Молдер лежал на голом цементном полу, сжавшись в комок, подтянув ноги к животу. Вокруг губ и носа запеклась кровавая корка. Израненные руки напоминали о мучительных пытках. Ступни босых ног были покрыты страшными ожогами.
— Молдер? — спросила Скалли, отворив засов и войдя в крохотное помещение.
Он пошевелился. Набрякшие веки приподнялись. Он нашел взглядом лицо Скалли и попытался что-то сказать, но голос звучал хрипло и неразборчиво.
— Фокс, это ты подписал смертный приговор моей матери?
Молдер ничего не ответил. Не мог. Тело его сотрясла крупная дрожь.
— Ты убил ее? Я должна это знать.
Молдер пошевелился, попытавшись отвернуться к стене и спрятать лицо. Затем замер и кивнул. Один раз. Всего лишь слабое движение головы.
Скалли развернулась и вышла из помещения, аккуратно захлопнув дверь и задвинув засов. Каблуки ее сапог гулко простучали по цементному полу, постепенно затихнув в отдалении.
— Добрый вечер, Уолт.
Уолтер Скиннер поднял глаза от книги, которую читал, и улыбнулся Скалли.
— Два раза в течение одной педели! Похоже, удача начинает возвращаться ко мне.
— Увы, я в этом совсем не уверена.
— У леди неприятности? Чем я могу тебе помочь?
— Только чашечкой кофе. И, возможно, кое-какой информацией.
— Я больше не делюсь информацией.
Скиннер поставил перед Скалли дымящуюся чашку, затем налил из турки себе. Он обратил внимание на темные круги вокруг ее глаз, на бледность лица и слегка сгорбившиеся плечи, что делало ее еще ниже ростом.
Должно быть, именно арест Молдера оказал на нее такое воздействие.
— Мне просто любопытно, — начала она, — Любопытно, почему это место не прослушивается? Или прослушивается?
— К чему этот вопрос?
— Просто хочу убедиться, что могу говорить с тобой без опаски.
— О чем?
— О Молдере. Я пока не понимаю, как сложить все эти кусочки в единое целое, но надеялась, что ты мне в этом поможешь. Ты дружил с Молдером. Может быть, он тебе что-нибудь рассказал. Моя память все еще пытается восстановиться.
— Он упоминал об этом лишь мимоходом. Да будет тебе известно, что я тщательно обыскиваю здесь все по три раза в день. А если что и пропускаю — так для этого у меня имеются специальные глушилки.
— Кто шпион?
— Шпион?
— Ну да, шпион. Агент повстанцев на Базе. Это не Молдер.
— Почему ты считаешь, что я это могу знать?
— Внутреннее чувство. Хоть кто-то должен знать правду.
— И ты думаешь, что этот кто-то — обязательно я? А ты, Скалли? Какое отношение к правде ты имеешь?
— Я бы хотела распознать ее, если услышу. Хотя бы один-единственный раз Крайчек сказал мне… он показал мне документы. Молдер отдал приказ об убийстве моей матери. Это правда?
— Да.
Скалли посмотрела вниз на свои руки, лежащие на стойке бара. Одинокая слеза скатилась по щеке и упала на большой палец.
— Она бы умерла гораздо более мучительной смертью в лагере перевоспитания, — тихо произнес Скиннер. — Я в этом убежден. Кроме того, кто-то из старших по званию так или иначе должен был завизировать этот приговор.
— Ты хочешь сказать, что я знала об этом… тогда?
— Вы оба были другими людьми.
Скиннер взял со стойки бара салфетку и подал ей. Скалли осторожно вытерла лицо, высморкалась.
— Крайчек использует Молдера, чтобы заставить меня подчиниться решению Колонистов — и зачать от него ребенка. В смысле от этого ублюдка Алекса. Очевидно, они хотят…
— Ты не можешь этого сделать.
— Знаю, но…
— Нет, Скалли. Ты меня не поняла. Тебе нельзя этого делать. Я не знаю всего, что они с тобой сотворили… я имею в виду — тесты и прочую гадость… Но я знаю достаточно, чтобы сказать: никто из твоего потомства не будет человеком. Им даже не нужно, чтобы ты выносила это отродье до конца. Они изымут его — и выбросят тебя, как использованную обертку.
— Я и не собиралась ничего делать. Я хочу лишь помочь Молдеру выбраться из этого ада. И хочу, чтобы повстанцы мне помогли. Ты сведешь меня с ними?
— Нет, Скалли. Здесь я ничем не могу тебе помочь.
— Пожалуйста, сэр…
— Не называй меня так.