Выращивание - Бентли Литтл 2 стр.


Мы оставили мумию там где нашли, и с помощью веток и грязи из болотца рядом с хижиной запечатали комнату так хорошо, как только смогли. Это была идея Андре и большая часть бригады с ней согласилась: одни более охотно, другие — менее. Я хотел сжечь это место к чертовой матери — чем бы это иссохшее черное существо не было, оно не заслуживало права на существование — но знал что нахожусь в меньшинстве и оставил свои желания при себе. Мне было достаточно просто уйти отсюда и быть уверенным в том что я никогда не окажусь поблизости от этой хижины и её мерзкого обитателя. Несколько дней спустя я ушел из пожарной дружины. Так же поступил Росси. Так же поступил Эд Барр. Мы не разговаривали об этом, не спрашивали друг друга о причинах, хотя виделись почти каждый день; и не обсуждали то что увидели в той хижине и то что там произошло.

Неделей позже Андре покончил с собой в лесу. Попробовал свой дробовик на вкус.

Об этом мы тоже не разговаривали.

Вскоре после этого трусики проросли. Когда после недели облачных ночей луна наконец-то показалась, я стоял перед дубом и смотрел на проклюнувшийся сквозь засыпанную листьями грязь бледный росток; голубовато-белый, почти желеобразный побег который явно стремился обрести более значимую форму.

Во что он превратится когда вырастет, гадал я?

Я вытащил свой член и пописал на него.

Анну Хоуэлл я увидел на следующий день, когда она развешивала выстиранную одежду для просушки: я помахал ей через забор, стараясь не смотреть на белье которое она прищепляла к веревке. Улыбнувшись она помахала мне в ответ, сказала «отличный денек», если она и подозревала что я украл её трусики, то отлично это скрывала.

Я крадучись ушел домой и понял что мне есть о чём поразмыслить. Чего конкретно я хочу от того создания которое вырастил в лесу? Восхищаясь и признавая красоту Анну Хоуэлл, я всё-таки её не хотел, и не думал что выращиваю женщину как замену для оригинала, как сексуального партнера.

Женщина.

Я впервые сказал это себе, признав то, что всё это время было в подсознании — из трусиков Анны Хоуэлл я выращиваю человека.

Женщину.

Но зачем?

Это мне было всё еще неясно, хотя желание продолжать я чувствовал сильнее чем раньше. Казалось, мысли о моем секрете в лесу поглощают каждый момент моего бодрствования, и каждый божий день я живу с осознанием того, что ночью, если будет светить луна, я смогу посетить мое место у дуба, где в мягкой и плодородной земле покоятся свежевыстиранные трусики моей соседки.

У ростка появилось лицо, когда я увидел его в следующий раз. Под светом луны он вырос почти в полметра высотой и очертаниями смутно напоминал женщину. Были глаза, хоть и закрытые; носа не было и в помине, но имелись поджатые по дурацкой моде кукольные губки, которым не хватало только цвета, чтобы выглядеть как настоящие. Небольшие выпуклости посередине формы выглядели как зачатки будущих рук и ног.

На этой стадии роста, поливать фигуру привычным способом казалось неправильным, поэтому я повернулся и опорожнил мочевой пузырь в кусты, затем застегнул штаны и присел перед дубом, чтобы разглядеть то что я вырастил. Зрелище было отталкивающим — пародия на человека настолько противоестественная, что моим первым порывом было уничтожить её. Но вместо этого я сидел на корточках и изучал проявляющиеся формы создания. Оно была небольшим, но не гномоподобным, а идеально пропорциональным и несмотря на броские черты развивающегося лица, я мог сказать что оно вырастет в прекрасную женщину. Приглядевшись я увидел едва заметное углубление, которое станет щелью вагины, две маленькие выпуклости, которые разовьются в груди. Существо было сформировано из того-же полупрозрачного голубовато-белого вещества, желеподобной субстанции, которая сияла в лунном свете и казалась липкой. Чтобы понять такая же ли она на ощупь как и на вид, мне хотелось протянуть руку и прижать светящуюся кожу пальцем, но я воздержался, не желая навредить развитию фигурки испортив её прикосновением.

Ночной воздух была влажным и росистым, земля была сырой, но я гадал будет ли этого достаточно чтобы поддерживать зарождающуюся женщину увлажненной и обеспечивать её рост. Размышляя о том как выглядит вагина Анны Хоуэлл под трусиками, я посмотрел на свой растущий пах и понял что думаю о том что должен помастурбировать на фигурку, чтобы обеспечить её влагой и питательными веществами.

Я встал, опустил штаны, взял член в руку и начал его поглаживать, мою голову заполнили темные мысли, одна из моих извращенно-порочных фантазий, но в последнюю минуту я отстранился забрызгав не голубовато-белую плоть, а буйно разросшийся папоротник, с животным рыком опустошив свои чресла на злополучное растение.

Казалось, бесцветные поджатые губы улыбаются мне.

Я вернулся домой заполночь, слишком возбужденный и взволнованный чтобы спать: мою голову заполняли идеи которые я не хотел знать, мое тело разрывали побуждения которым не осмеливался следовать. В гостиной, под светом единственной лампы я читал местную газету, которую доставили с почтой этим днем. На первой странице было фото Гиффа Маккарти, главного лесничего района. На нем был женский парик и толстый слой туши на ресницах; то что его губы накрашены темной помадой было видно даже на черно-белой бумаге газеты. ЧИНОВНИК ЛЕСНОЙ СЛУЖБЫ ОБВИНЯЕТСЯ В ДОМОГАТЕЛЬСТВЕ, гласил заголовок, и я неожиданно я вспомнил что произошло в хижине. Понял, почему нас вызвали тушить старый пансионат

потому что Бог живет там

и увидев безумие в глазах старого рейнджера, его аккуратно накрашенные губы в обрамлении шлюховато нарумяненных щек, я смял газету и отправился спать.

Во сне я стоял возле грязного писсуара на старой автозаправочной станции — Энко, Ричфилд, Галф, одна из тех сетей, что уже не существуют и рядом со мной, возле соседнего писсуара стоял грязный мужик с лохматыми седыми волосами и неухоженой бородой; пьяница в засаленном пальто воняющем пролитым пивом и мочой. Он был почти на голову ниже меня, и когда я сверху вниз посмотрел на него, он подмигнул мне. Я увидел, что он мочится не в писсуар, а прямо на плиточный пол между ботинок. От растущей лужи на заляпанной щербатой плитке расползались рептилеподобные существа разных цветов и оттенков, уродливые многолапые создания, маленькие тошнотворные твари у которых было много глаз но совсем не было ног, бесформенная пульсирующая слизь которая червеобразно двигалась ко мне.

— Моча жизни, — сказал старик, хихикая. — Это моча жизни.

И за миг до пробуждения, я понял что он был Богом.

После этого, я заставлял себя держаться подальше от леса.

Больше всего на свете мне хотелось вернуться в лес и продолжать заботиться о растущей сущности, которую я создал, следить как она растет под лунным светом и радоваться наблюдая её цветение. Но я знал, что эти не мои побуждения, знал что они мне навязаны, и несмотря на отчаянное желание прокрасться глубокой ночью в лес и проверить состояние женщины которую вырастил, я заставлял себя остаться дома и тщетно пытался заснуть.

В конце концов, я больше не мог противиться, и ровно через две недели после моего последнего визита, я обнаружил что под покровом ночи снова мчусь между деревьев.

За последние две недели предупреждений об опасности стало больше. В город спустились два медведя, один из них убил колли, и пума распотрошила несколько мягких игрушек случайно оставленных ночью на заднем крыльце. Но на пути в лес я не думал рационально. Я вообще ни о чем не думал. Я не принимал решение вернуться, просто осознал что иду через лес к старом дубу, и действие это было таким же непроизвольным и неосознанным, как дыхание.

Оно исчезло.

У подножья дерева была яма — неровная впадина размером с женщину, опутанная сетью корней, устланная старыми листьями и пахнущая нечистотами. Я поискал вокруг что-нибудь, что укажет мне куда женщина направилась: следы или дорожку слизи, но ни лесником ни следопытом я не был и лес для меня выглядел так же как всегда.

Разглядывая переплетение белых корней образующих в яме контур женщины, я вспомнил кое-что виденное раньше: в уголке моего сознания, была какая-то картинка, образ, раздражающий и умоляющий об опознании. Корни явно были из той же субстанции что и женщина, но их обесцвеченный вид, словно они подверглись радиации или выгорели на солнце, напомнил мне о другом событии.

Приблизившись, я посмотрел на дно ямы и увидел придавленный несколькими серыми камешками, сгнивший клочок трусиков.

Эти камни всколыхнули мою память.

Я вдруг понял куда мне нужно отправиться.

Я побежал сквозь деревья обратно домой, затем запрыгнул в старенький джип и помчался по контрольной дороге сквозь холмы ущелья и лес, затормозив на пыльной стоянке возле пансионата располагавшегося на равнине за Дриппинг Спрингс.

Я вышел из джипа. Дверь в хижину была открыта, и хотя луна, временно скрывшись за облаком, оставила лес во тьме, из маленького прямоугольного входа лился мягкий желтоватый свет, придавая окружающему кустарнику тревожно зловещий вид.

В последний раз я был здесь с пожарной бригадой. Было довольно страшно. Но сейчас я был один, и несмотря на то, что та часть меня которая уволилась из пожарной дружины и поклялась никогда сюда не возвращаться, хотела поджать хвост и сбежать, другая, более инстинктивная часть моего мозга подталкивала меня вперед.

Я мог представить как Росси говорит, «Я ухожу отсюда». Но Росси здесь не было. Здесь не было никого. И не желая этого на самом деле, я подошел к хижине и нырнул в дверной проем.

Идущий по всей длине строения коридор освещали свечи; в длинной узкой комнате которая опускалась к залу с мумифицированной обезьяноподобной тварью, свечей было еще больше.

Там жил Бог.

Как и вход в хижину, дверь в комнату была открыта, словно ждала меня; я принял приглашение и шагнул внутрь.

Хотя ни свечей ни ламп здесь не было и освещение не имело определенного источника, всю комнату заливало розовое свечение, напомнившее мне свет ламп викторианских проституток с наброшенными на них чулками и шарфами.

Я остановился в дверях. На допотопной деревянной скамье, рядом с иссохшей мумией сидела обнаженная женщина, и что-то в том как она прислонилась к тщедушной фигурке, в том как её рука обнимала маленькое костистое плечо, свидетельствовало о близости. Они женаты, подумал я, и как только это идея пришла мне в голову, я понял что это правда. Она была женой этого существа. Она всегда была ему предназначена.

Кожа женщины больше не была слизистой и голубовато-белой. Она стала нежно персиковой как у младенца и загадочный розовый свет в комнате подчеркивал её здоровый цвет. Как и Анна Хоуэлл, женщина была блондинкой, волосы на её лобке тоже были светлыми. Это заставляло высушенные почерневшие черты существа рядом с ней выглядеть еще более гротескными. Лицо этой обезьяны и раскрытая в отвратительной ликующей ухмылке пасть преследовали меня в ночных кошмарах и теперь, глядя на мертвую пергаментную кожу оттянувшуюся назад с этих острых гнилых зубов я чувствовал тот же страх что и раньше. И присутствие глупо улыбающейся женщины рядом с ним не смягчало этот страх… Скорее наоборот, соседство этих двоих пугало еще больше.

Назад Дальше