В горном ущелье, недалеко от того же Баку, ловят уши волшебные волны радио. — Из Лондона, Лондона, Лондона. — БН. 37… Руки наймитов Сити готовят новый удар…
«Ну, как дела, Борис?…» Председатель зашел в комнату шифр-отдела. «Очень трудный шифр. То, что он книжный, я и сам предполагал. Но вся беда с этими книжными шифрами в том, что их совершенно невозможно раскрыть способом наиболее часто встречающихся букв. Ведь на одной странице книги какая-нибудь буква, скажем, А, может встречаться до ста раз и более. Значит, А может быть изображено ста различными цифрами. Несомненно, что шахматная задача — ключ, т. е. фамилия автора и название книги. Я поговорил с этим Петровым. Есть одна идейка. Попробую. Авось удастся. «Ну-ну, Борис, собери все силы. Не знаю почему, но я уверен, что здесь скрыта тайна исключительной важности. А мое чутье… ты его знаешь. И, потом, если не ты, то кто же? Ты ведь один из лучших спецов Союза по этому делу». «Что ж? Утро вечера мудренее. Поглядим». — «Ну-ну!»
Нервничает БН. 37. Лондон категорически приказал не допустить раскрытия шифра. Угроза снять с работы. (А платят отлично!). О, этот тов. Борис! Не первый орешек разгрызает. БН. 37 хорошо памятен один шифр, разгаданный Борисом. И только случайность спасла БН. 37 от неприятности встретить солнечный восход у стенки. Другого такого Бориса у них нет.
Ранним утром, когда еще тени длинны и не кричат еще бакинские разносчики, председатель уже в кабинете. «Попросите тов. Бориса». «Его еще нет». — «Позвоните по телефону… Что? Телефон не работает? Немедленно пошлите машину».
«Что? Что такое?». Непривычно дрожит голос председателя. «Убит! Не может быть! Подайте машину. Поеду сам».
Товарищ Борис в постели. Словно красным шарфом перевязано горло и концы шарфа по простыне упали на пол, но это не шарф. Это кровь.
Тщательный осмотр. Ясно. Спустились с крыши, выдавили бумагой, намазанной медом, стекло и одним прыжком, без борьбы, стальным лезвием разорвали горло страшным ударом. Провод телефона перерезан. Ни одной бумажки, ни в столе, ни в корзинке, нигде…
— Неужели он взял с собою документы? Нет, не может быть. Но скорей, скорей, в ГПУ… Нет дорогого товарища Бориса… Что это? Слеза? нет, так что-то в глаз попало…
— Что вы, товарищ председатель! Тов. Борис никогда не брал с собой секретных документов. Они в несгораемом шкафу. — Скорее за работу, эти документы для них крайне важны!
Брук радостно — Стону: «БН. 37 сообщает: этот Борис устранен!». Стон радостно — сэру Вальсону. Скептически — сэр Вальсон: «Так. Да, да. Полезно, но они найдут другого Бориса. Пока время во всяком случае выиграно, но необходимо перейти к решительным действиям. Отдайте распоряжение. Срочно. Я не люблю повторять. Н.Т.У. — это все. Или мы, или они. Скорей, скорей!».
Заместитель покойного Бориса и председатель снова согнулись над шахматной диаграммой. «Тов. Кривцов, тебе Борис не передавал, о чем он говорил с Петровым? Нет? Да, ведь Борис не любил делиться своими предположениями, не окончив работы. А он мне сказал, что после разговора с Петровым у него появилась одна идейка. Борис зря не сказал бы. Надо будет спросить у Петрова, о чем они говорили. Он должен прийти утром, я ему назначил. Пора бы. Выслать пропуск? Я дал ему постоянный еще вчера».
Звонок внутреннего телефона. «Да? А, хорошо, хорошо! Конечно, пропустите. Это Петров. Легок на помине».
Тот же ясный рассвет, которого не дождался тов. Борис. На грязноватом плюше гардин в номере гостиницы утреннее солнце. Петров проснулся. Где он? Ах, да, в Баку. А в голове все перемешалось: и желтый чемоданчик, и Верочкин мешочек, и Ирина Петровна и, неожиданно, тюрьма. Маленькие часики на стальном браслете едва дотащились до шести, а спать уж совсем не хочется. В номере душно. Хорошее утро, раннее солнце зовет на улицу. В голове легкая боль, — у затылка. Щемит что-то. Какое-то беспокойство… Да после таких историй разве можно быть спокойным? Впрочем, мы теперь уже ко всему привыкли. Какое счастье, что все уже ясно и кончено.
Ясно и кончено? Петров в Баку думает, что кончено. Стон в Лондоне полагает, что только еще началось. Но что началось и что кончено, оба знают только наполовину. А странный человек с поношеным лицом актера, заставший в постели своего крепко спавшего знакомого, сует ему в лицо свежую телеграмму и думает, что еще и не начиналось.
Ворочается Петров. Черт, как душно! И тоскливо как-то. А, нет же. Просто надо встать. Умыться, побродить, пройти к морю. Хорошо бы выкупаться. Раз, два!.. Вскочил, потянулся под кран. К черту тоскливое настроение, вместе с этой мыльной водой. Дело не даст тосковать, огромное, ответственное, — дело трудящихся всего мира!
Хорошо утром бродить по пустому городу. Море едва слышно, лениво, как бы играя, ударяется о гранит. Петров — взад и вперед по мосткам пристани № 15. Слева, должно быть, черный город — город вышек серой дымкой затянут. На набережной еще никого, в этом месте, по крайней мере. Впрочем, два каких-то рваных не то амбала, не то грузчика, тоже сошли с берега на досчатый помост. «Таварыщ. Пазвол прыкурыт». Протянул папиросу, хотел спросить что-то и вдруг захлебнулся словом. Неожиданно короткий удар. Нелепо взмахнули руки, и с мостков вниз. Запрыгала лодка под мостками от неожиданного груза. Двое прыгнули следом вниз. Никто не видал — значит, лодка наша. Сбит замок. Весла в уключинах… Лодка описывает длинную дугу от берега и снова к берегу.
На дне длинный тюк, в плотной парусине. Через час этот тюк втаскивают, как нечто неживое, в третий этаж грязного дома на самом краю города.
Петров очнулся в маленькой конуре, на непокрытой кровати. Во рту — грязная тряпка. Руки и ноги не свои под туго стянувшей их веревкой… Осмотрелся. Двое чисто одетых джентльменов изучают содержимое его карманов. Говорят по-тюркски, в уверенности, что он не понимает. Вот где пригодились Петрову его восточные языки. — «Хе! Партбилет. Удостоверение. Хе! Пропуск в ГПУ. Еще лучше. Это нам все пригодится. Знаешь что? Мне пришла в голову такая штука. Роста мы одинакового. Его френч на мне как вылитый. Бородка? Ну, бородка пустяки. Через десять минут ты не отличишь меня от него. Я думаю, что нам полезно побывать в ГПУ вместо него. Может быть, узнаем что-нибудь насчет этих документиков. За это уплатят не так, как за мелочи».
Подошел к Петрову. Чисто по-русски: «Ну-ка, поворачивайся, каков-то ты с фасада? Как ты думаешь? С этой бородкой и паричком похож я на тебя?». И фраза по-тюркски. — «Ну, ерунда, его в ГПУ еще мало знают. Не заметят. Пустяки. О, нет. Ликвидировать его положительно рано. Мы из него еще вечерком кое-что выудим». И опять по-русски. — «Ну лежи, лежи, собачье мясо. Френч то у тебя па-ар-шивенький».
«А вы, товарищ Петров, легки на помине. Мы с Кривцовым только что о вас думали. Председатель привстал из-за стола навстречу входящему. Вдруг вспомнив: «Ведь вы знали товарища Бориса? Он сегодня ночью убит. Да, да… Ничего, мы свернем этим сволочам голову… Ну, а теперь к делу. Время не ждет. О чем вас расспрашивал тов. Борис? Ведь мы все ломаем себе головы над этим проклятым шифром. Я придаю ему очень большое значение». «Так, ничего особенного. Сказал, что поговорим завтра». — «Ну ладно, минуточку подождите. Я сейчас».
Председатель вышел. Кривцов спрятался за сегодняшнюю газету. Петров с наклеенной бородкой подошел к окну, чтобы лучше ориентироваться: «Второй этаж. Не высоко. Выход на улицу. Под окном автомобиль с поднятым верхом. В окне большое стекло. Одна рама. И стекло тонкое. Это совсем хорошо. На всякий случай и это выход».
Снова председатель. — «Ну, приступим!». Кривцов вынул из портфеля четыре листка. Один с шахматной задачей и три других, все в четких цифрах. «Это копии. Нечего трепать зря подлинник».
На листках с цифрами, на каждом, четко выделяясь, отдельной строчкой наверху:
На первом: 51 52–54 67.
На втором: 1313 94 814 511017 175 1218 135 54.
На третьем: 115 2325 1218 2610 67.
«Я думаю…» И Кривцов начал излагать свой план. Внимательно слушает председатель. Еще внимательней — Петров с бородкой, — даже кажется, в книжечке что-то вычисляет…
Звонок внутреннего телефона. «Да, да. Что? Что такое? Тотчас же приведите сами». И, положив трубку: «Ничего. Продолжай, Кривцов…» Всегда спокоен. Всегда. Только правую руку опустил в карман.
Стук в дверь. Комендант. И следом за ним прыгнул растрепанный, красный, в сером пальто поверх белья, в ночных туфлях, без шапки, так странно похожий и непохожий на Петрова с записной книжкой.
Дальше все произошло с неимоверной быстротой. — Растрепанный смешным прыжком бросился к мнимому Петрову, схватил его за бородку; и тот, без бороды совсем другой, чужой, вовсе непохожий на Петрова — ответил быстрым ударом ноги в серое пальто. Одно движение, документы зажаты в руке, звон стекла — прыжок вниз.
Одновременно ворчание отъезжающего автомобиля. Выстрел. Крик. Комендант, председатель, Кривцов и комичный, растерзанный Петров — к окну… Автомобиль немного отодвинулся в сторону, и на мостовой ничком, потерявший парик и жизнь сам БН. 37…
«Ну так. Такие истории бывали. Но вот, как вам удалось вырваться оттуда, тов. Петров?».
«Я сам с трудом понимаю. Помог случай. Когда этот ушел, остался маленький. Сидит, бруском кинжал точит. Мурлычет что-то… Не уйдешь! Что делать! Вдруг под окном женский голос — по-тюркски. Очень быстро. Многого не разобрал. Куда-то зовет, уговаривает, умоляет идти. Куда и зачем, не понял. Он: — «Нельзя, нет, не могу!». — Говорили долго, наконец вскочил. Мне: — «Только двинься, — конец». Бросил кинжал на стол. Ушли оба. Прежде всего надо тряпку изо рта. Я уже приметил отогнувшийся железный лист у печки. Острый конец так и торчит. Судорожным усилием — вниз с кровати. Докатился до листа. Зацепил тряпку — раньше, правда, всю рожу себе изрезал, — вытащил. Ну, а со свободными зубами, оказывается, все равно, что с третьей рукой. Подполз к столу, уронил стол. Тяжелый кинжал вонзился острием в пол. Я еще плечом нажал — сейчас сам не верю! И перерезал об него путы на руках. И к счастью, под окном близко крыша сарая. Оделся во что нашлось и больше всего боялся, что за сумасшедшего примут. Бросился к первому же милиционеру. Говорю: «Меня шпионы раздели, — вези в ГПУ». Он, кажется, ошалел от моего вида и прямо на извозчике доставил сюда. Не знаю, за кого меня принял тов. комендант. Да и немудрено…»
Побледнел и пошатнулся. «Ах… устал все же здорово. Если есть где, заснул бы с часок… А вы делом займитесь, оно важнее моих приключений».
«Ну, выспались? Отдохнули? Что ж, давайте теперь, товарищ настоящий Петров, поломаем коллективно головы над этим шифром. Вы не помните, о чем вас особенно расспрашивал тов. Борис?»
«Постойте… Помню… он спрашивал, не заметил ли я, какие книжки остались в той комнате, где я нашел чемоданчик. Я ответил, что очень хорошо заметил. Только одна книга — полное собрание сочинений Пушкина в одном томе. Затем он спросил, не видал ли я там каких-нибудь пометок, но я книги не читал».
Глаза пред. ГПУ заблестели. «О, это дело! Меня гнетет этот шифр. Я две ночи не сплю над ним. Пушкин, Пушкин… вот вам и русская книга. Однако, по порядку. Итак, мы имеем: по сообщению центра, шифровка на русском языке и книжная. Шахматная задача, очевидно, содержит в себе фамилию автора и название книги». Все сгрудились над листочком.
«Может быть, белые фигурки означают автора? Может быть… Пушкин?!» Медленно и раздумчиво падают слова председателя. «Смотрите, 6 букв и 6 белых фигур. Да, но если это предположение и правильно, то нам, во всяком случае, нужно знать, в каком порядке расположены эти фигурки. На одном авторе далеко не уедешь». Раздумье. Вдруг Петров взволновано: «Обратите внимание! Подписанное под диаграммой расположение фигур неправильно, в необычном порядке. Обычно обозначают: сперва короля, потом королеву, ферзь, потом уже пешки. А тут, смотрите — в разбивку. И тогда, если мы предположим, что Пушкин, то пешка g2 значит П, пешка сЗ = у, h3 = ш, kb2 = к, король, а2 = и, и ферзь е2 = н».
Петров быстро набросал шахматную доску и расставил обозначения:
«Теперь смотрите: «И» и «К» в квадратиках рядом. Между «К» и «Н» два квадратика — две буквы — «Л» и «М». «У» и «Ш» в третьем ряду. Значит, алфавит начинается с левого угла первого ряда». Кривцов, тем временем тоже что-то мрачно вычислявший, радостно воскликнул:
— А сочинение — из черных фигурок. — «Полтава».
— Откуда ты взял?
— А надо с черными фигурами алфавит тоже начинать с верхнего угла. — И он также протянул свой чертежик:
Все внимательно смотрят. Радость близкой победы их охватывает. «Да, но ведь «Полтава» — семь букв, а тут только всего 6 черных фигур. Что-то не так». — «Нет, так! А ты видал в обозначениях под задачей: Са8 подчеркнуто? А на последнем месте тире. Вот и как раз: Два «А». ПолтАвА». — «Верно».