— Спал. Устаю, — не стал оправдываться Соловьев.
Выглядел он плохо, чернота обнесла подглазья, обвисли щеки: похудел.
— Я умоюсь… — Мария пошла в ванную. Не хотелось показывать, что растерялась, затревожилась, увидев, как сдал Леонид за эту неделю, что они не виделись.
В ванной было замочено белье, видно, квасилось оно не первый день — от воды пахло противно-сладко и тяжко. Мария, подумав, разделась до пояса, умылась под краном.
Когда она вернулась, был накрыт стол на скорую руку. Светлана доставала из холодильника водку и бутылки с минеральной водой.
— Освежились? — Беляев улыбнулся ей, точно давней знакомой. — Тогда начнем. С часу дня, как пообедал в Артеме, крошки во рту не было… Так за знакомство? Мария Сергеевна? Леонид Александрович? Первый раз мы с тобой пьем, Соловьев… Давай за это!
Соловьев хмуро, едва приподнимая веки, кивнул. Хотел вроде что-то сказать, но как будто передумал.
Беляев намазал на хлеб толсто масла и красной икры, горкой лежащей в стеклянной салатнице, сказал поучительно:
— Эх, сибиряки расейские! Черемша в это время на столе должна лежать. А у хороших хозяев и первые огурчики. Черемшу в зиму солить надо! Витамин для сибиряка — главное дело…
— Но черемша мне не нравится! — Светлана опять захохотала, смешно открывая белозубый рот.
Мария в первый раз видела, чтобы женщина смеялась, открывая рот, точно зевающая лошадь, и в то же время оставалась женственной и привлекательной. Хотя с первого их «баночного» знакомства Мария была настроена против медсестры, но, разглядев ее еще на дне рождения у Валентины и сейчас совсем близко, она, почти вопреки желанию, пришла к выводу, что, наверное, не злая баба досталась ее Леониду, а лет пять назад, пока не раздобрела чрезмерно в замужнем спокойном житье, была даже и очаровашкой.
На кухне что-то жарилось, насыщая паркий дымный воздух, втекавший в открытые окна, запахом пригоревшего лука и мяса.
— Горит у тебя… — Соловьев поднял на жену мрачный взгляд.
— Не сгорит!.. — весело хохотнула та раскрытым ртом и пошла на кухню. Была она уже в цветастом трикотажном платье, бриллиантовых сережках и при кольцах.
«…Точно знаки различия надела! — подумала Мария иронически и опять подавила в себе неприязнь: — Есть — и носит! Не цепляйся, мать… Она не виновата, что ты дурой была двадцать пять лет назад…»
Начала хмелеть от духоты и усталости, усугубленных глотком водки. Горько подумалось: зачем она здесь, в доме, где ее Ленька, — Мария опять пронзительно вспомнила его плотью, подняла глаза на секунду и встретилась с его быстрым, встревоженным взглядом — живет, спит с другой?
Бифштексы пригорели, но оказались, в общем, съедобны. Светлана хохотала, утрированно распиливая ножом жесткий кусок, шутила, что растерялась от прихода Беляева, которого она запомнила еще с праздничного первомайского вечера… Там он, мол, покорил всех поголовно женщин… Несла еще какую-то жеребячью чушь, острила, раздражая Марию, ей хотелось встать и уйти, особенно после того, как Соловьев поглядел на нее украдкой и виновато. «Точно крадет… — подумала горько. Но сидела. — Это они так ежевечерне шестой год беседуют? Хорошее дело — освежает…»
— Предлагаю выпить мировую, Соловьев, — Беляев поднял стакан. — Не бычься, как бирюк… С такой веселой женой я бы жил и радовался! Люблю, кто не унывает. Я тебе честно скажу: не верил в тебя. Дошло до нас, любимчиком ты был у Наймушина, баловал дед тебя и твой участок. Лучшие кадры, лучшее снабжение. А на последнем бюро убедил ты меня: упрям! Хваток… Мужик, в общем… Нынче не часто встретишь. Дай пять, будем друзьями!
Беляев протянул через стол раскрытую влажную ладонь. Марии мучительно, как во сне, захотелось, чтобы Леонид протянул свою и все наконец стало хорошо… Но Соловьев, не меняя позы, не выпуская стакана из сжатого кулака — он так и не выпил, — покачал головой.
— Ты в меня поверил… погоди, пока я в тебя поверю…
— Не хочешь? — Беляев усмехнулся, убрав руку. — Твое право… Подожду, мне тоже не к спеху. Ну, тогда за твое назначение. За это грех не выпить! Назначен ты начальником строительства, поздравляю.
Соловьев вскинул бугры надбровий, лицо его налилось краской, незащищенно поползло в растерянной улыбке.
— Откуда известно?
И тут же справился с собой, усугубив мрачность.
Беляев следил за ним.
— Известно. Утвердило министерство твою кандидатуру. Есть уже приказ, я видел.
— А… — сказал Соловьев. — Тогда ясно. — И добавил: — Я писал.
Беляев, точно не услышав, поднял стакан, давая возможность Соловьеву либо чокнуться, либо воздержаться. Но первой чокнулась, хохоча полубеззвучно и потянувшись резко через стол, Светлана.
— Спасибо, Клементий Ильич! За это надо… — Она поднялась быстро, задвигалась грузно и женственно по комнате. — У меня есть… Соловьев не знает… Вот засунула, сама не найду! Французский коньяк «Наполеон». Для этого известия и берегла. Будете, Клементий Ильич?
— Да уж не откажусь…
Соловьев, хмурясь, размышлял о чем-то, потом вдруг протянул стакан к стакану Марии, чокнулся, довольно внятно произнес:
— За нас!
Мария вспыхнула от неожиданности, оттаивая сердцем, прикоснулась глазами к его глазам, отвела взгляд — и снова прикоснулась. Соловьев смотрел настойчиво и откровенно. Дрогнувшей рукой Мария дотронулась стаканом до его стакана, потом чересчур суетливо, как тут же сердито отметила, потянулась к Беляеву. Услышала по движению мускулов, выпрямивших его губы, не изумление, но настороженность внезапную: так собака ставит уши, уловив в воздухе новый запах.
Светлана принесла вычурной формы черную бутылку. Беляев взял, изучил этикетку, его кофейные глазки взглядывали вдруг на Марию трезво и внимательно. Наконец он с сомнением покачал головой, поставил бутылку возле прибора Соловьева.
— Ну, что ж… Марка, кажется, шикарная. Но я слыхал, наши марочные грузинские не уступают, а иногда превосходят. Попробуем, однако? Леонид Александрович, вы хозяин дома, я — гость, хоть и незваный. Но с доброй вестью! Давайте.
Соловьев сидел, уйдя в себя взглядом, думая о чем-то, отмякая светлобровым, в коричневых пятнах веснушек, тяжелым лицом. Подрезал и вытащил пробку, произнес, емко подавая легкими звук:
— Ну, Клементий Ильич! Ладно… Чтоб ты помнил, как ел хлеб в моем доме!
И разлил по фужерам. Беляев чокнулся с ним, чуть приподнявшись на стуле грузным телом:
— С добром пришел, Леонид Александрович! Не склоку разводить — работать давай вместе… — И добавил вскользь, неся фужер ко рту: — Наш хозяин в больницу угодил, думаю, надолго…
— Дипломатическая болезнь? — спросил Соловьев.
— Гипертония…
— Дипломатическая… Ну — поехали. Выпьем керосин французский.
Задумался на секунду, но медленно выпил до дна.
«Не надо бы тебе!» — чуть не вскрикнула Мария, посмотрела на Светлану, ища поддержки, но та выдула залпом свой фужер и хмельно улыбалась Беляеву. «Коньяк расширяет сосуды… — вспомнила Мария. — Ничего».