— Вот сюда. — Он взял лампу, поставленную им на столик в холле, и мы проследовали за ним по лестнице в его апартаменты. Чем-то они напоминали его ночной халат — аккуратные, но слегка обветшавшие.
— Я попросил бы вас не включать газ, — обратился к нему Майкрофт, увидев, что профессор готов сделать это. — Мой брат может вернуться, и очень существенно, чтобы он не заметил никаких изменений у вас в окне.
Кивнув, Мориарти сел, растерянным движением руки пригласив нас располагаться.
— Что необходимо сделать? — с надеждой спросил он, потому что выражение наших лиц дало ему понять, что положение в самом деле настолько серьезно, как оно ему и представлялось.
— Мы были бы весьма признательны вам, если бы завтра утром вы смогли отправиться в Вену... — начал Майкрофт.
Не стоит даже уточнять, к каким уловкам мы прибегали в ту ночь, имея дело с несчастным преподавателем математики, какие приманки, угрозы и уговоры пускали в ход, чтобы заставить его сотрудничать с нами. Я даже не предполагал, что Майкрофт Холмс обладает таким красноречием. Мориарти сначала протестовал, переводя с одного на другого испуганные, как у хорька, глаза, казавшиеся водянисто-голубыми в свете единственной лампы. Но Майкрофт в конечном итоге убедил его. Я так и не понял, в чем заключалась сила его убеждения, но в конце концов этот грузный великан одержал верх над нашим собеседником. Получив обещание об оплате ему всех расходов, тот согласился, не упустив возможности пугливо напомнить нам, что должен представить удовлетворительные объяснения своему директору, оправдывающие его отсутствие в Ройлоттской школе.
Когда наши переговоры завершились, я подошел к окну и из-за портьеры осторожно выглянул на улицу. Холмса нигде не было видно. Вместе с его братом мы вышли тем же путем, как явились, и вернулись к нашему кебу.
На обратном пути я снова с трудом одолел искушение расспросить Майкрофта о прошлом семьи Холмсов. Мне было ясно, что Мориарти поддался на уговоры Майкрофта потому, что последний что-то знал о нем, и притом столь внушительное, что даже не было необходимости упоминать об этом.
Все же я смог противостоять искушению, и это оказалось не так трудно, как я предполагал, потому что провалился в сон на обратном пути, и Майкрофт осторожно потряс меня, когда экипаж остановился. Мы тихо пожелали друг другу спокойной ночи.
— Теперь все зависит от Шерлока, — сказал он.
— Я все думаю, не поставили ли мы его в слишком тяжелое положение, — сказал я, хотя сейчас для меня самым тяжелым было удержаться от зевоты.
Майкрофт, сидящий в экипаже, только хмыкнул.
— Думаю, что нет. Исходя из того, что вы рассказали, я вижу, что ум его остался таким же, как и прежде. Лишь он сам, и никто иной, может изменить точку приложения усилий. Его цель — добраться до Мориарти, и он будет искать пути к этому, так что, я думаю, не стоит ломать себе голову по этому поводу. Все остальное зависит от вашего доктора. Спокойной ночи, Ватсон. — С этими словами он легонько ткнул тросточкой в потолок, и экипаж медленно удалился, скрываясь в покрове сгущающегося тумана.
Я было двинулся в спальню, мечтай о кровати, но тут передо мной предстала жена, которая встретила меня внимательным взглядом.
— С тобой все в порядке, дорогой? — Она приложила прохладную руку мне ко лбу, словно опасаясь, нет ли у меня температуры. Я ответил, что кроме естественного утомления, меня ничто не беспокоит.
— Но что это? — с удивлением вскричал я, увидев на стуле рядом с кроватью поднос, закрытый салфеткой. — Завтрак в постель? Говорю тебе, что я...
— Внутренний голос сказал мне, что у тебя не было времени поесть, — улыбнулась она, ставя передо мной поднос.
Я уже был готов спросить ее, что она имела в виду, как увидел рядом с тарелкой желтый конверт.
Нерешительно глянув на жену, подбадривающую меня волевым выражением лица, я взял конверт и вскрыл.
— Тоби! — Я глянул на жену.
— Пути назад нет, — тихо сказала она.
— Да. — Я старался сдержать волнение в голосе, ибо теперь только со временем станет ясно, что нас ждет.
Торопливо покончив с завтраком, я оделся, и все следы усталости покинули меня, пока жена собирала мне вещи в дорогу. Будучи замужем за старым воякой, родом из такой же семьи, она отлично справлялась с этой обязанностью. Прошло немного времени, и я был готов расстаться с ней, взяв багаж, правда, когда она смотрела на другую сторону, я сунул в саквояж свой старый револьвер. Это было то, что Холмс называл «предосторожностями», и хотя я знал, что мне не придется пускать его в ход, имело смысл дать ему понять, что я не пренебрегаю его инструкциями, но, с другой стороны, не стоило оповещать жену, что я им следую. Я поцеловал ее на прощанье и напомнил, что она должна поговорить с Куллингуортом о замене меня на Время отлучки.
Улицы были затянуты густым туманом. Если несколько часов назад его пелена достигала мне до лодыжек, то теперь он скрывал меня с головой. Я шел сквозь непроницаемую стену едкого желтого смога, который щипал глаза и забивал легкие. В этот час суток Лондон превращался в какой-то мистический город, где можно было ориентироваться только по звукам.
Через несколько кварталов до моего слуха донесся стук копыт и заглушенные призывы уличных продавцов, старавшихся привлечь покупателей с невидимых улиц. В добавление ко всей этой странной обстановке откуда-то доносились звуки органа, наигрывавшего «Бедный маленький лютик».
Так или иначе, я двинулся в путь, постукивая тросточкой, потому что люди возникали передо мной за долю секунды до того, как им надо было уступить дорогу, и я с трудом различал желтый ореол вокруг пятен света. Человек, впервые оказавшийся здесь, с трудом мог бы поверить, что "видит уличные фонари. Я, конечно, узнавал их с первого взгляда.
Необходимо напомнить, что этот убийственный покров густого тумана был рутинной приметой Лондона, где я провел детство и молодость. И все же сегодня туман обладал необычайной плотностью. К тому времени, когда я на Пичин-Лейн нашел кеб, он и не думал рассеиваться. Я с раздражением выглянул в окно экипажа, еле различая какие-то приметы местности, говорившие, что мы движемся в правильном направлении. Ганновер-сквер, Гроссенвор-сквер, Уайтхолл, Вестминстер и наконец Вестминстерский мост еле проступали из пелены, по мере того как мы про-' двигались к улице, на которой обитал мистер Шерман, натуралист, чей великолепный пес Тоби не раз помогал Холмсу в его расследованиях.
Обладай Тоби настоящей родословной, его можно было бы назвать подлинной ищейкой. Но поскольку по его внешнему облику сказать это было невозможно, даже мистер Шерман — мнению его я безусловно доверяю — не мог определить породы. Он считал, что Тоби — наполовину спаниель, наполовину шотландская овчарка с примесью борзой, но я не был в этом убежден. Его обвислых ушей, бело-коричневой шкуры и неловкой походки было достаточно, чтобы у меня зародились сомнения относительно его предков.
Более того, недавнее заболевание лишило его значительной части волосяного покрова, в результате чего трудно было относиться к нему без предубеждения. И все же Тоби был веселым дружелюбным псом и не собирался считать себя ниже всех прочих соплеменников, какие бы ни были у них родословные. Он обладал уникальным даже для собаки обонянием, вполне заменявшим высокую родословную. Насколько я могу судить, когда он пускал в ход свой нюх, соперников у него не было. Читатели могут припомнить великолепную работу Тоби, описанную мною в «Знаке четырех», где на нем лежала главная ответственность за поимку высокородного Джонатана Смита и его ужасного приятеля. Он шел по их следу едва ли не через весь Лондон, руководствуясь лишь слабым запахом креозота, в который попала босая нога одного из преступников. Правда, в ходе преследования он завел нас в какой-то тупик, где стояла бочка с креозотом, но лишь потому, что след беглеца пролегал неподалеку от нее. Собаку нельзя было осуждать за то, что она спутала два одинаковых запаха. Но когда мы с Холмсом вернули Тоби на подлинный след, он тут же осознал свою ошибку и повел нас в правильном направлении, о чем я уже рассказывал.
Но при всем полете фантазии я и представить не мог, до каких высот вырастет гений Тоби.
В конце концов, ориентируясь по собачьему вою и лаю, я понял, что мы прибыли на место, и попросил кучера обождать. У него не было никаких возражений. Путешествие в таких условиях было исключительно трудным и даже опасным.
Выйдя из экипажа, я оглянулся в поисках ряда запущенных домов, которые, как я знал, окаймляли лужайку, но они были недоступны взгляду. Только руководствуясь путеводной нитью в виде голосов питомцев Шермана, я добрался до его дверей. Постучав, я громко позвал хозяина, чтобы перекрыть звучный хор обитателей зверинца, которые выражали недовольство густой туманной пеленой, скрывавшей от них солнце. Правда, мне пришло в голову, что привычка к молчанию им вообще несвойственна, и я попытался представить, какое действие эта постоянная какофония оказывает на Шермана.
Я встречал его несколько раз, когда по поручениям Холмса забирал у него Тоби. Хотя при первой нашей встрече пес обнажил клыки, его недружелюбие тут же исчезло, едва он понял, что я друг мистера Холмса. С тех пор при моих визитах он кидался к дверям, радостно приветствуя меня. В последний раз мы виделись с ним около года назад. В тот раз Холмс решил воспользоваться способностями Тоби, чтобы выследить орангутана в трущобах Марселя. Несмотря на мои настояния, Холмс все же убедил меня, что история эта лишена «интересных примет», и я не предал ее гласности, лишь мельком упомянув, что польское правительство признало заслуги Холмса, наградив его орденом Святого Станислава второй степени.
Дверь наконец открылась.
— Успокойтесь, вы, маленькие бестии!.. — Прищуренные глаза натуралиста воззрились на меня из-за оправы очков. — Никак доктор Ватсон! О, прошу прощения! Входите же, входите! Я-то думал, что опять явились маленькие бездельники, которые пользуются туманом. Как вы только нашли ко мне дорогу?! Входите!
На руках он держал маленькую обезьянку, а мне пришлось переступить через создание, в котором я опознал беззубого барсука. Зоопарк внезапно затих, словно с моим приходом на него набросили одеяло. Если не считать воркования двух голубков, примостившихся на шкафу, и повизгивания поросенка где-то на задах дома, питомцы натуралиста погрузились в полное молчание. Я даже слышал, как неподалеку от дома плещется Темза. Из-за окна еле доносились крики чаек, бесцельно носившихся в тумане.
Шерман осторожно снял со спинки стула старого одноглазого попугая и предложил мне присесть. Хотя у меня не было намерения долго рассиживаться, я все же принял предложение. Весь облик хозяина свидетельствовал, что он соскучился по человеческому общению, и это заставило меня помедлить с прощанием, хотя я понимал, что любая задержка, тем более учитывая трудности путешествия в сторону Хаммерсмита, может помешать использовать возможности собаки.
— Очевидно, доктор, вам нужен Тоби? — спросил Шерман, разнимая лапки обезьянки, обвившиеся вокруг его шеи и осторожно усаживая ее на большую закрытую птичью клетку. — В таком случае подождите, я приведу его. У вас не будет времени выпить со мной чашечку чая? — со слабой надеждой спросил он.
— Боюсь, что нет.
— Понимаю. — Вздохнув, он через боковую дверь направился в питомник. Донесшиеся оттуда лай и повизгивание сказали мне, что собаки рады видеть своего хозяина. Я различил голос Тоби.
Шерман вернулся почти сразу же вместе с псом, оставив остальных питомцев в разочаровании. Узнав меня, Тоби рванулся вперед, натягивая поводок, ясно давая понять, что он полон энергии. Я встретил его куском сахара, кото-рым всегда ознаменовывал нашу встречу. Как обычно, я предложил Шерману плату авансом, и в соответствии с его манерой вести дела — по крайней мере, с Шерлоком Холмсом — он отказался.
— Держите его столько, сколько он вам понадобится, — настаивал он, провожая меня к дверям, для чего ему пришлось обойти стайку цыплят. — Позже мы обо всем договоримся. Пока, Тоби! Будь хорошей собачкой. Передайте мои лучшие пожелания мистеру Холмсу! — крикнул он мне, когда, ведя с собой Тоби, я направился к кебу.
Я крикнул ему в ответ, что обязательно передам, и позвал кебмена, ответный отклик которого сообщил мне, где я его оставил. Следуя в этом направлении, я нашел кеб, и мы забрались в него. Я назвал адрес, по которому Холмс слал свои телеграммы (и где я сам побывал ночью), и мы, нащупывая путь в непроглядном тумане, двинулись в дорогу.
Мы пересекли Вестминстерский мост — едва не столкнувшись с экипажем компании «Уотни Ман» — и затем направились прямо на запад, к Хеммерсмиту. Единственное здание, которое мне удалось опознать по дороге, был железнодорожный вокзал Глочестер.