— Зачем?
— Обсудить все надо. Что вы думаете — выступили, и конец? Это же серьезная политическая акция — ваше выступление. Механизаторов и так не хватает, мы за каждого человека держимся обеими руками, а вы рубанули сплеча, не подумав, не посоветовавшись… Народ разогнать хотите? Предупреждаю, это не угроза, а реальная опасность. Мы еще на бюро об этом говорить будем.
Мария остановилась посреди пыльной пустой улицы — было уже часов десять вечера, — покраснела до корней волос.
— Не надо меня пугать! — сказала она тонким от злости голосом. — Я не из вашей тихой провинции, права свои знаю, и мне надоели запугивания!
— Я вас не запугиваю, я… — начал Беляев, но Мария перебила его, повысив голос: — Нельзя свои ошибки, недомыслия покрывать поблажками, нельзя играть в поддавки!.. Я считаю, это тема не только для разбора на бюро, но для статьи в центральной газете! Странная у вас тут сложилась обстановка, партийной принципиальностью пока не пахнет!
Несколько человек, задержавшихся возле клуба после собрания, заслышав спор, подошли ближе, остановились, слушая. Беляев заулыбался, подхватил ее компанейски под руку, хохотнул животом для пущей убедительности.
— Ясно, ясно, пойдемте в гости! Я давно хочу с Соловьевым за рюмкой посидеть, может, скорее поймем друг друга. Разберемся… О принципиальности побеседуем… Толя, подъезжай через часик к коттеджам, — крикнул он шоферу.
— Я не пойду! — Мария вырвала руку.
— Не ребячьтесь… — тихо произнес Беляев. — Зачем демонстрации устраивать? Идемте.
— Я не знаю, где они живут.
Она действительно ни разу не была на том краю поселка, где на берегу Волохши, делающей здесь петлю, стояли несколько одноэтажных кирпичных коттеджей для начальства.
— Я у покойного Одинбурга был, — объяснил Беляев. — Соловьевы их коттедж занимают…
Софья Павловна, чувствовавшая, что Марии интересно все, связанное с Соловьевым, рассказала однажды, что, приехав из Братска, Леонид временно поселился в обычной квартире, так как в коттедже тогда еще жила семья покойного начальника. Коттедж осиротевшие не освобождали несколько месяцев, хотя в Иркутске у них имелась двухкомнатная квартира. Оказалось, что на этот коттедж претендует главный инженер Барков, который тогда занимал половину соседнего коттеджа. Его поддерживал первый, говоря, что у Баркова семья: дети, теща, мать, а новый начальник, мол, вдвоем с женой. Однако Соловьев уперся: «Положено — отдайте! Воз я тяну, имею право жить как следует…» Софья Павловна полагала, что его подзуживала супруга, желавшая жить с шиком, но Мария подумала, что не исключается, когда дело пошло на принцип, шлея, заехавшая под хвост самому Леониду. Замминистра, прибывший в Артем этой весной, положил конец склоке, распорядившись, чтобы коттедж освободили для Соловьева.
— Не надо забывать, Мария Сергеевна, — сказал Беляев, когда они дошли до сворота на Волохшу, где стояли коттеджи: расстояния в поселке были небольшими, — что разговариваете вы не с молодежью, приехавшей по комсомольским путевкам. Стройка не комсомольско-молодежная, народ съехался со всей России, едут далеко не всегда лучшие… Механизаторы тем более…
— Я прекрасно понимаю, Клементий Ильич, с кем я разговаривала и перед кем выступала, — неприязненно отозвалась Мария. — Я читаю газеты и книги. Имею такую привычку с ранней юности. Имею также привычку осмысливать то, что вижу и слышу… Надеюсь, и вы ее имеете. Поэтому не будем играть в педагога и ученицу, оба мы люди немолодые, понимаем, о чем идет речь и в чем смысл разногласий… Вы тут ради спокойного житья стараетесь не замечать безобразий, поступаетесь своей партийной совестью. Я ни к чему не хочу привыкать. Хочу делать то, что в моих силах, мне не для чего экономить и лелеять себя в отличии от вас!
— Не стоит грубить… — тихо и укоризненно сказал Беляев, и Марии вдруг сделалось стыдно. Тут же, как всегда бывало с ней в таких случаях, захотелось сразу загладить вину, обласкать обиженного. Но она промолчала. Что скажешь? Он тоже прекрасно соображает, почему она раздражена, едва подавляет клокочущее внутри. Концовкой своей речи он практически свел на нет впечатление от ее выступления, от всего, хлестко ими задуманного «удара по разгильдяям». Однако сдаваться она не собиралась, приказ на самом деле не отменен, и не отменит его Соловьев, в этом Мария была уверена.
— Крутые меры тут, увы, не годятся. И вы в этом скоро убедитесь. Но пока не будем больше об этом, — упрямо сказал Беляев.
Они вышли на заросшую травой набережную улицу, неподалеку были склады и дебаркадер, где принимали грузы, сплавлявшиеся по Волохше на баржах. Как и значительная часть крупных сибирских рек, Волохша была судоходна довольно короткий срок: после спада весенней воды мелела на перекатах. Сейчас вода уже упала, дебаркадер обсох, стояла тишина, изредка лишь промелькивала моторка на стремнине да, скрипя кормой о гальку, покачивалась ржавая баржа, вытащенная до середины на берег. Малиново-синим светом горела, перетекая цельно, гладь реки.
В коттеджах, видимо, уже готовились ко сну: на набережной, перед заборчиками из крашенного зеленой краской штакетника и в палисадниках никого не было, окна были закрыты и задернуты темными шторами. Беляев, открыв через дырку вертушок, распахнул калитку одного из коттеджей, прошел по выложенной кирпичами дорожке и, побарабанив коротко по двери терраски, неробко толкнул ее.
— Может, спят уже? — остановила его Мария.
— Проснутся… В Сибири законы как на Востоке. Гостя принимают в любое время дня и ночи…
Распахнув незапертую, оббитую с двух сторон войлоком и клеенкой дверь, вошел в переднюю:
— Хозяева! Гостей встречайте…
Из дальней комнаты вышла знакомая уже Марии медсестра, запахивая на полном теле несвежий халат, приглаживая растрепавшийся перманент. Недоуменно и не очень довольно разглядывала вошедших. Потом вдруг вспыхнула румянцем, засмеялась, широко и весело разевая рот с белыми узкими зубами:
— Ой-ей-ей, Клементий Ильич!.. Я вас и не узнала, богатым будете! Здравствуйте… — Она посмотрела на Марию, узнавая и не узнавая, поздоровалась сдержанно. Мария ответила.
— Где хозяин? — Беляев пожал обеими руками руку медсестры, которую та подала ему как бы для поцелуя.
— Сейчас… Он в сарае от жары спит… Заходите, я сейчас… Проходите в столовую.
Она провела их в большую полупустую комнату с раскрытыми окнами, выходившими во дворик, ушла. Слышно было, как она в сарае будит Соловьева, тот мычит и чертыхается, а она увещевает тихо и настойчиво, но голоса ясно раздавались в застылой неестественности белой ночи: «Леля… Леля… вставай! Беляев пришел…» — «Кто? Ну и шут с ним». — «Леля, тише, слышно же… Они с какой-то женщиной, по делу!..» — «С какой еще женщиной, господи, дай поспать, устал!.. Сердце отказывает…» — «С этой, ты говорил, диспетчер, что ли… Ну, из Москвы… Ну, немножко соберись, я прошу. Надо…» После этого все смолкло.
«Сердце отказывает», — услыхала Мария и напряглась тревожно.
— Хорошо устроились! — кивнул Беляев на открытые настежь окна, словно и не слыхал разговора. — Горка, ни мошки, ни комаров… Сдувает… А у нас…
— У нас тоже окна не откроешь, — согласилась Мария. — Да, по-моему, коренные сибиряки окна вообще наглухо заделывают. Зимой от мороза, летом от мошки.
— Правильно, — кивнул Беляев. — В наших лесах так…
Наконец Соловьев вышел из сарая всклокоченный, в полосатых чешских трусах — ими с начала июня были завалены полки смешанного поселкового магазинчика. Мария невольно улыбнулась: грузноват стал и неуклюж, даже вроде бы кривоног, ее любимый, некогда стройный, точно зрелый тополь, Ленька…
Беляев по-своему понял ее усмешку, объяснил:
— Он не знает, что мы его видим, потому ведет себя свободно…
Соловьев начал умываться под краном, предназначенным, очевидно, для поливки огорода. Но дворик зарос мелкой травкой, предыдущие хозяева, надо полагать, тоже ничего не сажали, даже цветов. А в Старом поселке на огородах проклюнулась картошка, зазеленел лук и редис, в парниках, закрытых пленкой, зацветали огурцы: старожилы, как и объяснял Иван Степаныч, вполне приспособились использовать короткое северное лето. Правда, ни он, ни Валентина почему-то ничего не посадили на усадьбе в этом году.
— У меня, например, огород при доме, — точно угадав ее мысли, сказал Беляев Марии. — Руководитель должен пример подавать. Картошку не навозишься к нам из России, гнилой доходит, да и в копеечку влетает… А если начальник не чухается, подчиненные и подавно…
— Я бы огород сажала, если бы земля была… — отозвалась Мария.
— Выделяют же рабочим в подсобном хозяйстве землю под картошку. Берите и сажайте…
— На тот год возьму.
Вошел Соловьев в тренировочных красных брюках, обтягивающих заметное брюшко, в сетке, надетой на голое тело. Хмуро кивнул, не подавая руки.
— Здравствуйте… Чему обязан?
— С совещания механизаторов, — сказала Мария. — Квартального…
— Ты, Соловьев, вроде гостям не рад… — укоризненно скривил губы Беляев и почмокал.