— Я буду очень огорчен, если вы обманете меня, Арчер.
— Не обману, сэр. Обещаю, что когда-нибудь вы будете гордиться мной. И огромное вам спасибо, сэр. Я благодарю вас от всего сердца.
— Ваши вещи я положил в ящик комода. Между прочим, ваш револьвер не был заряжен.
— Я знаю.
Доктор Робертсон улыбнулся.
— Именно тогда я и решил, что вы не очень-то опасный преступник. Вам нужно будет купить к нему патроны. Говорят, Калифорния — совсем еще дикий край, и поездка туда далеко не одно сплошное удовольствие. Но опять-таки, говорят, что Калифорния стоит того. Поговаривают даже, что ее могут сделать еще одним штатом, поскольку мы отобрали ее у мексиканцев. «Великий штат Калифорния». Неплохо звучит, правда?
— Да, сэр, звучит превосходно.
— Вот… Сейчас моя супруга принесет вам завтрак.
— Мне бы тогда не мешало рубашку, вот…
— Она на улице, сохнет. Сара отмыла кровь. А обнаженную плоть ей доводилось видеть и прежде, так что, надеюсь, она как-нибудь переживет, увидев вас без одежды.
После того как доктор ушел, Арчер призадумался, затем лицо его расплылось в улыбке.
— Калифорния… — прошептал он.
Это звучало куда лучше, чем тюрьма.
— Есть на борту кто-нибудь заслуживающий внимания?
Мужчина, который облокотился на парапет правого борта речного парохода «Город Питтсбург», был высок и одет в хорошо пошитое черное пальто, клетчатые брюки, прямой галстук и бобровую шапку. Покуривая сигарку, он обозревал южный берег, откуда простирался штат Индиана, в то время как большой колесный пароход плыл вниз по течению реки Огайо, держа курс на Луисвилль. Мужчина, которого звали Бен Берд, взошел на борт час назад в Цинциннати.
— Да, вообще-то есть несколько заслуживающих внимания пассажиров, — ответил корабельный эконом Ганс Фридрих Рихтер. Уроженец Гамбурга, Рихтер десять лет бороздил воды Северной Атлантики на германских судах и только лишь потом решил сделаться американцем. Он перебрался в Питтсбург и устроился работать на реке. — Есть одно семейство из Франкфурта; они сели в Питтсбурге и едут первым классом в Новый Орлеан, где уже забронировали себе места на «Императрице Китая», которая отправляется в Калифорнию.
— Первый класс недешево стоит. А еще больше денег потребует путешествие в Калифорнию.
— Думаю, деньжата у них есть, и много. Они тут занимают три каюты — седьмую, девятую и одиннадцатую. Имя главы семейства — де Мейер, Феликс де Мейер. Он был во Франкфурте известным ювелиром, однако в прошлом году там произошли какие-то политические беспорядки, и его жена была убита. После этого семья и приняла решение покинуть Германию. И кроме того, дочь Мейера — настоящая красавица. Ее зовут Эмма. С ними также их английский кузен, которого зовут Левин. Именно с ним я уже разговаривал. Отец, как правило, все больше молчит.
— А почему же в таком случае они не сели на «Императрицу Китая» в Нью-Йорке?
— Этот пароход до следующей недели не будет совершать никаких рейсов, и потому они решили отправиться по реке, заодно посмотреть на настоящую Америку. У отца еврейский акцент, однако немецкий язык самой девушки безупречен, а кроме того, она отлично говорит по-английски: кузен был ее учителем. С момента появления на корабле они ни разу не проверяли свои вещи, сданные на хранение в корабельный сейф, однако я совершенно убежден, что дело тут пахнет большими деньгами.
— Интересно. Может, сможешь устроить так, чтобы сегодня вечером я оказался с ними за одним столиком, а?
— Уже устроил.
Бен Берд, который одно время выступал на театральной сцене и был известен по прозвищу «Бен-Шекспир», потому что имел забавную манеру с завываниями декламировать великого поэта, улыбнулся и убрал с лица прядь длинных, давно немытых черных волос.
— Ты всегда бываешь предусмотрителен, Ганс, рожа ты паршивая!
— А что, кажется, в последние два года мы с тобой все улаживали совсем не так уж и плохо. Да, кроме того, сегодня почти одновременно с тобой прибыл какой-то молодой человек, тоже сел в Цинциннати. Его зовут Алекс Кларк, он в десятой каюте. Распорядился, чтобы ему приносили еду в каюту, сказал, что страдает морской болезнью. Мне это показалось несколько странным.
— Ну, если от судовой качки его не вывернет наизнанку, то от твоей кормежки он точно сблюет. А вот эта немецкая семья, на мой взгляд, заслуживает внимания. М-да… Как написал бессмертный Уилл, «кажись цветком, и будь змеей под ним…» Это «Макбет», акт первый, сцена пятая.
Он швырнул сигарку в бурлящие воды реки Огайо.
Эмма в своей каюте посмотрелась в небольшое зеркальце, прикрепленное над умывальником, и потерла щеки. За месяцы, полные боли и горечи из-за чудовищной гибели матери, произошло многое, и теперь ей уже казалось, что прошла целая вечность с тех самых пор, когда она неподвижно сидела, онемевшая от горя. Боль все еще гнездилась в сердце, она полностью никуда и не исчезнет, не может исчезнуть, ибо Эмма так сильно любила свою мать. Однако мало-помалу рана затягивалась, отчасти из-за волнения, связанного с их прибытием в Новый Свет. Дэвид Левин упросил взять его в опасный путь в Калифорнию. Просьба эта весьма удивила Феликса, но ничуть не удивила Эмму. Уже давно она догадывалась, что Дэвид испытывал к ней симпатию не только и даже не столько как к кузине… Ну и кроме того, в Калифорнии у него будет куда больше шансов сколотить себе состояние, нежели в Лондоне, где такую огромную роль играет жесткая социальная система. Ему удалось скопить достаточно на путешествие в Нью-Йорк, а Феликс согласился дать взаймы денег, которые потребуются, чтобы проделать оставшуюся часть пути. Эмма радовалась обществу Дэвида, потому что находила его приятным и умным человеком. Но, несмотря на всю симпатию к нему, она никогда не испытывала к Дэвиду ничего, даже отдаленно напоминающего любовь.
Эмма мягко в последний раз провела расческой по гладким черным волосам и поправила короткую накидку-болеро на темно-синем бархатном платье, которое Эмма приобрела в Нью-Йорке. Эмма любила красивую одежду и потому была приятно удивлена, увидев, что женщины в Нью-Йорке одеваются ничуть не хуже, чем жительницы Гамбурга или Лондона. Однако стоило лишь миновать Гудзон, как все переменилось. Большинство женщин плывших на пароходе «Город Питтсбург», были одеты безвкусно, почти что отвратительно, и на их фоне красивые наряды Эммы привлекали множество взглядов. Отчасти то были осуждающие взгляды, которыми награждали ее плохо одетые женщины, однако же большинство взглядов были полны зависти. Эмме нравилось привлекать к себе внимание. Главным ее недостатком было то, что она не исповедовала ни скромности, ни застенчивости, не отводила взгляд, то есть не поступала так, как по мнению ее матери, должны были вести себя порядочные молодые девушки. Эмму слишком переполняла любовь к жизни, чтобы быть застенчивой и отводить взгляд.
В дверь каюты кто-то постучал.
— Одну минуту. — С крюка за шкафом Эмма сняла шаль и набросила себе на плечи. Был первый день весны, но от реки все еще веяло холодом, стоило солнцу опуститься за горизонт. Открыв дверь, Эмма приветливо улыбнулась Дэвиду Левину.
— Только что пригласили к столу, — сказал Дэвид, предложив ей руку.
— Надеюсь, больше не подадут тот жуткий овощной суп, — сказала она, закрыла за собой дверь каюты и взяла Дэвида под руку. — То, что американцы называют «супом», следует включить в перечень уголовно наказуемых деяний. — Ее английский, над которым так долго бился Левин, на фоне носового гнусавого произношения жителей Среднего Запада звучал как иностранный язык. К ним вскоре присоединился Феликс, каюта которого была рядом с каютой дочери, и они втроем поднялись на верхнюю палубу в салон первого класса. Стоял прохладный ясный вечер. По левому борту простирался берег штата Кентукки — там время от времени можно было заметить проблески света в окошке какого-нибудь фермерского домика. Однако в целом же кентуккийский берег был покрыт лесом и казался черным и безлюдным, да и вообще казалось, что пароход плывет по безлюдному континенту.
Отцовское предложение переехать в Новый Свет явилось для Эммы полнейшей неожиданностью, и первая ее реакция на это была отрицательной. Разве не говорила мама, что в этой Америке фортепиано нет? Однако Феликс убедил ее, сказав, что поездка в Калифорнию станет незабываемым событием и что у них достаточно денег, чтобы приобрести на месте хоть дюжину фортепиано. И вскоре нежелание ехать сменилось энтузиазмом. В конце концов, после того как Эмма воочию увидела проявление безобразного антисемитизма, убившего ее мать, а также вялую реакцию франкфуртской полиции на это убийство, она полностью разделяла отцовский пессимизм по поводу будущего, которое ожидало евреев в Европе. Может, Калифорния очень далеко от Европы, может, там все еще необжито, однако это давало возможность рассчитывать на многообещающее начало — и прельщало Эмму так же, как ее отца.
Войдя в салон, который представлял собой длинную узкую комнату с белыми, украшенными золоченой резьбой консолями, которые поддерживали потолок, они увидели ряды столов под белыми скатертями. Слева и справа оставались узкие проходы, позволявшие неграм-официантам маневрировать в этом пространстве. Метрдотель провел их к столику, где уже восседал мужчина с вытянутым лицом. При их появлении Бен Берд поднялся, пристально глядя на Эмму. Прижав левую руку к сердцу, правую он вытянул вперед и хорошо поставленным сценическим баритоном продекламировал:
«Но что за блеск я вижу на балконе?
Там брезжит свет. Джульетта, ты как день!»
Потянувшись через весь стол и едва не опрокинув кувшин с водой, он взял руку Эммы и поцеловал.
— О, прекраснейшая госпожа, кем бы вы ни были, вы принесли свет и радость к этому столу. Позвольте представиться, я Бен Берд, фамилия пишется через «е», мне посчастливилось сыграть все главные роли бессмертного Барда на сценах множества городов — от Бостона до Балтимора. Критики одаривали меня комплиментами, а публика награждала громом аплодисментов. Глаза мои ослеплены вашей красотой, и теперь я молю небеса лишь о том, чтобы они даровали моему слуху блаженство слышать звуки вашего имени.
Эмма едва сдержалась, чтобы не хихикнуть при столь высокопарном к ней обращении.
— Меня зовут Эмма де Мейер, это мой отец Феликс, а это кузен мистер Левин.
— Рад вас приветствовать, дорогие друзья, — воскликнул Бен и уселся лишь после того, как остальные заняли свои места за столом. — Слышал, что палитра яств на этом корабле еще оставляет желать много лучшего. Ведь было же сказано:
Так ведь, друзья мои?
— Ну, по нашему мнению, большинство того, что здесь подают, вполне съедобно, мистер Берд-через-е, — сказала Эмма, вытаскивая из кольца и расправляя салфетку. — А скажите, много ли театров в этой части Америки? Насколько мы могли видеть, эти края еще только-только начинают обживать.