— Здесь?
— Ну да, у меня с собой маленький транзистор, — пояснила она и, наклонившись, отыскала в высокой траве приемник.
— А как же решетка?
— Есть танцы, которые кавалер и дама танцуют на расстоянии. Джерк, например.
Она включила транзистор. Полилась нежная музыка в замедленном ритме.
— Это джерк? — спросил Пьер.
— Нет. Скорее вальс. Ну так попробуем?
И, не дожидаясь ответа, она закружилась с транзистором в руке на глазах у оцепеневшего Пьера.
— Ну так вы танцуете или нет?
Сначала неуверенно, потом все более и более отдаваясь танцу, он стал вторить ей. Гастон, который отправился на поиски своего напарника, не реагирующего на все его гудки, застыл в изумлении, еще издалека увидев эту сцену — странную и грустную: парень и девушка, в расцвете юности, танцевали венский вальс вместе, несмотря на то, что решетка с колючей проволокой разделяла их.
Когда они снова двинулись в путь, за руль сел Гастон. Пьер протянул руку к приборной доске и включил радио. Полилась музыка — вальс Маринетты. Она унесла Пьера назад, словно на крыльях светлой мечты. Ему казалось, что картины природы, проплывавшие мимо, чудесным образом сливаются с этой музыкой, как будто что-то роднило цветущую Бургундию и императорскую Вену Штрауса. Перед его взором проплывали старинные здания, величественные и благородные, пологие холмы и луга, поросшие весенней травкой.
— До чего же тут красиво, — наконец произнес Пьер. — Странное дело, я проезжал тут уже много раз, но никогда этого не замечал.
— А все музыка, — объяснил Гастон. — Так же как в кино… Если музыка подходит к тому, что показывают на экране, сразу чувствуешь все иначе.
— И потом еще ветровое стекло… — присовокупил Пьер.
— Ветровое стекло? Как прикажешь тебя понимать?
— Видишь ли, оно отгораживает от нас пейзаж.
— Тебя послушать, выходит, что ветровое стекло только для того и поставлено, чтобы отгораживать пейзаж?
— В некотором смысле, да. Сквозь него окружающая природа кажется красивее. Только я, наверное, не сумею объяснить, почему так получается.
И, немного подумав, он добавил:
— Впрочем, кажется, сумею…
— Ну так давай, объясняй. Почему это ветровое стекло делает пейзаж красивее?
— Мальчишкой я любил ходить в город и глазеть на витрины. В особенности под рождество. В витрине все было так красиво разложено на бархате — с гирляндами и еловыми веточками. А стекло — оно отгораживает тебя от всего этого, мешает потрогать руками. Когда же входишь в магазин и просишь, чтобы тебе показали какую-нибудь вещь с витрины, она сразу кажется уже не такой красивой. Она потеряла свою прелесть — понимаешь, что я хочу сказать? То же самое и с ветровым стеклом: получается, что пейзаж как бы отгорожен от тебя витриной. Все очень красиво, но трогать нельзя. Может, поэтому он и кажется таким красивым.
— В общем, — заключил Гастон, — если я тебя правильно понял, автострада вещь хорошая, но только для глаз. Нельзя останавливаться, нельзя протягивать руку. Трогать запрещается!
Гастон умолк. Ему хотелось сказать что-то еще, закончить свою мысль, но он колебался. Ему было жаль слишком наседать на этого парня, такого молодого и такого неприспособленного к жизни. Наконец он все же решился и негромко произнес:
— И вот еще какая штука. Автострада, она не позволяет прикоснуться не только к пейзажу. К девушкам тоже. И пейзаж за ветровым стеклом, и девушки за оградой — это все точно в витрине. Трогать запрещается! Вот что такое автострада.
Пьер сидел, никак не реагируя на его речи, и это выводило Гастона из себя.
Наконец он взорвался.
— Скажешь, я не прав? — прорычал он.
Пьер вздрогнул и растерянно посмотрел на него.
Огромная, неподвижная тень машины вырисовывалась на фоне неба, усеянного яркими звездами. Тусклый свет освещал кабину. Гастон в ночном облачении, водрузив на нос очки в металлической оправе, погрузился в чтение романа. Пьер, который вытянулся на диванчике, никак не мог уснуть.
— Что ты делаешь? — сонным голосом спросил он.
— Не видишь, читаю.
— Что именно?
— Ну, если мы начнем разговаривать — чтению конец. Либо болтать, либо читать. А до того, как ты заговорил, я читал роман. «Венера песков» называется.
— «Венера песков»?
— Ну да. «Венера песков».
— Ну и о чем же там речь?
— Дело происходит в пустыне. Точнее, в Тассили. Должно быть, это где-то на юге Сахары. Речь идет о погонщиках верблюдов — о парнях, которые идут через пустыню, сопровождая караван верблюдов, нагруженных всякими товарами.
— Ну и что, интересно?
— Как ни странно, эта история имеет некоторое отношение к нам.
— Как прикажешь тебя понимать?
— Погонщики день-деньской шагают по песку со своими верблюдами. Они перевозят товары с одного места на другое. В общем, в свое время они были как бы шоферами междугородных перевозок. Иными словами, мы с тобой — сегодняшние караванщики. Замени только верблюдов грузовиками, а пустыню — автострадой, и получится, что это одно и то же.
— Да-а, — сонно пробормотал Пьер.
Но Гастон, увлекшийся темой, продолжал: