Наконецъ, въ бутоньеркѣ этого всегда веселаго и довольнаго сфинкса была розетка, совершенно радужная, гдѣ переплелись всѣ цвѣта ленточекъ русскихъ и иностранныхъ орденовъ. На Парижъ это дѣйствовало магически. Однако соотечественники замѣчали, что изъ русскихъ орденовъ у него былъ только «Станиславъ».
Послѣ доклада лакея, гость былъ встрѣченъ хозяиномъ въ передней. Егоръ Егоровичъ не вышелъ, а выкатился кубаремъ на встрѣчу. Дубовскій даже удивился. Причина была простая. Егоръ Егоровичъ былъ со всѣми всегда заискивающе любезенъ и предупредителенъ. По принципу и по разсчету. Что же касается до этого петербургскаго генерала и придворнаго чина, бывшаго губернатора, то Егора Егоровича давно нѣсколько озадачивало, отчего Дубовскій съ нимъ холоденъ и будто сторонится. Онъ не любилъ этого вообще, будто боялся, желалъ жить въ мирѣ и любви со всѣми. И вдругъ этотъ петербургскій тузъ, самъ является къ нему.
Чрезъ нѣсколько мгновеній бесѣды о пустякахъ, Егоръ Егоровичъ показался Дубовскому такимъ милымъ человѣкомъ — дѣйствительно, а не притворно добрымъ, — что онъ тотчасъ же, не стѣсняясь, приступилъ къ своему дѣлу.
— Чѣмъ же я могу служить вамъ? — сказалъ наконецъ Егоръ Егоровичъ. — Вы мнѣ разсказали все откровенно, какъ близкому человѣку, за что я вамъ благодаренъ. Но скажите прямо, что вы желаете.
Дубовскій попробовалъ еще нѣсколько секундъ «повилять» и повторять разныя фразы, но наконецъ выговорилъ прямо:
— Если вы можете избавить меня отъ подобнаго претендента на руку племянницы, то я буду считать себя человѣкомъ, обязаннымъ вамъ по гробъ. Что касается поединка, то жаль племянницу, а въ концѣ концовъ мнѣ все равно, будетъ ли живъ или убитъ этотъ г. Френчъ. Главное — избавиться отъ него.
— Такъ-съ, понимаю… И прежде понималъ, но желалъ, чтобы вы мнѣ это сказали опредѣлительно сами.
Егоръ Егоровичъ задумался и просидѣлъ такъ, ни слова не говоря, по крайней мѣрѣ минуты двѣ. При этомъ онъ раза дватри вздохнулъ тяжело и наконецъ выговорилъ:
— Память стала измѣнять — вотъ бѣда. Прежде у меня въ головѣ было все по полочкамъ да подъ нумерами. Какъ что нужно, такъ сейчасъ справился и досталъ. Однако я все-таки попрошу васъ заняться сигарой и газетами, а я чрезъ десять минутъ добуду вамъ вѣсти, поговоривъ съ тремя пріятелями.
Дубовскій удивился, не понимая, какъ сдѣлаетъ это хозяинъ. Но затѣмъ, когда тотъ вышелъ въ сосѣднюю комнату, то онъ догадался. Тотчасъ же раздался звонокъ телефона. Дверь была не заперта, и Дубовскій могъ ясно слышать.
Послѣ обычнаго предисловія изъ двухъ-трехъ вопросовъ, онъ разслышалъ слѣдующее, сказанное по-французски:
— Знаете ли вы г. Френча, прежде причастнаго къ дому Ротшильда, а нынѣ продолжающаго заниматься разными финансовыми операціями?
Отвѣта, конечно, Дубовскій не слышалъ, но отвѣтъ былъ довольно пространный.
— To-есть, почти друга! — выговорилъ громче Егоръ Егоровичъ. — Вспомните, три года или шесть лѣтъ… Нѣтъ, это болѣе или менѣе важно. Можете ли вы его разыскать. Если его нѣтъ въ Парижѣ, то скорѣй написать ему.
Затѣмъ, послѣ новаго отвѣта, Егоръ Егоровичъ прибавилъ:
— Этимъ вы меня крайне обяжете, дѣло важное!
Затѣмъ раздался звонокъ, и черезъ нѣсколько мгновеній начался новый разговоръ, но уже болѣе краткій, на нѣмецкомъ языкѣ.
— Въ два часа будь у меня или въ кафе «Мира» и принеси съ собой подробнѣйшія свѣдѣнія о нѣкоемъ Ліонелѣ Френчѣ, витающемъ въ мірѣ финансовъ и въ большомъ свѣтѣ.
И послѣ отвѣта онъ снова прибавилъ:
— Не можешь? Ну, въ шесть, вмѣстѣ пообѣдаемъ, а если не можешь — такъ вечеромъ въ оперѣ! Главная цѣль — коробъ свѣдѣній! Если возможно, то чтобы всѣ секреты и тайны этого Френча были тоже въ этомъ коробѣ. Такъ вмѣстѣ обѣдаемъ?.. Отлично!
Когда послѣ новаго звонка Егоръ Егоровичъ снова заговорилъ, то Дубовскій вытаращилъ глаза, прислушался и потомъ разсмѣялся.
«Удивительная машинка! — подумалъ онъ про себя: — на всѣхъ языкахъ говоритъ! Но не думалъ я, чтобы телефонъ могъ говорить на такомъ языкѣ, какого на свѣтѣ не существуетъ»…
Дѣйствительно, Гастингсъ-Машоновъ заговорилъ вдругъ быстро за такомъ диковинномъ діалектѣ, что Дубовскій, заинтересованный, прислушивался изо всѣхъ силъ. Хоть бы одно знакомое слово и хотъ приблизительно похожее на что-либо изъ четырехъ-пяти языковъ, что онъ часто слыхалъ! Ни единаго!
Послѣ довольно продолжительной быстрой бесѣды снова раздался звонокъ, и Егоръ Егоровичъ явился въ комнату сіяющій.
— Ну, ваше превосходительство, — сказалъ онъ по-русски, — большій успѣхъ, чѣмъ я думалъ. Сегодня въ одинъ день соберу столько свѣдѣній о вашемъ англичанинѣ, что около полуночи онъ будетъ у меня въ карманѣ. А я его изъ моего кармана передамъ въ вашъ собственный.
— А я, — разсмѣялся Дубовскій, — придушу его и выкину на улицу.
Поблагодаривъ на всѣ лады Егора Егоровича, онъ не выдержалъ и прибавилъ:
— Извините меня, такъ какъ дверь была пріотворена, то я кое-что слышалъ по неволѣ изъ вашего разговора. Я не стѣснялся, но вѣдь дѣло, по которому вы бесѣдовали, скорѣй моя тайна, чѣмъ ваша. Стало быть, съ моей стороны не было нескромности.
— Еще бы! Помилуйте! Я бы васъ пригласилъ даже къ самому телефону. Тайна тутъ только одна есть. Какимъ образомъ я могу имѣть къ вечеру всевозможныя свѣдѣнія о мало-знакомомъ мнѣ человѣкѣ. Всю подноготную, всю его душу наизнанку вывернуть и увидать — вотъ въ чемъ тайна. Но этого я вамъ не объясню, — этого и не нужно.
— Но позвольте мнѣ все-таки, ради любопытства, спросить у васъ, на какомъ языкѣ вы въ третій разъ объяснялись?
Егоръ Егоровичъ добродушно разсмѣялся.
— А что? Должно быть, ни слова не поняли?
— Ни единаго!
— И мудрено! Хотя все-таки словъ съ сотню можно набрать въ этомъ языкѣ, которыя похожи на нѣкоторыя французскія или англійскія слова. Но, изволите видѣть, этотъ языкъ не есть языкъ. У него ни исторіи, ни литературы — ничего такого никогда не было и не будетъ. Это — мѣстное нарѣчіе одного уголка Европы. Люди нашей среды, родящіеся и живущіе въ этомъ уголкѣ, и тѣ плохо знаютъ это нарѣчіе. Если я знаю его хорошо, то по тому только, что усиленно и усердно выучился ему и на немъ объясняюсь по моимъ дѣламъ только съ двумя людьми. Спросите вы — зачѣмъ? А затѣмъ, изволите видѣть, что у меня бываютъ довольно важныя дѣла, разговоръ мой по телефону можетъ быть подслушанъ и навлечь на меня всякія напасти. А ужъ на этомъ, какъ французы выражаются, baragouin, меня, кромѣ моихъ двухъ пріятелей, ни одинъ чортъ во всемъ мірѣ не пойметъ.
— А у васъ большія дѣла? — спросилъ Дубовскій совершенно машинально.
— Да… Такъ… Иногда… Не всегда. Впрочемъ, дѣла такія, знаете, всякія… — отвѣтилъ тотъ другимъ уже голосомъ, съ странной ужимкой. И будто пойманный внезапно на чемъ-то, Егоръ Егоровичъ сыпалъ отдѣльными словами, послѣ которыхъ просились восклицательные знаки.
— Вы занимаетесь финансовыми дѣлами!.. — рѣшилъ Дубовскій.
— Да, немножко!
— Но вѣдь собственно вы — туристъ въ душѣ; вы, кажется, очень много путешествуете по Европѣ, въ особенности лѣтомъ?
— Да, немножко, ѣзжу! Хотя не каждый годъ.
— Но въ Россіи вы никогда не живете подолгу?
— Бываетъ. Иногда!.. Прежде было… Давно. Итакъ, завтра днемъ? — круто перемѣнилъ разговоръ Егоръ Егоровичъ и прибавилъ:- Завтра позвольте быть у васъ и привезти вамъ, такъ сказать, въ карманѣ, если не самого во плоти Френча, то его духовный обликъ.
На другой день Дубовскій прождалъ съ полудня и до обѣда своего новаго хорошаго знакомаго, но тотъ не явился. И только около шести часовъ пришла записка отъ Гастингса на красивой бумажкѣ съ большущимъ гербомъ, увѣнчаннымъ баронской короной. Егоръ Егоровичъ удивительно красивымъ и оригинальнымъ почеркомъ извѣщалъ Дубовскаго, что проситъ тысячу извиненій, что былъ задержанъ двумя неожиданными неудачами въ дѣлѣ, ихъ обоихъ интересующемъ, и можетъ быть у него только вечеромъ.
Дубовскій отвѣчалъ, конечно, согласіемъ, но едва только всталъ онъ изъ-за стола вмѣстѣ съ Эми, которая была темнѣе ночи, какъ явилась снова записка и по почерку онъ узналъ, что она отъ того же Машонова. На этотъ разъ онъ просилъ снова, извинить его. Серьезнѣйшее дѣло заставляетъ его быть на балу у одного изъ финансистовъ Парижа, но онъ можетъ быть проѣздомъ передъ баломъ на нѣсколько минутъ въ «Café de la Paix», куда и проситъ Дубовскаго заѣхать.