Эми назвала Френча. Дубовскій вытаращилъ глава. Все лицо его вытянулось, ротъ раскрылся, оголяя два ряда великолѣпныхъ, какъ жемчугъ, зубовъ, которые стоили болѣе тысячи франковъ. Нѣсколько мгновеній онъ не могъ произнести ни слова.
— Англичанинъ? — произнесъ онъ наконецъ. — Это тотъ, который на биржѣ здѣшней…
И онъ запнулся.
— Любочка, да я ей Богу… Ты, должно быть… Скажи-по совѣсти, ради шутки все это? Не пугай зря!
Видя растерянность дяди, Эми тоже смутилась. Оказалось ясно, что ихъ двѣ точки зрѣнія на одного и того же человѣка помѣщались какъ бы въ центрахъ двухъ различныхъ полушарій. Ихъ мнѣніе объ одномъ и томъ же человѣкѣ было мнѣніемъ двухъ антиподовъ.
Эми тотчасъ поняла, какъ много придется положить труда и настойчивости, чтобы добиться своего. А у нея не хватитъ силы и умѣнья.
Дубовскій, придя немного въ себя, заговорилъ, и довольно краснорѣчиво, что съ нимъ бывало рѣдко. Онъ сталъ доказывать племянницѣ, что она или со скуки, или подъ вліяніемъ какой-нибудь скверной бабы-дуры, или вслѣдствіе какого-либо особеннаго легкомыслія, котораго онъ въ ней никогда не замѣчалъ, увлеклась человѣкомъ не только неподходящимъ, неровней, но одной изъ тѣхъ личностей, которыхъ видимо-невидимо разсыпано по всему свѣту. Наконецъ, ему, да и племянницѣ тоже, совершенно неизвѣстно, что это за личность, этотъ англичанинъ со странной, даже вульгарной фамиліей.
— Очевидное дѣло, — кончилъ Дубовскій, — что это ловкій молодой человѣкъ, какъ говорятъ въ Россіи, «ловкачъ». Онъ пронюхалъ, что у тебя большое, и даже, пожалуй, очень большое приданое, что ты сирота, что у тебя, кромѣ опекуна-дяди, нѣтъ никого. А дядя-опекунъ имѣетъ надъ тобой власть только до извѣстной поры и до извѣстной степени. Вотъ онъ и примѣрился, прицѣлился, изловчился и попалъ въ цѣль. Нахалъ порядочный! — вскрикнулъ онъ, но видя, что при этомъ словѣ лицо
Эми стало сурово, онъ тотчасъ же прибавилъ: — Не сердись, я иначе судить не могу! Во всякомъ случаѣ, въ такихъ дѣлахъ спѣшить нельзя. Ты сказала — спѣшное дѣло. Помилуй, кто же спѣшитъ жениться или замужъ выходить?
— Страшно спѣшное, дядюшка! — тревожно выговорила Эми.
— Почему же?
Эми подумала и, поколебавшись нѣсколько мгновеній, объяснила дядѣ всю правду. Молодая дѣвушка была будто увѣрена, что дядя взглянетъ на исторію Френча съ Загурскимъ тѣми же глазами, какими смотрѣла и она, но оказалось, что два антипода снова разошлись во мнѣніяхъ.
— Именно ловкачъ! — пробурчалъ Дубовскій, какъ бы себѣ самому. — Ловко подведено! Если, молъ, не пойдете за меня замужъ сегодня, то завтра я буду убитъ. Скажите пожалуйста! Вотъ они какіе развелись на свѣтѣ, не даромъ мы въ парижскихъ стѣнахъ и среди парижскихъ человѣковъ живемъ! Передовое мѣсто! Жениться ли, нажиться ли, убить ли кого, — все здѣсь творится по самому послѣднему фасону. Я бы здѣсь издавалъ модный журналъ не платьевъ, а убѣжденій, мнѣній, поступковъ и преступленій. И во всякомъ нумерѣ давалъ бы, напримѣръ, самую послѣднюю модель и послѣднюю выкройку какого-нибудь распоротаго живота. Вы, молъ, до сихъ поръ стрѣляли изъ револьверовъ или рѣзали по горлу. Анъ, вотъ, поглядите, вновь старая хорошая мода вернулась, ножищемъ по животу крестъ на крестъ хватить, или треугольничекъ, какъ изъ арбуза вырѣзать. Гораздо скорѣе, проще и вѣрнѣе.
Дубовскій задумался съ тревожнымъ лицомъ и много ли прошло времени — онъ не зналъ, когда услыхалъ голосъ Эми.
— Итакъ, дядюшка, что же вы мнѣ скажете?
— Какъ что я скажу? Да я уже часъ говорю!
— Стало быть, вы на этотъ бракъ никогда не согласитесь?
— Дуракъ бы я былъ, подлецъ бы я былъ, кабы согласился! Наконецъ, подумай сама, если бы ты говорила объ этомъ, какъ о дѣлѣ, которое должно рѣшиться черезъ нѣсколько мѣсяцевъ, я бы сталъ надѣяться на то, что ты сама образумишься. А ты еще хочешь рѣшить сейчасъ же — вынь да положь. Потому что ловкачъ такъ все подстроилъ, что, видите ли, завтра можетъ быть убитъ.
Эми перемѣнилась въ лицѣ и заплакала, затѣмъ она закрыла лицо платкомъ и вдругъ плачъ перешелъ въ рыданія.
— Любочка, Любочка, дорогая моя! — Дубовскій вскочилъ съ мѣста, и, сѣвъ на диванчикъ около племянницы, онъ началъ ее всячески уговаривать и убѣждать тѣми словами, въ которыхъ обыкновенно не бываетъ ничего убѣдительнаго. Онъ просилъ одного — по крайней мѣрѣ хоть обождать. А именно обождать-то было и невозможно.
Дубовскій кончилъ тѣмъ, что предложилъ племянницѣ взяться за дѣло самому, т.-е. за дѣло примиренія враговъ, ручаясь заранѣе за успѣхъ. Затѣмъ онъ обѣщалъ собрать тотчасъ всякаго рода справки о Френчѣ, узнать по крайней мѣрѣ, что тотъ за человѣкъ, откуда, такъ какъ ему мерещилось въ англичанинѣ что-то не совсѣмъ хорошее.
Послѣ цѣлаго часа убѣжденій и просьбъ Дубовскому удалось нѣсколько успокоить племянницу, а затѣмъ, быстро отобѣдавъ съ ней вдвоемъ, онъ тотчасъ же собрался по дѣлу своей питомицы.
Прежде чѣмъ собираться разстроивать поединокъ, Дубовскій отправился въ англійское посольство къ знакомому старшему секретарю, чтобы узнать отъ него, какая у нихъ въ амбассадѣ репутація этого молодого англичанина, который, бывая въ высшемъ свѣтѣ Парижа, не могъ не быть имъ извѣстенъ. Свѣдѣнія, полученныя имъ отъ секретаря, были крайне смутны. Въ посольствѣ было извѣстно то, что онъ зналъ и безъ того.
Молодой человѣкъ, умный, образованный, чрезвычайно приличный, чрезвычайно красивый, съ глупой фамиліей, вращающійся по своимъ дѣламъ въ финансовомъ мірѣ Парижа и имѣющій сношенія съ финансистами Англіи, но, конечно, не въ качествѣ банкира или богача, а въ качествѣ, быть можетъ, чего-то въ родѣ агента. А агенты въ этихъ сферахъ бываютъ разныхъ категорій. Отъ агента, который завтра станетъ самъ банкиромъ, до агента, получающаго по тысячѣ франковъ въ годъ — цѣлая пропасть.
Изъ амбассады Дубовскій проѣхалъ къ графу Загурскому, нашелъ его собирающимся на вечеръ и сталъ объясняться на особый ладъ. Стычка двухъ молодыхъ людей произошла болѣе или менѣе изъ-за его племянницы и поэтому даетъ ему право вмѣшаться въ это дѣло и просить обѣ стороны примириться, хотя бы потому, чтобы не компрометировать отчасти молодую дѣвушку. Все-таки молва можетъ разнести по всему Парижу, что стычка произошла якобы по винѣ молодой дѣвушки. Во всякомъ случаѣ имя ея будетъ замѣшано.
Загурскій очень вѣжливо, но и очень холодно заявилъ Дубовскому, что онъ крайне сожалѣетъ, но не можетъ удовлетворить его просьбу. Въ данномъ случаѣ его роль пассивная: онъ былъ оскорбленъ, поэтому обязанъ требовать удовлетворенія и не воленъ ни въ чемъ. Единственное, на что онъ готовъ согласиться — это отнестись мягко, если противникъ явится съ извиненіемъ.
Загурскій прибавилъ, что если дѣйствительно это дѣло такъ непріятно Дубовскому, то онъ долженъ начать съ г. Френча.
— Быть можетъ, потомъ я все-таки свое возьму и проучу черезчуръ дерзкаго англичанина, но по совершенно иному какому-нибудь поводу и не сейчасъ, а черезъ мѣсяца два или три, и тогда имя Любови Борисовны не будетъ замѣшано.
— Но скажите, наконецъ, графъ, что же это за дуэль? Вѣдь въ ней смысла нѣтъ, — заявилъ Дубовскій. — Я самъ былъ молодъ. Братъ служилъ въ гвардіи. Помню, у него чуть-чуть не состоялась дуэль, которую я разстроилъ… Но тамъ былъ поводъ… Клевета. А это что же такое!
— Оскорбленіе, нанесенное безъ мотива нахаломъ! — отвѣтилъ Загурскій. — Это очень часто бываетъ, Владиміръ Ивановичъ. Къ несчастію!
— Да кто онъ такой собственно. Или «что» онъ?
— Кто? Френчъ?.. — разсмѣялся графъ. — А это все равно, еслибы въ Москвѣ жилъ французъ и назывался: monsieur Rouseky.
— Знаю. Знаю… Я не про фамилію… А что онъ такое? Какъ онъ попалъ въ общество? Зачѣмъ его пускаютъ? Бабы не пускали, такъ…
И Дубовскій кончилъ мысленно:
«Такъ и Любочка бы за него замужъ не собралась».
— Видите ли, Владиміръ Иванычъ… Въ наше время, чтобы попасть въ высшій кругъ, нужно имѣть или имя родовитое, — ну, вы и я… Или деньги — Герцлихъ еврей… или мѣдный лобъ — Френчъ.
— Ахъ, Герцлихъ прекраснѣйшей души человѣкъ! — воскликнулъ Дубовскій. — Это… это святой человѣкъ.
— Не спорю. Но попалъ онъ въ faubourg Saint Germain и въ нашъ русскій кружокъ не за свою душу и не за свою святость, а изъ-за своихъ милліоновъ. Ну-съ, а Френчъ попалъ потому, что онъ прилично одѣтъ, умѣетъ танцовать, умѣетъ глядѣть сфинксомъ… умѣетъ краснорѣчиво умалчивать, когда нужно.
— Какъ такъ?..
— Молчать умѣетъ. Вотъ онъ ни разу никому не сказалъ, что онъ родня чуть не самой королевѣ Викторіи… А въ обществѣ всѣ это говорятъ. Откуда взялось? Да онъ же пустилъ стороной. А самъ молчитъ.
— Не слѣдовало бы допускать въ порядочное общество всякаго проходимца! — воскликнулъ Дубовскій. — Тогда бы и не было глупыхъ скандаловъ, незаслуженныхъ оскорбленій. Чѣмъ, напримѣръ, вы вызвали его дерзость?..
Загурскій молчалъ…
— Вѣдь вы, говорятъ, сказали, что онъ пригласилъ за котильонъ Любочку, чтобы разговаривать, а не танцовать. Что же тутъ такого?
— Вотъ что, Владиміръ Иванычъ… По совѣсти я ужъ, такъ и быть, вамъ скажу, — разсмѣялся Загурскій. — Я, видите ли, бывалый, многое видалъ и испыталъ, живя всю жизнь за границей… Ну и я вамъ скажу… Френчу надо драться… Понимаете? Надо. Необходимость. Онъ выбралъ меня, чтобы привязаться зря и сдѣлать дерзость, зная, что я этого такъ не оставлю. Ну, его цѣль и достигнута.