— Значит, останется наш Никита — министр без портхвеля? — не унимается дед Чмелёв. — И куда ж его тогда?
— Да куда — можно в бригаду, на степь, хотя бы временно. Это очень хорошо помогает. Там функция известная, гулять некогда. У нас в прошлом году был такой случай с завхозом Катричем. Задурил парень, пьет и пьет каждый день, аж похудел от водки, черный стал, как земля, хрипит. Сняли его, послали в бригаду посевщиком. Поработал немного на свежем воздухе, обдуло его там ветерком — очухался. Через месяц прикинули на весы — на восемь килограммов поправился. Как на курорте. А то было совсем пропадал человек. Сейчас опять назначили завхозом.
Снова смех. Все оборачиваются к Пацюку.
— Никита Алексеич у нас сегодня именинник, — говорит Кандеев.
— А ему ж, бедняге, еще и дома достанется!
— Ну вот и все, товарищи, — кончает Капитон Иванович. — Как будто охватили полностью. Если будут вопросы — задавайте. В заключение передам вам пламенный большевистский привет от соревнующихся с вами колхозников «Маяка революции» и желаем всякого успеха. Но переходящего знамени вам, конечно, не видать как своих ушей.
Оркестр приготовился было сыграть туш, но последние слова Капитона Ивановича смущают капельмейстера: можно ли приветствовать такой выпад против них? Он вопросительно смотрит на своего председателя.
— Валяй! — машет рукой Дядюшкин. — Ничего не поделаешь — гости! Гостей надо уважать.
Гремит музыка, трещат аплодисменты. Елкин, красный, распарившийся возле жарко горящей лампы — «молнии», хлопает с сосредоточенным выражением лица громче всех…
В прениях после Капитона Ивановича выступают колхозники «Красного Кавказа», выступают еще гости, которым не пришлось говорить вначале. Собрание продолжается до глубокой ночи, бурное, необычное.
Максим Петрович Дронов не мастер на широкие обобщения. Он касается отдельных хозяйственных непорядков.
— Михайло Потапыч! Ты говорил, с инвентарем у них хорошо, стали, мол, на колеса, а вот сбруя ихняя никуда не годится. Мы смотрели — во всех бригадах на бечевках ездиют. Спрашивали их: «Кожи у вас есть?» — «Есть», — говорят. «А шорники есть?» — «Есть». Так чего же они не шьют новую сбрую? Или, может, у вас шорники такие, что боятся кожи резать — как бы не испортить?
Вскакивает шорник «Красного Кавказа» Федор Кравчук:
— А у вас — сбруя? Довольно, Максим Петрович, не хвались! Видал ваших, приезжали на мельницу — постромки из пожарной кишки, уздечки из мочала, а вожжи из фитилей. Тоже — зажиточные!
— Так это, может, одна пара на весь колхоз задержалась и как раз попалась тебе на глаза!
— В аккурат три подводы ваших было на мельнице, и вся сбруя такая!
— Во-о!.. Максим Петрович! Что ж ты, брат, хвастаешь?
— Значит, поквитались? — смеется кто-то. — У нас бечевки, у них мочала!
— В расчете!
— Нет, не поквитались, — поправляет Дядюшкин-председатель. — Этим, товарищи, нельзя успокаиваться, если нашли у соперника прореху. Прореха на прореху — в расчете. Не так! Тогда поквитаемся, когда и у них и у нас будут кони как львы, сбруя — вся в бляхах; урожай — пятьдесят центнеров; овощей, фруктов — горы! Вот тогда скажем — в расчете.
Паша Кулькова обращается к завхозу «Красного Кавказа» Бутенко:
— Иван Григорьевич! Вы как понимаете: ваша обязанность только в кузню заглядывать, где инвентарь ремонтируется, да горючее возить? А о живых людях вы не беспокоитесь? Это вас не касается? Вы знаете, в каких условиях ваши стахановцы живут?
— А что такое? Ничего не знаю. Ты, Паша, на меня особенно не наваливайся, я же всего только второй месяц как заступил.
— Ничего! Не из Америки приехали! Тут живете, все видите. Как у вас Фрося Петренкова считается?
— Как? Стахановка.
— Лучшая стахановка! Я с ней соревнуюсь, была летом в ее звене, видела ее клещевину. Замечательная клещевина! А как вы Фросю отблагодарили? Вам же известно, что у них в семье она да мать-старуха, мужчин нету, — значит, надо помогать. Хата течет, ветер крышу сорвал, сарай завалился, корову некуда загнать. Что у вас, соломы нет на крышу, сарай не из чего слепить? Стыдно, товарищи! Не на мой характер! Я бы перешла в завхозову хату либо в председателеву, самоправно, и сказала: «А вы идите жить в мою, нехай вам за шиворот течет, раз вы такие, что не заботитесь о стахановцах!..»
Выступает еще раз Абросим Иванович Чмелёв:
— Я со всем этим согласный, что говорила комиссия о наших недостатках. Правильно на сто процентов! Очень приветствую я такие собрания. И Степановна правильно говорила, и Сергей — как тебя? — Васильич, хоть и молодой парень, а тоже толково подметил, почему у нас лошади худые. И насчет сбруи, что Максим Петрович сказал, тоже правильно. Чего там отказываться? Кожи лежат, гниют, а ездим черт-те на чем. Скоро уже будем вязать брички за хвосты лошадям. Ну, а Капитон Иваныч — этот уж обрисовал все до тонкости. Как в воду глядел! Подписываюсь под его словами! С одним только я не согласный… Как ты мог, Капитон Иваныч, сказать так: не волнуйтесь насчет первенства? Это твое выражение, я считаю, недопустимое. Как можно не волноваться? Есть ли такой человек на свете, чтобы не желал лучшего? Прямо совсем ты нас принизил, подсек под корень. Что ж ты хочешь, чтобы мы до веку такие вот речи слушали на собраниях? Плохое твое пожелание! А я скажу наоборот — придет время, будут люди приезжать к нам сюда, приветствовать нас, награждать. Да! Иначе и быть не может! Нажмем — и догоним вас! А то, может, и перегоним!
Деда поддерживают колхозники:
— Правильно!
— Пусть не зазнаются да почаще назад оглядываются, а то пятки оттопчем.
— И у нас народ работать умеет, дай только правильное руководство.
— Догоним!
На этот раз выступление деда чествует и оркестр.
— И еще не согласный я вот с чем, — почему меня сторожем поставили, — продолжает Чмелёв. — Тому председателю сколько разов заявлял и тебе, Николай Савельич, заявляю вот здесь, принародно, — сторожую только до весны. Так и знай. Занудился уже я на этой должности — звезды считать. Я еще не такой калека. Подыскивайте на мое место кого-нибудь из самых престарелых, а я пойду в бригаду. Капитон Иваныч! Товарищи маяковцы! Как говорится, нельзя только штаны через голову надеть, а то — все можно сделать! И наш колхоз передовым можно сделать. Надо только потрудиться крепко. Да самим вникать во все упущения. А лоботрясов, разгильдяев этих, которые ходу нам не дают, — по шапке!
Бригадиру Елкину приходится выступать с покаянной речью. Кается он искренне, от души, он много пережил на этом собрании. Кепку он как снял, так и не надевал больше, застегнул воротник рубахи, одернулся.
— Честное слово, товарищи, больше этого не будет! — прижимая руки к груди, говорит он. — Кто не работает, тот и не ошибается. Оно верно, занимаешься черт знает чем, только не агротехникой. Муку мелешь, сбрую чинишь. Ну, теперь я заведу иной порядок. Завтра посылаю три подводы на станцию за суп… за супвер… — вот, проклятый, не выговоришь! — за су-пер-фос-фа-том! И давайте так договоримся: кто старое помянет — тому глаз вон. А насчет курсов я не возражаю…
Молчит лишь Пацюк.
В конце собрания слово берет Николай Савельевич Дядюшкин.
— Ну, кто это мне вчера говорил насчет бани? Ты, кажется, Иван Григорьевич? Вот она где, баня, всем нам! Я предупреждал вас, когда принимал дела, особенно Никиту Алексеевича, — так работать нельзя. Возьмут когда-нибудь нас в оборот — жарко будет! Ну, ничего. Почаще надо делать такие проверки. Спасибо вам, товарищи маяковцы, за критику. Передавайте и вы дома привет от нас и скажите: очень довольны все остались, особенно руководители некоторые. В том числе и председатель. Именно так! Я, товарищи, оправдываться не буду нисколько. Что недавно стал председателем — это не оправдание. Как в армии? Принимает новый командир часть, ему не дается много времени на ознакомление: через час-два, может, и в бой ее поведет. Есть немало и моих упущений. Просто, можно сказать, не сообразил, за что в первую голову надо взяться. Хоть бы и курсы, — конечно, можно было давно открыть. Также и агролаборатория. Ну ладно, хватит, а то еще начну оправдываться. А это самое последнее дело. И вам никому не советую. Не затем мы сюда собрались, чтоб нам тут накручивали гайку, а мы ее назад раскручивали. Нехай как закрутили, так и остается. Надо сказать одно: плохо работали? Плохо. Можно лучше работать, — как думаете?
— Можно, конечно!
— Дед вон говорит — нельзя только штаны через голову надеть.
— В наших руках сделать колхоз таким, как Абросим Иваныч сказал: чтоб приезжали люди к нам и учились у нас? Как вы считаете, товарищи колхозники?
— Ясно — в наших!