Вероятнее всего эти события благополучно растворились бы в памяти Сагитта, если бы не то, что случилось под вечер. Когда он в раздумьях плелся по улице, пытаясь решить, что же ему не нравится больше, возвращение домой, к опостылевшему отцу, или ночевка на улице, где-то высоко, со стороны гор послышался гулкий рокот, с каждым мгновением все более набирающий силу.
— Оползень! — истошно заорал кто-то в фавелах, и тотчас улицы начали наполняться людьми, спасающими свои жизни. Никто из них не пытался взять даже сколь-нибудь ценные вещи, понимая, что чем дальше они окажутся от оползня, тем выше шансы остаться в живых. А вещи — будут и другие, в отличие от жизни. Впрочем, таким здравомыслием отличались не все. Заголосили, запричитали тетки, о немыслимых потерях всего, нажитого непосильным трудом, но рев камнепада перекрыл их возгласы градом валунов, обрушившихся со склона гор.
Когда грохот утих, а тишина, казалось, накрыла весь мир, постепенно стали прорезаться звуки. Кто-то плакал, кто-то звал отставших или потерявшихся в толчее родственников. Сагитт только что понял, что выбор за него сделала сама судьба. Старая поговорка о том, что надо быть осторожнее в своих желаниях вновь получила подтверждение. Старухи Мойры обладают на удивление мрачным чувством юмора.
С той поры домом Сагитта стали улицы города, то есть в принципе — ничего особенно не изменилось. Как и раньше, он по прежнему получал тумаки за свои проделки от самых разных людей, если тем удавалось его изловить, только и всего. Сожалел ли он о родителях? Иногда, лишь иногда, когда лил дождь, его одолевала депрессия. И ко всему, он усвоил сильную нелюбовь к горам, стараясь держаться по возможности подальше от любых скоплений камня выше его роста.
Провинция Вятиль росла, с нею мужал и Сагитт, пока не грянула беда. И раньше то заработки его были не слишком богаты, теперь же, с началом войны, они стали совсем скудными, едва позволяя не протянуть ноги с голоду. Какие там пьянки-гулянки, не до жиру, быть бы живу. Поскольку браться теперь приходилось и за непривычные ему поручения, это не могло закончиться хорошо, вопрос был только во времени. В тот день, Сагитта, заночевавшего у одной девушки легкого поведения, но обладавшей довольно тяжелым характером, которую он покинул без сожаления, заверив на прощание в своей сердечной привязанности, на улице поймал мальчишка-гонец, передавший ему на словах приглашение Дядюшки Грума, местного торговца «всем понемногу». В основном, он занимался не совсем легальным бизнесом, если быть честным. Из десяти любых товаров, представленных в его лабазе, девять имели очень темное происхождение. В лучшем случае они были ввезены контрабандой.
В принципе, Сагитт иногда помогал Дядюшке, с некоторыми деликатными заданиями. Нет, на боевые акции он не соглашался никогда, поскольку ценил свою жизнь сильно дороже любой выгоды, а кроме того — банально не подходил для подобных дел. Ну что может сухой и жилистый парень, едва двадцати с копейками лет от роду, против закаленных в уличных схватках мордоворотов? Да, ему приходилось отбиваться не раз от поделивших город шаек, но в большинстве случаев, имея возможность отступить он незамедлительно ею пользовался. Зато, обладая языком без костей, он вполне мог затесаться в доверие группе купцов в подпитии, ненавязчиво выяснить, какие товары в их караване и по возможности облегчить их груз. Занятие вроде бы и недоказуемое, но погорев однажды, он поставил бы свою жизнь под угрозу.
Пока ноги несли его к торговой площади у западных ворот, Сагитт обдумывал, что же предложит ему ушлый деляга. Караванам вроде взяться неоткуда, беженцы из столицы уже понемногу потянулись, а чующие неприятности шестым чувством и пятой точкой купцы, давненько вывезли товары на склады. Из-за перевала если кто прибыл только, но они всегда подходят к вечеру, не раньше, никто в здравом уме ночью через горы не пойдет. Так и не придумав, чего от него хотят, он прибыл к дому Дядюшки. Постучав в ворота и назвавшись, Сагитт приготовился к длительному ожиданию. Обычно, привратник шел к своему боссу, который давал добро, и только тогда, вернувшись, гостя впускали во двор. В этот же раз, по видимому на его счет были получены особые указания, так что едва он назвал свое имя, и по привычке прислонился спиной к воротам, посматривая вдоль улицы, сзади скрипнул засов и отворилась дверь в стене, прорезанная рядом с главными створками врат.
— Эй, лысый, а что, для гостя дверку побольше влом открыть? — поинтересовался у угрюмого привратника Сагитт, полуобернувшись. Ответ был красноречив, хотя и без единого слова, здоровый тип, на челе которого было буквально написано, что интеллект здесь и не ночевал, обошелся коротким толчком в спину, направив «гостя» к дому.
Двигаясь по выложенной цветным камнем тропе, Сагитт начал насвистывать, демонстрируя безмятежность духа. Он вообще старался не давать Груму заподозрить, что он не просто легкомысленный балбес, купившийся на возможность легкого заработка. Может это и паранойя, но в отношениях с подобными людьми лучше иметь хотя бы парочку козырей в рукаве. И недооценка его значимости — первейший из них. По пути, он встретил жену Дядюшки, занимавшуюся садом. Женщина была едва ли не вдвое моложе своего мужа и отличалась весьма приятственной глазу внешностью. Неизвестно, что ее побудило связать свою жизнь с таким человеком как Грум, поскольку в доме появились этот сад и внушительная библиотека вероятнее всего по ее настоянию, при том — что единственная зелень, которую признавал хозяин дома — должна была плавать в супе, а расписывался он до сих пор ставя крестик там, где ему укажут пальцем.
— День добрый, сударыня Ташша. — учтиво поприветствовал ее Сагитт, склонив голову в полупоклоне.
— И вам не бедствовать, молодой человек. — Отозвалась женщина, отвлекшись от небольшого куста, которому она придавала оригинальную форму с помощью секатора, и сдув непослушную прядь волос спадавшую на глаза, попросила, обратившись к охраннику — Если вы к моему мужу, Кальв, передайте ему, что я возьму своих охранников и съезжу в город, прикупить кое-что.
Многие судачили, что Грум держит Ташшу как статусную вещь, нисколько не интересуясь ее мнением, но выделяя деньги по первому требованию. Впрочем, ревность имела место быть, даже за попытку с нею заговорить можно было обнаружить себя поутру с парой дополнительных вентиляционных отверстий, провернутых добрым стилетом. Так что Сагитт старался даже не замедлять шаг, обходясь традиционным приветствием, вежливым, но ни к чему не обязывающим.
Дом Дядюшки не потрясал какой то особенной роскошью или размерами, простой и добротный особняк в три этажа, хотя поговаривали, что есть и подземелье, для особо отличившихся. Впрочем, даже если туда кто и попадал, назад он уже не возвращался, так что подтвердить или опровергнуть эти слухи никто не спешил, по понятным причинам. Кроме того, Сагитта никто не приглашал дальше кабинета первого этажа, который располагался у самого входа, а находясь в здравом уме он проводить изыскания особенно не стремился. Вот и сейчас, пока Кальв докладывал о его прибытии, Сагитт старательно разыгрывая жизнерадостного идиота ходил по коридорчику, отпуская глубокомысленные комментарии предметам окружающей обстановки. Как обычно.
— Э, вот это рожа, а что, картин поприличнее в лавке не было? — хотя парень и мог поклясться, что этому произведению лет вдесятеро больше, чем ему самому, но от удовольствия поддерживать заблуждение у зрителей не мог удержаться — Ну и хмырь, кто ж догадался нарисовать то такого. Нет бы сиськи какие, побольше, или там битву какую, ипи… епическую, во! А то, тьфу, одно слово — бездари.
Даже у не слишком умных охранников от такой демонстрации невежества прорезались кривые ухмылки, которые они старательно пытались спрятать, от чего их лица приобретали такое выражение, будто их обоих кормят одними лимонами вот уже неделю.
— Эй ты, как там тебя, заходи, босс ждет. — произнесла высунувшаяся из двери лысая голова.
— Да иду я, иду, — пробурчал Сагитт.
Кабинет был обставлен в сухом, постимперском стиле, главным достоинством которого, была максимальная простота. Похоже, те, кого стоило бы поразить убранством, приглашались в совсем иные помещения. Пол, на который Сагитт скосил глаза, был целиком устлан толстыми, хотя и дешевенькими коврами. Хороший выбор для тех, кто предпочитает не оттирать кровь с пола, а избавиться от тела вместе с упаковкой. Парень немного нервно сглотнул, стараясь не подавать вида. Слава о Дядюшке Груме ходила мрачная, а вот сам он с таким имиджем не вязался. Воображение требовало огромного бугая с мрачным и коварным взглядом, и чтоб непременно одноглазый, с шрамом через все лицо. В распоряжении же госпожи реальности оказался только сухонький старик, лет шестидесяти и с обеими глазами на положенном им природой месте, хотя и носившими под надбровными дугами следы магической коррекции зрения, все же дальнозоркость приходящая со старостью, не делают поблажек на доходы и славу, пусть даже недобрую.
— Проходи, мальчик, садись. — кивнул он на кресло прямо перед ним. Кальв и другой охранник остались у Сагитта за спиной, отчего последняя покрылась тысячей мурашек, ладони мгновенно взмокли, а по позвоночнику прокатилась обжигающе холодная капля пота. — Есть дело, как раз по твоей специальности. Мои ребята, — тут он закашлялся, поднеся ко рту платок, — в общем, мои мальчики должны доставить немного выпивки для страждущих, которые страдают в барах по вечерам. То что осталось, наше мудрое руководство, обложило податями с верхом, чтоб ему пусто было, а людям нужно что-то, чтобы успокоить нервы, в свете последних новостей и притом не оказаться без штанов. Ты ведь не против оказать маленькую услугу, мальчик?
— Ну я завсегда готов, вы же знаете! Что делать то надо?
— В общем, — проскрипел старик, — мои ребята перейдут через перевал ночью, с десятком вьючных мулов. Ты должен встретить их на этой стороне и привести сюда, минуя стражу. Я бы и сам встретил их, но вот незадача — у меня годы не те. Но тебе, тебе я доверяю, парень. Ты меня еще не подводил. Я даже тебе охрану дам, десяток крепких ребят, они проследят, чтобы все прошло как надо. А с деньгами не бойся, не обижу.
После этого разговора Сагитт вышел из дома на ватных ногах, достал негнущимися пальцами из внутреннего кармана фляжку с сивушным пойлом, единственным достоинством которого был градус и сделал добрый глоток. После чего закашлялся, утер выступившие слезы и подвел итог своего визита. Попал он как кур в ощип. С одной стороны, отказаться никак не получалось, с такими людьми не шутят, а ему еще жить в этом городе. С другой — дельце попахивает очень скверно. Его, человека с улицы подряжают на встречу каравану, и каравану находящемуся не совсем в ладах с законом, так что можно быть уверенным, что пара-другая клинков там припасена и пользоваться ими умеют. Дают такую охрану, которая еще неизвестно кого охраняет и от чего, и ко всему прочему, раздают щедрые, но очень двусмысленные обещания. Подумав и найдя, что данная ситуация очень скверно пахнет, Сагитт отхлебнул еще раз из заветной фляжки, не раз выручавшей его при разведении костра. Прокатившийся по пищеводу огненный поток немного унял дрожь, так что парень смог оторваться от стены и нетвердой походкой направиться по улице, подальше от дома Дядюшки Грума.
Завернув за угол, он постарался придать себе более-менее пристойный вид, не хватало еще оказаться в руках стражи, до вечера проваландаешься, а за срыв операции можно будет сразу идти к гробовщику и снимать мерки. Первым делом Сагитт направился к себе в берлогу, нет, не в тот дом, где он проводил с дамами львиную долю времени и который все считали его основным местом обитания. Нет, в трущобах, куда он старался не соваться со смерти отца, он выкупил небольшой домик, который использовал исключительно как небольшое хранилище. Во всем домике не было ничего ценного — топчан да печка-каменка, сложенная руками прошлого хозяина. Кривенькая и страшная она вызывала сочувствие даже у местных, повидавших всякое. Тайник же, располагался в самом низу стены, закрытый топчаном он не был заметен, и сделан на черный день, тогда, когда Сагитт еще мог себе позволить потратить десяток монет чтобы потрафить своей паранойе. Сейчас, вытащив нож, он отбивал куски штукатурки, под которыми был замурован неприкосновенный запас. Вытащив наружу небольшой деревянный ящик обитый жестью, парень сорвал с него печать, взявшись за нее ладонью. Опознавший его одноразовый амулет хрупнул рассыпавшись на части. При попытке вскрыть ящик посторонним — банальным ожогом тот бы не отделался.
Внутри было не так много вещей, но весьма и весьма специфических. Пара необычных емкостей, напоминающих в профиль песочные часы, при разбивании жидкости из двух сфер составляющих этот пузырек смешивались, выделяя очень густой и неприятный дым, разъедавший глаза и вызывавший безудержный кашель. Вообще, такие вещи использовала городская стража для разгона излишне буйных гуляний, но при должной сноровке их можно было раздобыть. Вторым номером были похожие же пузыри, но в черно-красной окраске, которая яснее ясного говорила об их предназначении. И самое главное — рассекатель. Этот клинок одновременно являлся и чем-то вроде щита. Единственным его минусом была чудовищная энергоемкость. Принцип действия, как объяснял ему маг-артефактор, заключался в том, что две пластины, расположенные в нескольких миллиметрах друг от друга, создавали между собой что-то наподобие силового щита, как у лучших из магов, только незамкнутого, со свободным истечением энергии. Результатом этого стали две вещи: хорошая и не очень. Хорошая заключалась в том, что пока клинок работал, у него не было преград. Даже архимаг не смог бы выставить щита более сильного, чем у этого клинка. Минусом было то, что энергии кристалла хватало на девять секунд работы. После чего надо было либо менять кристалл, что было равноценно покупке нового артефакта, либо отдавать на зарядку, что забрало бы более полугода, и стоило бы как целый дворец. Собственно, данный артефакт достался ему почти даром — поскольку не находилось желающих на использование столь никчемной игрушки. Органы управления так же отличались предельной простотой, поскольку это изделие было пробным, никаких защит на нем не стояло, просто требовалось обхватить рукоять поплотнее, вдавив кристалл в гнездо. Хотя и поговаривали, что Орден сумел реализовать данную идею в массовом варианте, но большинство людей сочли подобные слухи слишком уж фантастическими.
Однако, подобная вещь может оказаться не лишней. Мало ли что. Во всяком случае — к мастерству фехтования она относится снисходительно, главное рубануть по противнику, а там уже неважно — была ли на нем защита, пытался ли он парировать… Пусть с этим его наследники разбираются, ежели он догадался составить завещание. Усмехнувшись подобной мысли, Сагитт сам себя одернул, неизвестно еще — не придется ли ему самому осчастливить кого дармовой собственностью.
Вернувшись кружными путями в свое постоянное местопребывания, парень занялся подгонкой снаряжения. С доспехами у него было глухо, когда были деньги — счел такую трату избыточной, а сейчас с ними совсем плохо, раз приходится идти на такие вот дела. Так что пришлось ограничиться плотной кожаной курткой, которая не раз выручала его на улицах родного города. Видок у нее может не самый притязательный, но зато из плотной кожи, с вшитыми металлическими пластинками между подкладкой и собственно кожей. К вечеру, когда время начало настойчиво напоминать о себе, Сагитт поднялся и направился к северным воротам, где была назначена встреча. Там его уже ждали пара ребят, которых он никогда ранее не видел. Похвастаться знанием всех работающих на Дядюшку он конечно не мог, но все равно — эти рожи были ему незнакомы.
— Ты готов? — осведомился один из них, особо приметный из-за кучи оспин украшавших все его лицо.
— А где остальные? — прикинулся непонимающим Сагитт.
— Ну ты, совсем тугой что ли? Ты башкой то думай! — ярился меченый, — Что подумает стража, если мимо них пройдет целый отряд? Да нас прямо там и примут! Там, за воротами встретимся, с остальными. — неожиданно успокоился он.
А вот парню стало совсем не до смеха. Неизвестные исполнители, на фоне всего прочего означали только то, что Дядюшка очень не хочет, чтобы в случае чего следы вели к нему, что приводит к простому факту — проблемы весьма вероятны. Может конкуренты прознали, а может страже кто-то «капнул», но жадность не дала Груму просто отменить сделку, хотя риск для себя он и постарался уменьшить. Хреново. Очень хреново. Так что двигался Сагитт теперь очень напряженно, в постоянном ожидании какой-нибудь гадости. Однако, до перевала они добрались без малейших проблем, если не считать сдавленных ругательств насквозь уркаганского вида бойцов. Расположились они у самого выхода из ущелья, по дну которого стелилась тропа, а дальше потянулись минуты, а затем и часы ожидания. Пока наконец эхо не донесло тихий цокот копыт по брусчатке. В неверном свете лун постепенно показалась колонна мулов и погонщиков ведущих их под уздцы.
— Давай паря, твой выход. — прошептал осклабившись рябой, и толкнув на дорогу Сагитта, шагнул следом за ним.
Погонщики заметно напряглись, увидев на дороге пару теней.
— Приветствую, господа! Легка ли была дорога?
— И вам не хворать, — подозрительно бросая взгляды по сторонам, — вы уж нас извините, господин хороший, но мы в дороге устали, так что беседу поддержать никак не сможем. Нам бы до постели дойти.
— О, так мы и присланы для того, проводить вас, да проследить, чтобы ничего не случилось. Вы же знаете, наш хозяин личность весьма деятельная, ничего не пускает на самотек.
— Не сочтите за недоверие, но могу я узнать, кто же вас прислал?
Сагитт уже тут заподозрил неладное, но губы без его участия выдохнули:
— Как же! Достопочтенный Дядюшка Грум. — произнес он, о чем немедленно и пожалел. Вскинув арбалет погонщик вбил болт в грудь показавшегося ему несколько более опасным Рябого, что дало возможность Сагитту рвануть в сторону. А вот группа бойцов наоборот, устремилась к каравану, где сейчас лязгало, хрипело и чавкало.
— Черт! Черт! Черт! — повторял парень, — Вот я идиот, это не у дядюшки караван уводили, а он у кого то пронюхал, и решил поживиться! — это объясняло все, и левых людей, и найм его, об исчезновении которого никто не озаботится.
Тем временем, короткая схватка затихла, а затем в ночной тиши раздался голос совершенно не скрывающегося Рябого:
— Эй, патлатый, как там у тебя?
— Двое.
— Неплохо, остальным достанется больше, — хохотнул Меченый, нимало не обеспокоенный смертью соратников. — Найдите щенка и в расход, нанимателю он совсем не нужен живым.
Снова заговорил тот, кого назвали Патлатым: