Бритвоцепы ударили, влекомые инерцией — два хлестнувших языка адской стали, выкованные в тайных мастерских Свалки Костей — но не попали.
Иезанда, наполовину ошеломлённая собственными неудачными движениями, изумлённо смотрела, не веря, что бритвоцепы просто прошли сквозь него. Её глаза расширились, ведь казалось, что чёрно-костяной воин появлялся и исчезал — у него словно было мерцающее поле архонтов. И внезапно он оказался рядом. Хоть глаза и говорили ей обратное, Иезанда отказывалась верить, что её перехитрили. Это чувство длилось недолго. Оно сменилось другим. Болью. Всё началось с тёплого ощущения в туловище, которое за несколько секунд переросло в бритвенно острое мучение, и ведьма поняла, что это её последняя дуэль. И хоть она и возненавидела себя за это, бессловно проклиная, пока её драгоценная душа низвергалась в варп к Той, Что Жаждет, она вскрикнула, такая же слабая, как когда-то радостно пожинаемые ею ничтожества.
Слизиаль остолбенел, услышав как сестра прокричала его имя. Иезанда делала подобное и раньше, но в весьма отличных от текущих обстоятельствах. Обычно подобное предвещало боль, но опять же не так. Она схватилась с призрачной фигурой в тумане, и болезненное осознание судьбы своей сестры было выражено в этом крике — Слизиаль внезапно почувствовал себя в одиночестве.
Несколько секунд он находился в замешательстве. Он всё равно потерял того, кого преследовал, и он любил свою сестру, пусть и своеобразно.
Хоть он и знал, что это глупо, он всё же крикнул ей в ответ.
— Иезанда!
И вот он бежит туда, где всё ещё слышались отголоски его собственного имени. Сквозь туман он различал холм. Склоны его были усеяны шишками скал, выглядевшими как зубы. Здесь была пасть боли, что поглотила его сестру. Эта поэтичность невероятно беспокоила Слизиаля.
Он замедлился, его инстинкт выживания вновь закричал, когда он увидел убийцу Иезанды. Один из мон-кей пытался на брюхе доползти до него, но Слизиаля этот раб сейчас не интересовал. Ему был нужен только тот, что в чёрном и костяном; ксенос жаждал отомстить за Иезанду. Его сестра была сразу на обеих сторонах холма, от её разодранного на части трупа в холодный воздух исходил пар. Слизиаль заставлял себя не отводить взгляд, иначе это означало бы потерять из вида своего врага — ошибка, которую он больше не повторит. Он сжал челюсти, подкрадываясь к врагу, и испытал редкую эмоцию, эмоцию, которою не испытывал много лет. Скорбь.
Внезапно жажда мести стала осязаемой — болью в кишках, которую можно было исцелить только кровавой жертвой.
Слизиаль побежал обратно, пересекая горный хребет, как танцор теней скользя и перепрыгивая через камни и овраги. Он не отрывал глаз от чёрно-костяной фигуры, и хотя пытался не дрожать, заставил себя двигаться вверх и вокруг хребта, чтобы выйти в слепое пятно своего врага. Клинки перчаток гидры вытянулись…
Герск молился, проползая дюйм за дюймом, каждый последующий был мучительнее предыдущего. Он шептал благословление Серой Леди, Святой Надалии и Императору, надеясь, что они всё ещё внемлют его мольбам. Они даровали ему милость в виде башни и её стража, но ему нужно было ещё немного, чтобы безопасно до них добраться. Слова продолжали звучать, спёкшаяся кровь на его губах трескалась с каждым произнесённым слогом, солёный привкус слёз во рту вернулся вместе с мучительной болью его ран. Боль росла по мере ослабления паралича, как и обещала чужачка, а значит, он мог двигаться легче… и быстрее.
Герск закрыл глаза, когда полз мимо Блезни и Рзанева, всё ещё держащих друг друга в кровавых объятиях — товарищи даже в смерти, но сейчас открыл их. До вершины холма осталось несколько метров и гвардеец, шатаясь, поднялся на ноги — отчаяние придало сил его конечностям. Сперва он шёл медленно и нетвёрдо, но затем начал набирать ход. Силуэт в чёрных доспехах, один из ангелов Императора, маячил вдали. И тут Герск увидел чужака за его спиной и попытался выкрикнуть предупреждение.
Слизиаль не колебался. Как только суккуб добрался до чёрно-костяной фигуры, он накинулся на неё, хлестнул перчаткой и глубоко ранил воина в бок, разрезав доспех, как бритва разрезает плоть. Особое удовлетворение ксеносу доставило то, что воин упал на одно колено, хотя это был лишь укол — ослабляющее движение, чтобы замедлить противника и Слизиаль смог бы смотреть в маску ангела своим единственным глазом, нанося смертельный удар. Даже не остановившись насладиться собственным мастерством, Слизиаль обошёл воина-призрака и вонзил обе перчатки гидры ему в грудь. Восемь смертоносных клинков вышли из спины воина, каждый из них проколол жизненно важный орган.
— От моей сестры с лучшими пожеланиями, — прошипел сквозь зубы ксенос, да только выражение его лица разительно изменилось через пару секунд.
Как ни странно, вместо того, чтобы упасть в агонии, воин поднялся с колен. Впервые Слизиаль посмотрел в его глаза и увидел, заворожённый и испуганный, что они горят подобно погребальным кострам.
Всё должно было быть не так. Его враг должен был смотреть снизу-вверх на собственную гримасу агонии и отчаяния, но, тем не менее, вместо этого призрак дотянулся до маски суккуба и сорвал её.
Слизиаль почувствовал собственное бессилие, как будто бы его дух покинул бренное тело, и, безвольный и беспомощный, наблюдал со стороны, не в силах вмешаться. Он высвободил клинки перчаток, отметив отсутствие крови на лезвиях, и поднял руки. Пальцы Слизиаля сжались в когти, и он схватил личину чёрно-костяного воина за край, в то же время чувствуя, как его собственную шею сжимает вражеская бронированная рукавица. Невзирая на это, он стянул личину и то, что он увидел под ней, обратило кровь в лёд. Оставшийся цвет покинул лицо суккуба. И забрал с собой душу Слизиаля, который испугался буквально до смерти и наконец познал, что такое истинный страх.
Герск наблюдал, как бронированный воин бросает труп чужака на землю. Гвардеец уже почти был там и, несмотря на туман, наконец-то смог ясно рассмотреть своего спасителя. Это был не космический десантник, не один из тех, которых Герск когда-либо видел. Его фигура не была полностью реальной, сквозь него виднелась башня, как будто бы он был сделан из тёмной паутины, а не был закован в керамит и адамантий. Он спокойно стоял, надевая личину, и гвардеец был внезапно рад этому, не желая видеть лицо, скрывающееся за бронёй. Огонь в его глазах был безжалостен. Герск понял, что, каким бы милосердием не руководствовался воин, спасая гвардейца, выразить его он не мог. Возможно, и не было никакого милосердия. Возможно, привидением движут другие мотивы?
Обнаружив, что ему трудно говорить, Герск остановился и прочистил горло. Он выжил и был готов поблагодарить своего ужасающего спасителя, но звук медленного хлопанья в ладоши прервал его.
Когда туман начал рассеиваться, взгляд гвардейца устремился вверх, и он увидел край украшенного балкона со стоящим на нём троном, на котором кто-то сидел. Его чешуйчатая броня была блестяще-зелёного, насыщенного цвета, зубчатая накидка апатично свисала с ручек вычурного трона, на котором он восседал. На челе ксеноса была корона, и хлопал именно он.
Архонт Куэллек.
Некоторые из стёртых воспоминаний Герска начали возвращаться. На балконе были и другие, множество тёмных эльдар, придворные и воины, ремесленники и рабы. Прорва вонючих чужаков, которые поработили Герска и его товарищей-востроянцев.
Он вспомнил ночи пыток и страха, выходы на арену ради удовольствия этих животных. Это была кульминация, гвардеец всё понял, когда окружающий амфитеатр проступал из выцветающего тумана. Он запоздало осознал, что архонт этой территории, субреальности, известной как Пик Тьмы, говорил не с ним. Он обращался к мастеру рабов, тому, кто организовал этот злодейский спектакль.
— Так значит иллюзия… — пробормотал Герск, осматривая проявляющиеся просторы поля боя. Они были обширны. Ксеносы воссоздали всё, каждую деталь, идеальный симулякр, имитирующий то место, откуда забрали Герска и остальных. Это была игра. Он с товарищами был всего лишь частью развлечения.
— И ты тоже иллюзия, — сказал он воину в чёрных доспехах, что до сих пор не двинулся, хотя и не исчез.
Архонт Куэллек обычно не хвалил своих подчинённых, но действие, которое он только что наблюдал, было беспрецедентным для отрога Ночи. Жаль ведьм из Кровавых Змей, но это будет полезным уроком культу, обладающему силой в отроге Ночи. Куэллек даже был готов поспорить, что Верховная Комморра редко могла лицезреть подобное, хотя никогда не произнёс бы столь самоуверенное утверждение вслух из страха, что лорд Вект услышит и приговорит владения Куэллека к изгнанию и вырождению.
— Впечатляюще. А я то думал, что в последнем рейде захватили только слабых рабов, — Куэллек обратился к чёрно-костяному воину, — но этот достоин ещё игр. Откуда он?
— Мой лорд, — подобострастно поклонился мастер рабов Куэллека, — Признаюсь я… — запнулся он, — …я не знаю. До сих пор я не видел этого раба.
Герск увидел, как свирепо развернулся архонт. Ответ его мастера рабов очевидно ему не понравился. Внезапно архонт вскочил со своего трона и выпустил из кольца на своём пальце потрескивающий луч тьмы. Мастер рабов ссохся от его прикосновения, обратившись в прах. Затем архонт крикнул в сторону арены. Плавно открылись скрытые артиллерийские установки, их остроносые орудия выдвинулись вперёд в то время как воины архонта бросились к краю балкона с оружием наготове.
Но для них было уже слишком поздно, понял Герск, ведь рядом с ним уже не было чёрно-костяного воина. Он стоял на балконе. И был он уже не один. По всему амфитеатру появлялись всё больше и больше чёрно-костяных воинов. Сначала отделение, потом два, три, пока арена не оказалась переполнена. После началась стрельба, закончившаяся только когда каждый тёмный эльдар, включая архонта Куэллека, был убит.
Тишина, будто покрывало, накрыла всё, и чёрно-костяные воины исчезли, забрав все звуки с собой.
Герск остался один. Он с трудом поднимался на холм, понимая, что земля под ним была не настоящей, а подделкой тёмных эльдар. Он вошёл в башню, что была развалинами, а не бастионом, в который он поначалу верил. Башня была из настоящего камня, каким-то удивительным образом мастер рабов перенёс её для игр архонта. Роковая ошибка, ибо в основании башни, заключённый в реликварий и окружённый камнем, лежал бронированный труп. Прошло столько лет, что от него остался лишь скелет, но доспех ещё держался. И выглядел знакомым. Герск представил эбеновую отделку, мысленно перекрасил в чёрный цвет и понял, что это тот же воин, который был часовым на холме. А это была гробница, изъятая из места своего последнего упокоения. И как только правда осенила гвардейца, он увидел, как башня вместе с реликварием начинает растворяться.
Он подумал о пистолете и оставшемся в нём последнем заряде. Но чужаки не позволят ему так умереть — сохранив достоинство. Они вернут его и заставят драться на арене. Всё ещё с трудом способный поверить в увиденное, с разумом, всё ещё пытающимся отличить реальность от выдумки, Герск повернулся рассмотреть груды истреблённых ксеносов. Они горели, теперь лишь кучи дымящихся, разрушенных трупов, их злые сердца были преданы огню.
— Я не хочу жить… — бормотал Герск, держа лазпистолет в руках, зная, что это не закончит его страдания, — Я хочу покоя. Только в смерти… — прошептал он и повернулся к гробнице.
Чёрный и костяной нагрудник воина закрыл ему обзор. Когда Герск посмотрел вверх, пылающие глаза уже смотрели на него. Проклятый воин, тот самый или один из его сородичей, положил руку на голову гвардейца.
— Только в смерти… — произнёс он замогильным голосом, причём казалось, что голос звучал в голове Герска, а не из скелетоподобной вокс-решётки воина.
Понимая, Герск закрыл глаза, и последний раз прошептав молитву Святой Надалии, он сдался огню.
На такой глубине под землей он мог коснуться молчания, царящего в хранилище. Госта наслаждался подобными моментами, зная, что безмолвие вокруг реально, а не рождено ограниченностью его чувств. Когда тишина внутри головы писца сливалась с молчанием внешнего мира, он начинал слышать.
С тех пор, как Госта полностью оглох, прошло уже более полувека. Он помнил о звуках, но то были отдаленные, угасающие образы, не вызывающие сожалений. Кроме того, писец относился к своему состоянию как к дополнительному преимуществу, подспорью в исполнении долга. Глухота, словно броня, отражала внешние раздражители, не позволяя отвлекаться по мелочам. Благословленный столь адамантовой сосредоточенностью, Госта ориентировался в хранилищах библиариума с легкостью, вызывавшей зависть других писцов. Немногие из них заходили на уровень, где он стоял сейчас. Воспоминания, хранившиеся здесь, были столь древними, а их порядок размещения — столь загадочным, что все считали безнадежными поиски документов, след которых приводил сюда.
Все, кроме Госты. Даже в таких глубинах жил порядок. Впрочем, и сам писец улавливал лишь неясные очертания принципов, действовавших здесь, и знал, что умрет задолго до того, как сможет проникнуть в их суть. Но вызов, таившийся в них, и осознание своего долга всё равно увлекали Госту. Поэтому, чтобы познать законы архивов, чтобы понять, куда его направляет библиариум, писец спускался на уровни истинной тишины и слушал.
Память Империума существовала в осязаемых формах, она населяла огромные здания. К самым громадным из них принадлежал Великий библиариум Мнемозины, выступавший над поверхностью планеты колоссальным приземистым куполом, способным сравниться по высоте со шпилями собора Святого Хартериса. Два архитектурных гиганта возвышались над центром Аркио, столицы мира-реликвария, соединенные Дорогой Памятников, кладбищем без могил, где память обретала тела из камня и железа. Но, сколь бы величественным ни казался купол библиариума, та его часть, что скрывалась под землей, стократ превосходила поднимавшуюся к небесам. Хранилища простирались на много километров ниже уровня поверхности, сберегая записи из дюжины секторов, содержащие в себе историю тысячелетий. И эта коллекция всё время росла, так что целая армия писцов требовалась лишь для того, чтобы библиариум не утонул в бурлящем потоке воспоминаний. Ещё одна армия хранителей занималась обработкой входящих запросов и раскопкой старых записей: книг, свитков, регистров, карт, указов и многих тысяч иных осязаемых следов, оставленных мыслями Империума.
За одним из таких как раз спускался Госта, и в итоге отыскал уровнем выше того, на котором стоял сейчас. Странствие заняло три часа, и он решил воспользоваться возможностью спуститься ещё немного и с особенным вниманием послушать тишину. Сегодня она звала Госту. Когда писец проснулся в общей опочивальне на полпути к поверхности, то будто почувствовал, что нечто тянет его вниз. Теперь, стоя у прохода под своды одного из архивов, Госта был совершенно в этом уверен.
Между штабелями царствовала тьма, столь непроглядная, что люменосферы в ней казались свечными огоньками. Там, в полумраке, писца ждала тайна, тянущаяся к нему и наполняющая предчувствиями. Некий секрет лежал здесь тысячелетиями, забытый и закосневший, но сейчас что-то приближалось. Чему-то суждено было вскоре свершиться, и ощущение неотвратимой угрозы поползло вниз по хребту Госты.
Писец не понимал, что с ним творится. Никто не ставил под сомнение его навыки, и Госта всегда гордился своей интуитивной способностью отыскивать воспоминания, погребённые в самых глубоких хранилищах. Но на сей раз всё происходило совсем иначе — писец не искал зовущей его тайны, это она тянула Госту к себе. Прежнее любопытство сменилось иным чувством, странным, могучим и беспокоящим, заставив писца взмолиться, чтобы оно оказалось касанием воли Императора, направляющего на путь предначертанный. Увы, но мольбы словно канули в пустоту.