После нескольких – бесконечно долгих – секунд молчания Blockältester приподнял руку и жестом попытался успокоить Алексея – таким же самым жестом, каким успокаивают насторожившуюся свирепую собаку.
– Ну что ж, ладно, – сказал он. – Этот кусок, разделенный на десятерых, не насытит ни одного. Но если уж ты так хочешь…
Отто, подойдя к столу вплотную, достал свою собственную ложку и отточенным краем ручки поделил хлеб с хирургической точностью на десять почти абсолютно одинаковых частей. Эти десять кусочков лежали в один ряд на столе – полузасохшие, зеленоватые, но тем не менее ужасно соблазнительные.
– Отвернитесь, – потребовал Отто.
Другие заключенные повиновались. Моше поднялся из-за стола и отошел в глубину барака. Даже Алексей, бросив на Отто испепеляющий взгляд, повернулся к нему спиной.
«Красный треугольник» разложил кусочки хлеба в один ряд уже совсем в другом порядке.
– Элиас! – позвал он.
– Третий, – ответил раввин не оборачиваясь. Затем он подошел к столу, и Отто отдал ему кусочек, лежавший в ряду третьим.
– Иржи!
– Десятый.
Теперь и «розовый треугольник» получил свою порцию.
– Берковиц!.. Аристарх!.. Яцек!.. Алексей!.. Эй, ты, как тебя зовут?
Худосочный парень ограничился лишь тем, что сказал: «Пятый».
– Моше!
– Никакой.
На несколько секунд в бараке установилась напряженная тишина. Затем Отто снова позвал:
– Моше!
– Никакой, я тебе сказал. Я этот хлеб есть не хочу. Он, вполне возможно, заражен черт знает какой гадостью.
– Моше! Мы ведь даже не знаем, принесут ли нам сюда чего-нибудь поесть. Я…
Моше подошел к столу.
– Ну ладно, давай любой.
Он схватил один из кусочков наугад. Затем подошел к Яну, лежавшему неподвижно на полу, и протянул ему этот кусочек.
– Этот хлеб заплесневелый, и поэтому я его есть не хочу. Я привык к более качественной пище…
Старик посмотрел на кусочек хлеба, не понимая толком, о чем идет речь. Его взгляд был отрешенным… И вдруг его сознание прояснилось.
– Спасибо тебе, но мне это уже не нужно…
– Не говори глупостей, Ян. Я…
– Нет, послушай меня. Я скоро умру. Я уже больше не могу все это терпеть. У меня нет сил на то, чтобы сопротивляться. Понимаешь? Этот кусочек хлеба пропадет даром.
Старик начал кашлять, трясясь всем телом.
– Послушай, меня не интересует, можешь ты все это терпеть или не можешь. Ты должен съесть этот хлеб. Или ты хочешь, чтобы я отдал его Яцеку?
Старик отрицательно покачал головой в знак того, что не хочет. Моше даже показалось, что он усмехнулся.
– Ну ладно, уговорил… – кивнул затем Ян.
Однако не успел он поднести хлеб ко рту, как вмешался Отто.
– Если ты хочешь отказаться от своей порции, Моше, – что ж, отказывайся. Однако она будет поделена между всеми остальными. Она принадлежит коллективу.
– Не смеши меня, Отто. Если разделить этот кусочек на девять частей, то такой части будет мало даже мышонку. Ты хотя бы раз попытайся подумать собственной головой, не спрашивая у своей партии, что тебе следует думать.
Моше снова принялся раскладывать клочки бумаги.
Дележ хлеба закончился, и началось его поедание. Одни ели медленно, с наслаждением, другие слопали свою порцию почти не жуя. Не прошло и минуты, как все было проглочено.
– На столе осталось несколько крошек, – вдруг сказал Моше. – Их ты тоже намереваешься делить, Отто?
«Красный треугольник», ничего не отвечая Моше на этот его провокационный вопрос, повернулся к Яцеку и сказал:
– Раз уж этот хлеб нашел ты, то, так и быть, крошки принадлежат тебе.
Яцек, поначалу слегка опешив от подобного заявления, затем с невозмутимым видом подошел к столу. Распрямив ладонь и проведя ее ребром по шершавой деревянной поверхности стола, он смел все крошки в подставленную другую ладонь. Потом запрокинул голову назад и – под завистливыми взглядами некоторых из заключенных – высыпал крошки себе в рот.
– Вот такой была бы премия за хорошую работу в твоем колхозе? – спросил у «красного треугольника» Моше.
Отто сердито отвернулся.
Берковиц стал медленно ходить, слегка волоча ноги, вокруг стола. Он то и дело останавливался, сдвигал очки на лоб и массировал себе переносицу. Он представлял собой человека, привыкшего быть хозяином своей собственной судьбы. Даже в лагере ему при помощи кое-каких влиятельных знакомых удавалось в определенной степени держать под контролем все то, что с ним происходило. А вот здесь, в этом бараке, его дальнейшая судьба почти полностью зависела от окружающих его людей… Берковиц подошел к Моше и, показав пальцем на клочки бумаги, спросил:
– Что это ты делаешь?