Но только правду!
Я достаточно холодно ответил, что, по моему мнению, Холмс—самый обаятельный и самый умный человек из всех, кого я встречал в жизни,
— О, конечно, конечно, — торопливо согласился Стамфорд, давая понять, что чувство такта ему не изменило. Затем он откинулся на спинку кресла. — Кто бы мог только подумать? Я хочу сказать, что всегда считал его очень умным человеком, но не имел представления... Ну, ну, ну. Наконец ему пришло в голову, что, очевидно, я пришел к нему с некоей целью, и он решил уделить ей внимание. — Могу ли я чем-нибудь помочь, старина?
Я сказал, что в самом деле может, и, собравшись, коротко описал ему историю болезни вымышленного пациен-, та, попавшего под власть кокаина, намекнув, что в последней стадии заболевания его обуревают фантазии. Я задал Стамфорду вопрос, какие шаги необходимо предпринять, чтобы излечить пациента от его пагубного пристрастия?
Стамфорд, надо отдать ему справедливость, слушал меня с неослабным вниманием, упираясь локтями в стол, он молча курил, пока я излагал детали.
— Понятно, — сказал он, когда я закончил. — Скажите мне вот что: вы имеете в виду, что пациент сам не подозревает, в каком он состоянии, — он верит, что кто-то со стороны угрожает ему? То есть он не понимает, что все его видения лишь результат воздействия препарата?
— Не совсем так. Они присутствуют и в тех случаях, когда он и не употребляет кокаин.
Стамфорд вскинул брови при этих словах и безмолвно вздохнул.
— Я буду совершенно откровенен, Ватсон. Не знаю, можем ли мы тут что-то сделать, или нет. В сущности, — поднимаясь из-за стола и подходя ко мне, сказал он, — медицина знает весьма мало об этих пагубных привычках. Тем не менее, если просмотреть работы на эту тему, станет ясно, что в ближайшем будущем такие препараты, как кокаин и опиум нельзя будет приобретать без назначения врача.
— Это вряд ли поможет мне, — с горечью ответил я. — К тому времени мой пациент, скорее всего, скончается. — В тоне голоса отразились следы терзавших меня мыслей, и он обратил на это внимание. Я позволил себе расслабиться.
Несколько секунд Стамфорд внимательно смотрел на меня, и я постарался спокойно выдержать его взгляд. Он снова сел в свое кресло.
— Не знаю, что и сказать вам, Ватсон. Если бы удалось убедить пациента... вашего пациента, что он должен полностью вверить себя вашему попечению и заботам...
— Это не удастся! — воскликнул я, невольно делая рукой, в которой держал сигару, резкий жест.
— Ну, тогда... — Он беспомощно развел руки. — Хотя, подождите — Он снова поднялся. — Есть кое-что, из чего можно извлечь пользу. Куда я это сунул?
Он начал рыться в хаосе кабинета, перекладывая кучи бумаг и поднимая облака пыли. Еще раз с болезненной остротой я вспомнил беспорядок, свойственный и жилищу Холмса на Бейкер-стрит.
— От 10 марта, — переводя дыхание, протянул он его мне. — Уже попадался на глаза?
Я сказал, что практика еще не позволила мне заглянуть в него, но скорее всего этот выпуск ждет меня дома.,
— Возьмите его на всякий случай. — Стамфорд настоятельно стал всовывать его мне в руки. — Есть один молодой парень... скорее всего в Вене. Честно говоря, я не успел просмотреть всю статью целиком, но, кажется, ой занимается лечением пристрастия к кокаину. Имени его я не упомню, но оно приводится в статье, и, может быть, он что-то подскажет толковое. Простите, старина, но, боюсь, это все, что могу для вас сделать.
Я искренне поблагодарил его, и мы расстались, обмениваясь взаимными обещаниями когда-нибудь в ближайшем будущем пообедать, познакомить друг друга со своими женами и так далее. Никто из нас не имел ни малейших намерений выполнять эти экстравагантные обещания, и я ей всех ног понесся на вокзал Ватерлоо. Подобно Стамфорду, у меня не было никакой уверенности, что маленькая статья в «Ланцете» спасет моего друга и поможет ему выкарабкаться из той пропасти, в которую он стремительно попал. И, спеша встретить жену, меньше всего я мог предполагать, что второй раз за десять лет Стамфорду — бесценному, драгоценному Стамфорду! — удастся ответить на мольбы мои и Холмса.
Это безошибочное интуитивное взаимопонимание существовало между нами вплоть до дня ее смерти. И встревоженный взгляд, когда она сошла с поезда, лишний раз подтверждал это.
— Что случилось? — повторила она.
— Ничего. Идем, я все расскажу тебе дома. Это твой багаж?
Пока мы пробивались сквозь толпу, запрудившую вокзал, лавируя между грудами чемоданов, саквояжей, носильщиков и родителей, старающихся держать при себе возбужденных отпрысков, мне удалось отвлечь ее внимание. Пробившись сквозь столпотворение, которое неизменно представлял собой вокзал Ватерлоо, мы нашли кеб и расплатились с носильщиком, успевшим водрузить наш багаж на крышу кеба.
Когда мы расположились на сиденьях и двинулись в путь, жена попыталась вернуться к своему вопросу, но я сделал вид, что не расслышал его, развлекая ее веселой болтовней. Я спросил, хорошо ли она провела время у бывших хозяев, — когда мне выпало счастье узнать ее, она занимала место гувернантки в доме миссис Форрестер.
Сначала, видя мое нежелание беседовать на волнующую ее тему, она удивилась, но поняв, что тут ничего не сделать, решила положиться на меня и охотно принялась рассказывать о своем пребывании в сельском доме Форрестеров в Гастингсе, о детях, своих бывших воспитанниках, которые теперь подросли настолько, что вполне могли обходиться без гувернантки.
— Во всяком случае, они так считают, — со смехом заметила моя жена. Мне казалось, что никогда ранее я не испытывал к ней большей любви, чем во время этой поездки. Она прекрасно понимала, что я чем-то взволнован, но, видя, что я не хочу пока говорить на эту тему, сдержала свои вопросы, продолжая шутить и смеяться всю дорогу, пока я приводил нервы в порядок, прикидывая ход будущего повествования. Она была изумительной женщиной, и вплоть до сегодняшнего дня я тяжело ощущаю ее утрату.
Обед уже ждал нас по прибытии, и мы провели время за столом в той же легкомысленной болтовне, когда каждый старался развлечь другого анекдотами и рассказами о происшествиях, что случились во время нашей разлуки. Когда трапеза приблизилась к концу, она заметила, как слегка изменилось мое настроение, и приободрила меня.
— Ладно, Джек, ты и так уже долго увиливал. Вряд ли тебя так уж интересуют подробности бытия этих ужасных мальчишек. Проводи меня в гостиную, — предложила она, поднимаясь и протягивая мне руку, которую я тут же принял. — Камин уже давно ждет, чтобы мы его разожгли. Мы поудобнее устроимся, ты можешь обзавестись, если хочешь, своей трубкой и бренди с содовой и рассказать мне, наконец, что случилось.
— Итак Джек, — начала она, уютно устраиваясь на диване, набитом конским волосом, Я расположился в кресле, в котором прошедшей ночью спал Холмс. Мэри по-прежнему была в дорожном костюме из плотного твида, обшлага рукавов и воротничок его были обшиты тесьмой.
Я сделал глоток бренди, аккуратно разжег трубку и лишь затем приступил к рассказу о бедствии, которому был свидетелем.
— Бедный мистер Холмс! — воскликнула она в завершение моего повествования, возбужденно стиснув руки; она не считала нужным скрывать слезы, стоящие у нее в глазах. — Что мы можем для него сделать? Что в наших силах? — Ее готовность и горячее желание тут же броситься на помощь согрели мне сердце. Она отчетливо видела все подстерегающие нас трудности, но не собиралась уклоняться от помощи мне — в этом сказывалась ее искренняя и чистая натура.
— Я думаю, кое-что предпринять можно, — ответил я, вставая, — но это будет непросто. Холмс уже в таком состоянии, что вряд ли добровольно примет чью-то помощь, но он по-прежнему достаточно умен, чтобы его можно было обмануть.
— Значит,..
— Минутку, моя дорогая. Я хочу кое-что принести из холла.
Оставив ее, я тут же вернулся с экземпляром «Ланцета», который дал мне Стамфорд. Возвращаясь в гостиную, я прикидывал, сможет ли Мэри в случае необходимости помочь претворить в жизнь мой план. Пока я сидел на вокзале Ватерлоо, ожидая ее, и читал об австрийском специалисте, план начал смутно вкладываться у меня в голове.
Вернувшись в гостиную, я прикрыл за собой дверь и рассказал жене о встрече с© Стамфордом и какие она принесла результаты.
— Ты говоришь, что прочитал статью? — уточнила она.
— Да, и дважды, пока ждал тебя. — Пододвинув кресло, я положил открытый «Ланцет» себе на колени и стал искать нужный абзац.
— Этот доктор... а, вот он тщательно изучил действие кокаина» Первоначально, как он сам признает, пришел к ошибочному выводу, что кокам обладает чудодейственной силой воздействия, может излечить едва ли не все заболевания и положить конец алкоголизму. Но когда от привычки к нему погиб его лучший друг, он понял, какое ужасное проклятие связано с этим пристрастием.
— Погиб... — сдавленным голосом прошептала она.
Мы с ужасом посмотрели друг на друга, потому что картина гибели Холмса одновременно поразила наше воображение. У моей жены в не меньшей степени, чем у меня, были основания испытывать искреннюю благодарность Холмсу, ибо с его помощью нам удалось найти друг друга. Сглотнув комок в горле, я продолжил.
— Во всяком случае, после смерти друга этот врач, автор статьи, изменил свое, восторженное отношение к кокаину и направил всю энергию на излечение тех несчастных, кто уже не может обходиться без наркотика. Пожалуй, сейчас он знает о нем больше, чем кто-либо иной в Европе.
Мы снова обменялись взглядами.
— Ты будешь писать ему? — спросила она.