И Старбак, открыв рот для решительного отказа, внезапно обнаружил, что отказываться не хочет. Наоборот, он хотел бросить вызов чудовищу. Хотел укротить дракона.
— Соглашусь, сэр.
— Правда? — изумился полковник.
— Правда, сэр.
— Молодец, Нат! — Фальконер не скрывал радости, суетливо перебирая пистолеты, — Без револьвера тебя отпускать нельзя. Янки там не в чести. Бумагу-то я, конечно же, тебе дам, но не уверен, что местные жители, даже те, кто грамотен, прежде чем открыть огонь, пожелают ознакомиться с твоими документами. Ехать лучше в гражданской одежде, форма у ребят в тех местах вызывает плохие ассоциации. Ты, главное, держись понаглей, а станет туго — пристрели кого-нибудь. Помогает.
Полковник хохотнул, а Старбак поёжился. Всего полгода назад прилежного студента Йельского Теологического колледжа Натаниэля Старбака волновало, правильно ли он толкует доктрину искупления в изложении апостола Павла. Теперь же Старбака бросало в жар при мысли о предстоящем походе сквозь толпы жаждущих северной крови неучей-южан за жупелом округи — конокрадом и разбойником.
Фальконер, догадавшись, о чём думает его секретарь, ухмыльнулся:
— Не робей, Нат. Труслоу тебя не убьёт. Разве только ты покусишься на честь его дочери или, упаси Боже, на его лошадь.
— Очень воодушевляюще звучит, сэр. — с иронией ответил Старбак.
— Понятия не имею, умеет ли он читать, но письмо ему с тобой передам. Объясню попутно, что ты — честный южанин, и положу ему подъёмных, скажем, долларов пятьдесят. Учти, он мне нужен не в качестве офицера. Он будет сержантом хоть куда, а за офицерским столом я его гнусную образину лицезреть не желаю. Супруга его скончалась, так что с этой стороны нам боятся нечего. Есть, правда, дочь… Скажешь ему, что я пристрою её на тёплое местечко в Ричмонде. Она, должно быть, то ещё сокровище, но уж шить-то и убирать умеет, наверно?
Рассуждая, Фальконер выставил на стол полированный футляр орехового дерева. Повернув его к Старбаку, полковник с трепетом в голосе произнёс:
— Это не для тебя, Нат, но ты взгляни.
Юноша поднял крышку. В футляре, в гнезде из синего вельвета, покоился изящный револьвер с рукоятью, отделанной слоновой костью. Рядом с пистолетом в специальных углублениях лежали форма для пуль, серебряный рожок для пороха и обжимные щипцы. Золотая надпись на табличке, прикреплённой к внутренней стороне крышки, извещала: «Владелец патента на револьвер Р. Адамс, Кинг-Вильям-стрит, 79, Лондон».
— Я купил этого красавца два года назад в Англии. — Фальконер любовно погладил дуло, — Он совершенен, не правда ли?
— Точнее не скажешь, сэр.
В мягком утреннем свете, проникающем с улицы, пистолет казался настоящим шедевром, воплотившем в себе высшие достижения инженерного гения и художественного вкуса. Благородство обводов и качество отделки заворожили Старбака, заставив на миг забыть о смертоносной сути этого творения рук человеческих.
Капсюльный револьвер Адамса обр. 1851 года. Калибр.500 (12,7 мм)
— Совершенен. — благоговейно повторил Фальконер, — Я возьму его в рейд на Огайо-Балтиморскую линию железной дороги.
— Огайо-Балтиморскую… — начал Старбак и осёкся, сообразив, что не ослышался. Неужели идея о набеге всё ещё владела полковником? — Я полагал, что ветка блокирована нашими войсками в Харперс-Ферри?
— Блокирована, верно. А до Камберленда вагоны катят, как ни в чём ни бывало. Там грузы принимают баржи и фургоны, — Фальконер бережно опустил револьвер Адамса в футляр, — Конфедерация отлично начала, но забуксовала. А нам нельзя буксовать, Нат. Нельзя сидеть сиднями, ожидая хода северян. Это не шахматы, это война. Ударим по северянам! Стремительный бросок, и все газеты Америки будут драть о нас горло! Впишем свои имена в учебники истории! Пусть рождение Легиона знаменуется оглушительным триумфом!
— Заманчиво, сэр.
— Но для этого мне необходим Труслоу, Нат. Приведи мне его, и промчим по рельсам, в пух и прах громя врага! А насчёт оружия для тебя… Как тебе понравится такой монстр?
Предложенный Фальконером пистолет разительно отличался от творения Р. Адамса. Револьвер смотрелся, как запоздавшее эхо наполеоновских войн, с гнутой рукоятью; кривым, утапливающимся сверху, бойком; с фигурной скобой, защищающей два последовательно установленных курка: малый передний и задний, более длинный, с кольцом. Задний, как объяснил полковник, проворачивал барабан и взводил боёк; передний курок боёк спускал.
— Поначалу путаешься в курках, но быстро привыкаешь. Зато механизм прост и надёжен. Роняй — сколько душе угодно, и ни разу не откажет. Целиться не очень удобно — тяжеловат. Но уж если прицелишься в кого-то — парень обделается прежде, чем ты пустишь пулю в него.
Револьвер звался Саважем, весил полтора килограмма и в длину превышал три десятка сантиметров. Адамс, хоть калибром не уступал Саважу, выглядел в сравнении с ним детской погремушкой.
Американский капсюльный револьвер Саваж обр.1861 года, калибр.36
Полковник спрятал ореховый футляр в стол, ящик запер и положил ключ в карман.
— Так, сейчас полдень. Я дам тебе свежую лошадь и напишу письмо. Ехать недалеко, к шести будешь на месте. С Богом!
До Фальконер-Куртхауса и по городу Старбака сопровождал полковник. В седле юноша чувствовал себя неуютно, его посадка резала Фальконеру глаз:
— Пятки ниже, Нат! Пятки ниже! Спину держи прямо!
Сам полковник на чёрном жеребце словно сошёл со страниц пособия по вольтижировке, скача впереди Старбака мимо водяной мельницы и наёмной конюшни, мимо постоялого двора и здания суда, мимо баптистской и епископальной церквей, мимо харчевни Грили и кузницы, мимо банка и городской тюрьмы. Девушка в выгоревшем капоре улыбнулась полковнику со школьного крыльца. Фальконер помахал ей, но поболтать не остановился.
— Присцилла Боуэн, — просветил он Ната, — Прелестна, если вам по вкусу пампушечки. Ей всего восемнадцать, и она достаточно наивна, чтобы собираться замуж за нашего Дятла. Боже правый, могла бы и получше кого-нибудь найти, о чём я не раз ей говорил. Дятел вдвое её старше, вдвое! Одно дело — спать с молоденькими глупышками, но не жениться же на них! Я тебя шокировал?
— Нет, сэр.
— Забыл о твоём строгом воспитании. — со смешком признался полковник.
Они проезжали по городу, удивившему Старбака размерами и благоустроенностью. Лагерь Легиона находился на западной околице Фальконер-Куртхауса, а «Семь вёсен» — на северной.
— По мнению доктора Дэнсона, шум военного бивуака плохо отразится на состоянии Мириам, — скривился полковник. — Она очень болезненна, ты знаешь, наверно.
— Анна упоминала, сэр.
— Думаю послать Мириам в Германию, когда Анну выдам замуж. Говорят, немецкие врачи — истинные кудесники.
— И я слышал, сэр.
— Анна пусть едет с матерью. У неё ведь тоже здоровье слабенькое. Дэнсон утверждает, де, у Анны нехватка железа, Бог весть, что это значит. Непременно отправлю обеих, особенно, если война затянется… А вот и бивуак, Нат!
Полковник взмахом руки указал на обширный луг. Четыре ряда палаток спускались к реке. Над лагерем реял трёхполосный и семизвёздный стяг Конфедерации. Лагерь вызывал смутные ассоциации с бродячим цирком. На плоской части луга была разбита бейсбольная площадка. Вдоль берега офицеры устроили скачки с препятствиями. Городская молодёжь толпилась у восточного края лагеря, а обилие пустых экипажей на обочине дороги свидетельствовало о том, что расположение Легиона сделалось местной достопримечательностью, вызывающей любопытство обывателей. Между палаток слонялось множество праздного люда, никто не отрабатывал артикулов, никто не маршировал, что, как понял Старбак, соответствовало военной философии Фальконера, считавшего, что шагистика убивает в солдатах боевой дух.
Флаг Конфедеративных Штатов Америки с марта по конец мая 1861 года. Число звёзд соответствует числу присоединившихся к новому государству на тот момент штатов.
Глядя на любезных его сердцу южан, полковник оживился:
— Мне надо добрать две-три сотни парней, Нат, и Легион будет непобедим! Приведи мне Труслоу, и полдела сделано.