное мероприятие вводится. Впрочем, видно было, что большинство считает, что это все разговорчики в пользу бедных.
— Копия приказа уже дана под расписку бухгалтерам всех подразделений. Обжалованию не подлежит, — чуть ехидно продолжала Мария. — Хочу удивить вас еще одним сообщением, изумившим недавно меня саму. По проекту количество бетона, который строители должны уложить в фундаменты, готовые под обратную засыпку, составляет… — Мария назвала цифру. — С момента закладки первого фундамента прошло одиннадцать месяцев. До полного окончания нулевых работ, к сожалению, еще довольно далеко, но наш бетонный завод бетонирование нулей закончил три месяца назад!
Мария снова помолчала, чтобы и это ее открытие дошло до присутствующих.
— Как это? — недовольно и недоуменно спросил Кучерявый. Тот же вопрос пронесся вспышками по залу.
— А так! Я суммировала ежемесячные сведения выполнения плана бетонным заводом, исключив из объемов тот бетон, который фактически пошел на строительство объезда и на поселок. Получилось…
Мария снова дважды повторила цифру, подняв для убедительности листок с расчетами.
— То есть в полтора раза превышает объемы, необходимые для окончания фундаментов!
Зал недоуменно замолк снова, потом вдруг дружно заржал.
— Что вы несете! — раздраженно сказал Кучерявый. — Где вы взяли эту липу?
— Эти цифры я взяла в планово-экономическом отделе, точно пометив в своих расчетах номер папки и дела, откуда они выписаны…
— Кто вам это все разрешил, откуда вы вылезли? — Кучерявого уже несло раздражение.
— Распорядился дать мне эти цифры начальник строительства…
— Наполняющий обязанности! — перебил ее Кучерявый. — Он не имел права стороннему человеку…
Беляев что-то серьезно сказал ему, остановил поток злых слов. Тот замолчал, насупившись.
— Не будем играть в загадки и превращать серьезный разговор в базарную перебранку!.. — напирая уже на голосовые связки, произнесла Мария. — Все мы, сидящие здесь, прекрасно понимаем суть сказанного, хотя некоторые делают наивное и обиженное лицо! Конечно, есть какой-то процент приписок учетчицами бетонного завода, но основная часть этого «лишнего» бетона, товарищи, в кюветах, на берегах Волохши, на обочинах дорог, ведущих в Артем и близлежащие деревни, на полах частных коровников и прочих построек в этих самых деревнях!
Зал взорвался свистом, орали, топали ногами, стучали сиденьями кресел. Мария пережидала. Она знала, на что идет, и шла на это, иначе ей на трибуну просто нечего было вылезать. Невольно, повернув голову, она встретилась глазами с Беляевым. Он глядел с любопытством, но недовольно.
— Самосвал бетона стоит семьдесят рублей, цемент любой марки был и остается вещью дефицитной! — дала справку Мария, когда чуть утих шум. — Не говорю о том, что это ложится на удорожание строительства, на прямые убытки. Вам всем известно, что строительство и так вывалилось изо всех смет, об этом я уж не говорю. Но цемент, который выбивается нашим отделом снабжения за христа ради, валить в канаву — преступление! Сейчас, на начальном этапе, цемент — это хлеб стройки!
Она сошла с трибуны. Кучерявый ей протянул записку. Мария прочла, спускаясь со ступенек: «Т. Немчинова, задержитесь после собрания, необходимо поговорить. К. Беляев».
— Вы чего хотите? — запальчиво и раздраженно заорал Кучерявый, едва Мария зашла после собрания в комнатку за сценой. — И так все накалено, а после таких выступлений я ни за что не ручаюсь! — продолжал он ниже тоном, обращаясь к Беляеву. Тот сидел молча.
— Я громких слов и демагогии не хочу, — огрызнулась Мария, поскольку понимала, что терять ей теперь нечего, война объявлена, — которыми прикрывается неумение или нежелание работать… Которыми защищают бездельников, леваков и бессовестных захребетников…
— Почему Соловьева не пригласили? — спросил Беляев Кучерявого, перебив Марию. — На таком собрании непременно должен присутствовать начальник строительства.
— Без него разберемся, не маленькие… — буркнул Кучерявый, справляясь со свистящим дыханием. — Приглашали… — спокойнее оказал он, заметив, что ответ не понравился. — Говорит, разгребите прежде свое дерьмо сами, а когда дно появится, зовите меня!
— Ясно… — проговорил задумчиво Беляев и обернулся к Марии: — Ну, пойдемте?
— Куда?
— Пройдемся, побеседуем. Здесь дышать нечем… — И, не удержавшись, упрекнул раздраженно: — А реплики из зала, когда выступает секретарь райкома, подавать не стоит. Вы не ребенок.
Беляев выступил сразу же после Марии, круто подведя итог прениям. Мария поняла, что он не желает разжигания страстей: зал кипел возмущенно, выступления любого содержания только подогрели бы и без того накаленную атмосферу.
Сначала второй ответил на претензии, напомнив, что здесь Сибирь и тайга, а Братск начинался с палаток, пообещал, что ускорят строительство и сдачу жилых домов, назвал количество метров жилой площади, которое строители должны сдать в этом году к Ноябрьским праздникам, и сколько из этих метров будет отдано механизаторам. Сказал, что начальник строительства договорился с Братском о передаче жилых вагончиков — это тоже как-то решит проблему жилья, вагончики оборудованы всеми сантехническими удобствами. Туда будут селить семейных. Заверил, что будут оборудованы котлопункты и построены временные столовые. Одна из них, на пятьсот шестьдесят мест, очень хорошая, войдет в строй в этом месяце. В конце выступления заметил как бы между прочим, что хотя претензии главного диспетчера стройки к механизаторам во многом справедливы, но Немчинова — человек новый, не знает специфики местных условий, потому выступление ее следует принимать, делая скидку на это. Он гарантирует механизаторам стабильность заработков независимо от каких-либо нововведений, регулирующих координацию внутренних взаимоотношений…
— Напрасно! — выкрикнула тогда Мария с места. — Есть приказ, и он не отменен!
Беляев сделал вид, что не услышал.
Они вышли на улицу поселка. На красном задымленном небе садилось за сопочку, заросшую тайгой, малиновое, растекшееся уже между полосами облаков солнце. Горько пахло дымом, и если раньше Марии, городской жительнице, запах этот был внове, приятно волновал, напоминая редкие вылазки в лес и песни у костра, то теперь она задыхалась от этой стойкой гари не хуже Кучерявого, томительно-тревожное вставало в ней. И еще выматывали установившиеся белые ночи: солнце, едва закатившись за сопочку, тут же восставало, снова призрачно, неестественно, утомляюще белел день, и лишь выморочная тишина на улице Старого поселка отличала этот фальшивый день от настоящего.
— Толя, мы пешком пройдемся, — сказал Беляев, распахнув дверцу ожидавшей его «Волги». — К Соловьевым пойдем, — объяснил он Марии. — Тут недалеко.