Через несколько минут, уже на знакомой дорожке, Луи снова обернулся ко мне:
— Если только удастся опыт с кваггами, я лично доставлю первых зверушек в «Крюгер» И сразу позвоню тебе в Москву, идет?
Николай Непомнящий, наш спец. корр.
Мне всегда казалось, что дом, где жил мой дед, — в Ордынском тупике, совершенно опустел и даже не существует вообще после того как в нем не осталось никого из моих родных. Не знаю, чего это меня после стольких лет потянуло вдруг туда. Видимо, участившиеся в последнее время разговоры о Москве, о 850-летии столицы.
Иду я по Пятницкой, захожу в кондитерский магазин Абрикосова — старые москвичи с его именем связывают сеть прекрасных магазинов сладостей, как, к примеру, молочные по всей Москве — с именами Бландова и Чичкина или булочные — с именем Филиппова... Раньше в витринах кондитерской на Пятницкой, помню, стояли две фарфоровые вазы с изображениями Ломоносова и Шувалова. Они стояли и во время войны, и после, но несколько лет назад вдруг исчезли. Хожу, смотрю. На другой стороне — бакалейный магазин Григорьева... Теперь уже многое смешалось, не знаю, что я сам запомнил, а что осело с годами в памяти от прогулок с моим дедом.
— А вот на месте станции метро «Новокузнецкая» стояла церковь Параскевы-Пятницы, — говорил он, — а это дом Бабанина. Кто такой Бабанин, я и сейчас не знаю, а он знал его лично. Останавливаюсь у дома №6 в Ордынском тупике. Но заходить в подъезд так и не стал. Идти было не к кому. Постоял, осмотрелся, вспомнил.
В Ордынском доме жили какие-то Кусиковы. Недавно прочитал в эмигрантской литературе чьи-то воспоминания, как в скучающее парижское кафе вдруг вваливаются поэты С.Есенин и А.Кусиков, с гитарой.
И я представил себе, как они когда-то вот так же вваливались, гурьбой, с друзьями в замоскворецкий дом. Помните, строки Кусикова: «...Что прошло, никогда не настанет. Так о чем же, о чем горевать...»
И еще помню, возле закрытой церкви Климента в одно время появилась новая достопримечательность — «пьяный» сквер с кабаком-забегаловкой. В узком Климентовском переулке мне бросались в глаза странные люди, они о чем-то всегда говорили, спорили. В моем представлении, они были последние из коренных замоскворецких жителей...
Обычно я приезжал в Ордынский тупик на праздники и, когда поднимался на шестой этаж к деду, чувствовал, как из каждой квартиры тянет своим, особенным ароматом теста. Мне повезло, я попробовал настоящих замоскворецких пирогов! По старинным рецептам.
В столовой комнате собиралось много народа: родственники — дяди, тетки, племянники и племянницы; какие-то знакомые, соседи со своими домочадцами. Усаживались за большой круглый стол, а в огромном окне, перед нами, открывался вид на Кремль. И Кремлевские башни, казалось, были совсем рядом.
Сколько ни помню себя, у нас дома стоял старый ящик из-под колониальных товаров, обклеенный рекламой чайных компаний, он никогда никому не был нужен. Сперва этот ящик стоял в подсобном сарае моего деда, там же в Ордынском тупике, позже его забрала себе мать. Только недавно я заглянул в него. Оказалось, что в нем лежали аккуратно сложенные письма, телеграммы, документы и кое-какие вещи моих предков по линии матери И.М.Кузнецовой. Меня одолевало любопытство, и я решил в них покопаться. Столько обнаружил в нем, что ящик этот смог стать предметом моих исследований. Вот на большой старинной фотографии запечатлен московский купец Федор Петрович Кузнецов с супругой. Он красиво держит руку в кармане визитки. По его виду не скажешь, что он из крестьян...
Может, он так бы спокойно и жил в родной деревне Власьево, в захолустном Зарайском районе всю жизнь, не будь человеком энергичным, наделенным от природы острым умом. Мой прадед загорелся желанием выбиться в люди. У него появилась цель — во что бы то ни стало попасть в Москву и заняться там предпринимательством. Был он женат на простой деревенской девушке из соседнего села Городня. И выбрал Ирину Ивановну Апраксину за красоту и нрав. Что еще надо было деревенскому парню? Но, живя во Власьеве, он знал, что многие подростки и парни постарше уезжали в Москву к родственникам или землякам, чтобы пристроиться в ученики к банщикам, или парикмахерам. Там они зарабатывали на харчи и одежду, а потом, со временем некоторым удавалось завести свое дело.
Оказавшись в большом, многолюдном городе, Федор Петрович недорого снял подходящую квартиру у Серпуховских ворот. Небольшой капитал он сколотил еще в деревне: как предприимчивый человек воспользовался провозглашением полной свободы для занятия торгово-промышленной деятельностью. В Москве начал свое дело. Брал кредит в банке, а надо было быть кредитоспособным, пускал деньги в оборот. Стал присматриваться к жизни москвичей. По собственному небольшому опыту видел, что многие горожане живут тесно, нуждаются в хорошей бане.
Тогда-то Федор Петрович нашел компаньона и организовал фирму: «И.В.Виноградов и Ф.П.Кузнецов». Фирма в 1903 году взяла в аренду у Хлудова Центральные бани, которые становились убыточными, не выдерживая конкуренции с только что отреставрированными роскошными Сандунами. Прадед не только платил аренду, но и сумел поставить дело так, что оно стало прибыльным.
Кузнецова стали принимать в деловых кругах. Купцы оказывали ему доверие. Да он был и сам не промах... Дома я много раз слышал историю, как мой прадед за одну ночь заработал целое состояние.
Купцы гуляли у Яра. Под звуки Соколовской гитары, в окружении красавиц-цыганок забывали обо всем. А Федор Петрович вдруг бросил кутеж и исчез, не сказав никому ни слова. Он один сумел провернуть в эту ночь очень выгодное дело. Купцы долго не могли себе простить, что их обставил молодой, начинающий Федор Кузнецов.
В 1905 году прадед начал строить в Замоскворечье свои бани по проекту архитектора А.Э.Эрихсона. Строительство шло с большими затруднениями, но, заводя перспективное тогда дело, Федор Петрович не ошибся. Когда бани заработали, на его счет стали поступать большие деньги, и расходы быстро окупились. В этих банях было несколько отделений с учетом достатка населения. Банщиков хозяин нанимал опытных, уже обученных, а парикмахеры были высшего класса — из деревень Зарайского района. Новые бани были комфортабельны: хозяин назвал их Европейские, теперь они известны москвичам как Кадашевские. Бани славились своей какой-то необыкновенной парилкой.
Совсем недавно житель Кадашей, кажется, поэт, выступая по телевидению, сказал, что теперь он живет в другом районе Москвы, но не может забыть настоящее чудо — «наши Кадашевские бани». «Наши» — надо понимать, как общедоступные, любимые всеми жителями Кадашей. И понятно почему.
В прежние годы предприниматель, если заводил дело, то думал не только о личном доходе, его не менее заботили социально-бытовые потребности населения. Сейчас, в особенности москвичи, это понимают и считают, что все, что было построено в старину, делалось добросовестно и для людей. Теперь, к сожалению, я часто слышу, что в Кадашевских долгое время ведется капитальный ремонт, что бани моего прадеда находятся в очень тяжелом состоянии и, наверное, их будут ломать.
Я очень люблю бродить по старым московским улицам, разговаривать с коренными москвичами.
Так, однажды я шел по Кадашевскому переулку и смотрел на небольшие домики, построенные еще в те времена, когда застройщикам предлагались фасады прямо из альбома. Это были либо служебные постройки бывших купеческих усадеб, либо — дома, принадлежащие небогатым купцам и чиновникам.
Я прошел мимо церкви Воскресения Христова, построенной жильцами Кадашевской слободы на месте прежней деревянной. Вокруг сохранились даже слободские дома XVII — XVIII веков, за которыми виднелись купола церкви Всех Скорбящих Радости. Кстати, Кузнецов до революции был старостой этой церкви...
Вдруг впереди вижу добротное, красивое здание в стиле модерн начала века. Сохранилась великолепная витая, выступающая крылом старая вывеска: «Бани».
Да, это были те самые бани моего прадеда, они самые, я проверял их адрес по книге «Вся Москва», 1914 г. Их адрес: Москва, 3-й Кадашевский переулок, д. 7.
И что меня уж совсем порадовало, так это то, что одно отделение бань находится в рабочем состоянии. Туда шли люди, и я остановил человека и спросил:
— Скажите, пожалуйста, сколько стоит билет в баню?
— Тридцать тысяч, — ответил он.
— Вам нравятся Кадашевские бани? — не отпускал я незнакомца.
— Да, лучше, удобнее наших бань ничего нету, — услышал я. — Здесь тебя обслужат, как нигде. Вот видите, я с собой несу моченые яблоки, а знаете, как полезно отдохнуть после парилки на мягком диване и... закусить. Мне еще родители говорили, что бани были построены неким Кузнецовым.
Вот так и получилось, что мой прадед около бань в Ордынском тупике стал строить большой шестиэтажный доходный дом.
Дом был построен в 1913 году, крепкий и добротный. Жильцы, поселившись в доме Кузнецова, ни на что не жаловались. Квартиросъемщики побогаче снимали пятикомнатные квартиры с двумя коридорами, с ванной комнатой и другими удобствами.
Хозяин в своем доме не жил. Он снимал для своей семьи в самом центре Москвы бельэтаж Хлудовского дома в Театральном проезде, 3.
У Федора Петровича в Большом театре была постоянная ложа, дед говорил, — рядом с царской. Кузнецовы видели все спектакли с участием Неждановой, Собинова и Шаляпина. Дед любил рассказывать историю, как однажды спектакль не состоялся. Из-за занавеса появился сам Шаляпин и обратился к публике: «Господа! Я сегодня пьян и петь не смогу».
Мой прадед в коммерческих и общественных делах добился значительных успехов. За участие в строительстве Москвы ему было пожаловано звание «личного почетного гражданина».
Купец первой гильдии, он имел свои конторы в Москве, стал членом правления одного из ведущих банков России — «Русско-Азиатского», сотрудничал с банком «Лионский кредит».
Занимался он и благотворительной деятельностью. Тогда при непосредственном участии московских купцов, в том числе и Ф.П.Кузнецова, Московским обществом коммерческого образования было создано Коммерческое училище. Частные пожертвования составляли 358 тысяч рублей, государственные ассигнования — 368 тысяч...
Читаю телеграмму Федора Петровича сыну Михаилу, уже моему деду, которого он послал по торговым делам на Цейлон, кажется, для заключения договоров о закупке чая, и понимаю, что мой дед до Цейлона не добрался, застрял где-то по дороге. «Ничего не надо, — телеграфировал прадед, — деньги на дорогу выслал. Возвращайся обратно. Ф.П.Кузнецов».
Видно, что прадед был строг, и когда до него стали доходить слухи, что его сын не по назначению проводит время, он его немедленно отозвал.
Хотя у меня в руках диплом моего деда об окончании Коммерческого училища имени цесаревича Алексея, но, видимо, коммерсантом надо было родиться, а мой дед так им и не стал. Читаю письмо прадеда из-за границы, куда Федор Петрович с супругой ездил «посмотреть на людей и себя показать», а заодно и отдохнуть. Кузнецовы писали домой, что скучают по Москве и едва ли дотянут свое пребывание в Западной Европе до намеченного срока.
После революции, в 20-м году, Кузнецовы оказались в Крыму. Оттуда отплывал пароход с эмигрантами. Прадеду были взяты билеты. Пароход уже отходил, и вдруг Федор Петрович подумал и сказал: «Не еду». Его решение было твердым. Ему, наверное, тогда казалось, что скоро все пройдет, как наваждение.
Вернулся в Москву и в своем собственном доме в Ордынском тупике ему выделили власти всего одну комнату. Купцы еще формально проводили свои собрания. Но с последними иллюзиями скоро расстались...
В Москве все постройки моего прадеда сохранились. А вот в деревне Власьево от имения не осталось ничего.
Власьево расположено на высоком, крутом берегу реки Осетр. Окружающая местность очень красива, гориста, перерезана глубокими лощинами и живописными оврагами. В природе все сохранилось, как было. Кузнецовы не могли забыть родные места. Даже после того как у них все было отобрано и разграблено, они на лето снимали дачу в соседней деревне и долгие годы проводили там летние месяцы.