Но полковнику Мартену уже надоели восторженные излияния в адрес Бомона.
— Все, хватит, мы все поняли, Пикар, — сказал он, берясь за ручки инвалидного кресла.
— Как это — «хватит»? Я еще не закончил… — протестовал Пикар, но Мартен решительно вывез его за дверь.
— Итак, — сказал министр, на которого речи старого инструктора явно произвели впечатление, — этот Пикар прекрасно описал нам Бомона. Значит, он лев. А если он лев, то съест всех вас и закусит мной.
— Нет, господин министр, — поторопился возразить Мартен, — мы его остановим.
— Мы? — с иронией переспросил министр. — Кто именно сможет остановить этого человека? —
— Я, — внезапно поднявшись с места, произнес человек, до сих пор безмолвно сидевший в глубине комнаты. — Я — комиссар Розен из бригады противодействия.
Жанна Бомон была невысокой брюнеткой с легкой склонностью к полноте, с по-детски нежной и яркой кожей, пухлыми губами и узкими темными восточными глазами. Сейчас под ними от тревоги, волнений и бессонницы залегли сероватые тени, придававшие ее лицу выражение беспомощной обиды и горечи. Она сидела в гостиной, на полукруглом диване, сжавшись в комок.
Она впала в какое-то оцепенелое ожидание. После звонка Джосса прошло уже более шести часов, его все не было. Телефон молчал. Вдруг она услышала в прихожей легкий шорох, скрип двери и бросилась туда.
— Джосс?! Это ты, Джосс?! — позвала она вполголоса.
Но увидела у двери незнакомого темнолицего оборванца, заросшего седой щетиной, в рваном плаще, Жанна в ужасе закричала, отпрянула, но бродяга рассмеялся, сбросил шляпу и плащ и оказался Джоссом. Немного похудевшим, с усилившейся проседью в волосах, но, в общем, мало изменившимся.
Он шагнул к ней, Жанна почувствовала его запах, тепло рук, укололась о небритые щеки и заплакала.
— Тише, тише, Джан, дорогая, не надо плакать, — шептал Жослен.
— Два года, Джосс, два года! Я думала, что сойду с ума от ожидания… — голос Жанны прервался от слез..
— Все так странно получилось. Джан! Видишь, какой мне пришлось устроить маскарад, чтобы прийти к тебе. Две минуты нежности и два года, чтобы снова вернуться к тебе…
Когда первые вздохи, слезы, поцелуи, объятья были уже позади, они лежали в спальне, на широкой постели. Ночная лампа горела мягким чуть розоватым светом, мягкие волосы Жанны касались ее плеча. Жослен перебирал безделушки в своей старой шкатулке — запонки, часы, галстучные булавки, фамильный перстень и вдруг наткнулся на свой именной медальон.
Бомон Жослен. Служба безопасности Франции… номер и так далее…
— Может пригодиться, — подумал Бомон.
— Джосс! Ты слушаешь меня? — Жанна приподнялась с подушки и заглянула ему в глаза.
— Конечно, Джан, я очень внимательно слушаю тебя… — сказал Жослен.
— Тогда скажи мне, — повторила она свой вопрос, в службе безопасности знают о твоем возвращении?
— Забудь о моей работе, Джан. Прошло два года с тех пор, когда я видел их в последний раз.
— Я не забыла этого, Джосс, и думаю, что она тоже не забыла… — медленно сказала Жанна.
— Кто — «она»? — нарочито равнодушно спросил Бомон.
— Ты знаешь, о ком я говорю…
Бомон промолчал.
— Через несколько минут после твоего звонка они ко мне заявились. Говорили о какой-то телеграмме. Почему ты не пришел ко мне перед тем, как ее послать? Они перерыли всю квартиру, угрожали… Зачем тебе это нужно, Джосс? Ты вернулся, чтобы увидеть меня или для того, чтобы поиграть с ними? Твой приход — это визит нежности или визит-провокация?
Жанна замолкла, ожидая ответа, но молчал и Жослен.
— Они мне сказали, что ты хочешь убить Нджала. Ты что, сошел с ума? Я не могу второй раз потерять тебя, Джосс. Я слишком сильно люблю тебя…
Она прижалась щекой к его плечу и Бомон почувствовал, что ев щеки мокры. Жослен ласково коснулся ру-койузавитков ее темных волос.
— А я их не люблю, Джан. Я просто маленький солдат Жослен Бомон, который решил сыграть свою игру. Те два года в африканских каменоломнях меня многому научили. И то, что я задумал, является для меня делом чести. У меня были когда-то дурацкие идеи о том, что умирать надо не на коленях, а стоя… — Он помолчал. — Говорят, раньше у меня были голубые глаза. Они у меня до сих пор голубые, Джан. И я им еще покажу…
Тем временем уже рассвело. Птицы, проснувшись, пробовали за окном свои голоса. Первые лучи весеннего солнца заиграли в зеркалах, рассыпались по потолку солнечными зайчиками.
Жанна причесывалась в ванной, переговариваясь с Жосленом через открытую дверь.
— Сначала Валера приезжал ко мне каждое воскресенье, потом — раз в два воскресенья, потом — раз в три воскресенья. А однажды он пришел ко мне и сказал: «Я подаю в отставку!» Это было после того, как в газетах появилось сообщение о твоем процессе в Мальруни. Говорят, что его отставку приняли, но он остался. По-мо-ему, он всерьез и не собирался уходить… Ты слушаешь меня, Джосс?
— Да, — откликнулся из комнаты Жослен. — Это похоже на него. Джан, а когда консьерж увозит мусорные ящики?
— В семь часов, а что? — встревожилась Жанна непонятно отчего и заглянула в комнату.
Жослен удсе оделся и стоял у стола в гостиной, вертел в руках какой-то старый будильник.
— Спустись, пожалуйста, вниз, — сказал он тоном приказа, — надо успеть выбросить все это тряпье, которое я взял вчера у бродяги.
Джосс протянул ей шляпу, плащ и будильник.
— А ты? — спросила Жанна.
— Я уйду. После моего ухода у тебя наверняка снова будут незванные гости. В лучшем случае — Мартен, в худшем случае — Розен. Ориентироваться будем на худшее. Комиссар Розен — ужасная дрянь, но отличный полицейский, будь с ним очень осторожна…
— А потом?
— А потом они уйдут.
— Нет, Джосс, — медленно сказала Жанна, — я спрашиваю о нас с тобой. О нас двоих…