— Не понимаю, разнообразие в каком смысле? — (Во всех, хотелось ему ответить, только бы не чувствовать больше хруста песка меж пальцев ног, вкуса чеснока во рту, запаха жидкости от клопов в ноздрях. Имеет же человек право…) — А-а, понял! — воскликнул Лелло, выплыв в ластах из глубин сомнений, еще более уверенный в себе, полный надежд. Он крепко обнял Массимо. — О, милый, что же тебя тревожит?
В какое он снова попал дурацкое положение! Чем больше медлишь, тем труднее дается потом объяснение: попробуй ему теперь возразить, объяснить, что он заблуждается. Это как в автобусе: билет надо пробить сразу и тут же начинать пробираться к выходу. Иначе автобус уже подъезжает к твоей остановке, а ты все еще пробиваешься сквозь строй мокрых плащей.
— Так что с тобой? — глядя на него медово-ласковыми глазами, настаивал Лелло.
Увы, автобус уже снова тронулся в путь, а дверь, далекая, недостижимая, с тоскливым скрипом захлопнулась. И тут Лелло осенило.
— Ты хочешь уехать или уплыть совсем далеко? — Он снова воодушевился. — В Африку, да? Ну отвечай же, в Африку? Поплывем на грузовом судне, проведем отпуск в Дакаре?
— Нет, в Монферрато, — недрогнувшим голосом сказал Массимо.
Лелло засмеялся, приняв это за шутку.
— Где?
— На моей маленькой вилле в Монферрато.
— На какой еще вилле?
— На моей.
— Но ты же там сто лет не был!
— Вот именно. Она начала разваливаться. В этом году я собираюсь ее полностью отремонтировать.
— А потом?
— А потом отдохнуть на ней с месяц.
— Ты это серьезно?
— Вполне.
Лелло снова закурил и мрачно улыбнулся.
— Прости, но я тебя не понимаю…
— Тут нечего понимать, Лелло. Просто мне захотелось хоть раз посидеть спокойно на одном месте и отдохнуть по-настоящему. — Карта Греции упала с коффитейбла на пол. В полумраке Массимо различал на ней Албанию и часть Югославии. — Все дело в том…
— В чем, мне ясно, — перебил его Лелло. Он встал, подошел к окну и, не оборачиваясь, добавил: — Ты надеялся, что я откажусь провести свои двадцать четыре дня таким дурацким… — голос у него прерывался, — таким дурацким образом. Не так ли?
За две, максимум три секунды надо было ответить, что он заблуждается. Дальнейшее молчание означало бы лишь одно: Лелло не ошибся в своих догадках. Но он продолжал молча разглядывать карту, которая все больше таяла в полутьме. Еще можно было различить голубизну Адриатического моря с жирной надписью посредине, но берег и острова уже окутались туманной дымкой.
— Ну что ж, все-таки останемся друзьями, — ледяным тоном сказал Лелло, по-прежнему стоя к нему спиной и прижимаясь к окну. — Надеюсь, мы еще увидимся. Хоть ты, наверно, решил навсегда поселиться в своем Монферрато?
По голосу Массимо понял, что Лелло повернулся, и наконец сам поднял глаза.
Лелло в своей светлой матроске стоял рядом с высоким подоконником, всем своим видом изображая презрительное равнодушие. Он по-прежнему иронично улыбался, но в глазах, полных слез, было лишь черное отчаянье и обезоруживающая нежность.
Секретарь дяди Эммануэле поклонился Анне Карле, самому синьору Эммануэле, пожал руку Витторио. С тех пор как Анна Карла как-то пригласила его на ужин вместе с дядей Эммануэле, это стало традицией. Секретарь был спокойный, вежливый молодой человек и приятный собеседник. Сразу после ужина, когда все переходили в гостиную, он на время снова становился секретарем. Помогал Анне Карле отобрать и положить рядом с креслом дяди Эммануэле газеты, раскрытые на странице экономических новостей, наклонял лампу с абажуром так, чтобы свет падал с левой стороны. Затем они вместе раскладывали на круглом столике возле дядюшкиного кресла сигары, ставили бутылки ирландского виски и ведерко со льдом. Выпив со всеми по чашке кофе и потолковав о том о сем, секретарь брал с бесчисленных полок в смежной комнате одну из старинных книг и на всю оставшуюся часть вечера устраивался где-нибудь в углу. Из скромности он никогда не претендовал на постоянное место и нередко довольствовался либо креслом или табуретом у канапе, где обычно сидела Анна Карла, либо краешком дивана, на котором Витторио просматривал технические журналы. Раскрывал очередную старинную книгу и погружался в чтение. Будучи очень воспитанным человеком, он мог молча сидеть, не поднимая глаз от книги, до конца вечера, если только к нему не обращались с вопросом.
— Хотите шоколадку? — предлагала Анна Карла.
— О, спасибо, — отвечал он.
Ни дядя Эммануэле, ни Витторио не любили шоколад. Если не было Массимо или какого-нибудь случайного гостя, Анна Карла могла спокойно сидеть на диване, время от времени протягивая руку, чтобы предложить молчаливому секретарю очередную шоколадку.
— Хотите?
— О, спасибо!
В гостиной царила тишина, лишь порой с улицы доносился приглушенный шум да тикали часы с маятником, стоявшие на небольшом камине. Порой дядя Эммануэле с хрустом вытаскивал из вороха на столике очередную газету и, полистав, бросал ее в корзину. Витторио мог часами изучать под лупой старинные, скверно воспроизведенные иллюстрации. Если же он просматривал медицинский журнал, присланный вместе с новинками фармацевтической промышленности, то либо возмущался про себя, либо вдруг громко восклицал:
— Они утверждают, что и это связано с курением!
— Что именно?
— Головные боли.
— Какая глупость!
Обычно по четвергам Анна Карла посвящала вечерние часы чтению серьезных журналов либо легких развлекательных романов. Она считала также своим долгом по четвергам подводить баланс личных и хозяйственных расходов, которые заносила в особую тетрадь. Но в последнее время она усомнилась в полезности и этого занятия, так как при повторном сложении результат неизменно получался другим.
— …сорок шесть. Сорок шесть плюс семь — пятьдесят три, плюс два — пятьдесят пять, плюс восемь… пятьдесят пять плюс восемь…
Кастелли, дядюшкин секретарь, ни разу не откликнулся на этот отчаянный призыв о помощи. Сидел рядом с ней в кресле либо на низком табурете возле канапе и продолжал невозмутимо читать.
Как-то раз Анна Карла не выдержала:
— Кастелли! Сколько будет пятьдесят пять плюс восемь?
— Шестьдесят три! — с улыбкой ответил он. И снова углубился в чтение.
— О боже! — изумилась Анна Карла, наклонившись и взглянув на пожелтевшие страницы, испещренные странными буквами. — О боже, Кастелли! Неужели вы так легко читаете и на древнегреческом?
— Древнегреческом? — ошеломленно переспросил Кас-телли. Посмотрел на книгу, затем перевел взгляд на Анну Карлу. — Да, конечно. То есть не совсем. Нет. Я просто заинтересовался шрифтом. — Он встал, отнес в соседнюю комнату старинный фолиант и вернулся с другой книгой.