На Лаун-авеню я прожил всю жизнь. И ничего особенного в ней не находил, но Стив считал ее шикарной.
— Понимаешь, я тут даже ни разу не видел на мостовой собачьего дерьма, — говаривал он.
— Это потому, что у всех наших собак при рождении зашивают задницы. Вот лежишь ночью в кровати и слышишь, как они в своих конурах взрываются, как воздушные шары.
Мы шли по дорожке к моему дому, и Стив спросил:
— Чистый?
— Хотелось бы.
Я оглядел свой пикап. Это не была последняя шикарная фордовская модель, но это была моя машина, за нее деньги заплачены. Я сам ее перекрасил в огненно-красный цвет и белым над решеткой радиатора нанес имя — Бешеный кобель.
Джек Атен очень смеялся бы. Иногда мне кажется, что я выкидываю наполовину кретинские штуки, только чтобы повеселить его призрак.
— Чист, как слеза. — Я потрепал машину по крылу.
— Ну, ты же не думаешь, что он такой дурак, чтобы повторить то же самое.
— А почему бы и нет, Стив? У него воображения — как у гусеницы. Если он узнал хороший прием, он его будет повторять ad nauseum.
— Ад — что?
— Пока нас не вытошнит, Стив.
— А сейчас у нее вид вполне ничего. — Стив провел пальцами по краске. — Без царапин.
— Видел бы ты ее вчера. Спущенные шины — и он всю ее вымазал говном. Краску, стекла, фары — все.
— Вот сволочь!
— Присохло, как бетон. И еще я тебе знаешь что скажу?
Стив поднял брови.
— Это было не собачье говно.
— То есть…
— То есть это был Слэттер в чистом виде. Я целый день не мог забыть эту вонь.
— И что теперь?
— Теперь пойдем в дом и решим, как мы ему отплатим.
— Привет, Стив! Как твой папа? Мой папа поднялся и сел на диване, стряхивая крошки пирога со свитера.
— Спасибо, хорошо, — ответил Стив. — Он на эти выходные везет на юг груз камней.
— Так что мне придется посидеть со Стивом, — сказал я. — Чтобы он не боялся один в большом и темном доме.
Мы все весело рассмеялись.
У Стива мама с папой развелись несколько лет назад. По выходным, когда отец уезжал работать, наша банда собиралась в доме у Стива и веселилась. Потом стали появляться стайки девчонок, и вечеринки стали не просто веселыми — электрическими.
Я рассказал папе про убийство. Он ужаснулся, как я и ожидал. И все тряс головой, не в силах поверить. Такие вещи не случаются в маленьком городке вроде Донкастера.
Он посмотрел на часы:
— Я так понял, что вы, ребята, пришли нарушить мой заслуженный отдых. — Он полез под диван и достал оттуда еще одну банку пива. Улыбнулся, показав щель в верхних зубах, через которую он умел свистеть так громко, как я ни от кого не слышал. — Надеюсь, это не очередная мерзкая видеозапись?
— Да нет. Я прошлой ночью записал концерт, и мы думали его сегодня посмотреть… то есть если ты сейчас ничего смотреть не будешь…
— Опера старых лошадей? — Папа сделал большой глоток из банки. — Помню, смотрел я одну в тот вечер, когда сделал предложение твоей матери. Ладно, смотрите. Она не стала лучше с тех пор, как я ее видел первый раз. Да, ностальгия теперь уже не такая, как бывало раньше.
Он встал, и крошки дождем посыпались на ковер.
— Рисковый ты человек, — сказал я. — Мать озвереет полностью и окончательно, когда увидит этот бардак. Папа скорчил гримасу:
— А мне ничего не грозит. Я это на вас свалю.
Он прошелся по толстому ковру, который мама чистила каждый день с религиозной ревностностью, и поставил пустую банку на подоконник.
— Эй, Ник-Ник! — позвал мой пятнадцатилетний братец от дверей, размахивая портфелем. — Денежка есть?
— Нет, если собираешься потратить ее на глупости вроде словарей и учебников.
— Не. Роббо продает пару своих сидишников.
— Слава Богу. А то тебе давно уже пора начать тратить молодость впустую.
— Ты своего брата не слушай, — сказал папа. — Он кончит либо миллионером, либо…
— В ТЮРЬМЕ! — договорили мы хором старую поговорку Атенов.
— Есть у меня немного мелочи в жестянке. Не в той, что в виде гроба, а в той, что в виде голой женщины, — так что глаза закрой, когда будешь ее трясти. Джон отдал честь: