— Пожалуй, вполне можно назвать эту проповедь дерзкой, — сказал потом жене пастор Нёррегор-Ольсен.
— Тебе нельзя передавать ее в пятницу по радио, — сказала жена.
— Да… Это не подходит для радио! Мои смелые слова о безбожных министрах и безбожных законах не понравятся нашему доброму начальнику — Касперу Боббелю. Но здесь, в божьем доме, пастор обязан говорить откровенно и смело, как наш учитель Оле Винн. Я не могу поступить иначе. Разумеется, для радио придется написать по-другому. Я хочу показать эту проповедь Харальду и узнать его мнение. Мне думается, он ответит как псалмопевец: ты усердный пастырь и проповедуешь истину!
Но Харальд Хорн давно не навещал пасторскую усадьбу. У него не оставалось времени для поездки во Фрюденхольм, он шел в ногу с эпохой. Да и затруднительно стало теперь разъезжать по стране. Сократилось движение поездов, они были переполнены, и в них противно было ездить. Для частных машин бензин не продавали, их приходилось держать в гаражах, где они амортизировались. Владельцы автомобилей, вынужденные пользоваться поездами и трамваем, поневоле смешивались с простым людом, хотя всячески давали понять, что знавали лучшие времена. Бензин отпускался только для жизненно необходимого транспорта.
Желтый рейсовый автобус ездил с газогенератором — то есть позади была установлена дымящая печка, а на крыше лежали мешки с буковыми дровами и торфом. Не раз и не два приходилось по дороге останавливаться, шофер взбирался на крышу, топил печку и мешал в ней железной кочергой. Чудеса современной техники!
Но Франсуа фон Хане приезжал в замок Фрюденхольм в настоящем автомобиле, его поездки были, вероятно, не менее жизненно важны, чем поездки врача. Приезжали в Фрюденхольм и немецкие офицеры в больших шикарных машинах. Даже сам генерал авиации Леонард фон Каупиш посетил Фрюденхольм, обедал в замке и ночевал в исторической кровати с балдахином, а немецкие солдаты и датские охранники стояли на часах. Тут благородная компания устроила празднество и пьянствовала, как в добрые старые времена, когда Фрюденхольм почтили своим присутствием шведский король и полковник Спарре со своими драгунами, и граф Розенкоп-Фрюденскьоль оказался веселым и щедрым хозяином, какими слыли и его предки.
Вечером, когда маленькие домики в поселке затемнены черной бумагой, из окон замка льется свет и раздаются музыка и песни. Люди стоят в темноте перед решетчатыми воротами и глядят на это великолепие. Мариус Панталонщик с мокрым носом разинул рот и вытянул шею. Батраки Нильса Мадсена тоже не сводят глаз с замка. У одного из них довольно непривлекательный вид из-за сломанного носа и угрюмого взгляда исподлобья.
На протяжении многих лет доктор Дамсё был постоянным подписчиком «Дагбладет». Теперь он отказался получать ее.
Он уселся за стол и написал подробное обоснование своего шага. Он несколько раз переписывал письмо, долго над ним думал, прочитал вслух и остался доволен. Письмо он адресовал главному редактору Енсу Ангвису.
Ангвис, добросовестно выполняя инструкции для датской прессы, написал передовую о том, что в событиях на Севере виновна Англия. Многое указывало на то, что Черчилль намеревался использовать скандинавские страны в качестве плацдарма для военных операций против Германии. Однако в Лондоне не рассчитывали, что Германия проявит такую решительность и оперативность.
Немцам нечего было возразить против передовицы, но датские читатели «Дагбладет» реагировали неожиданным образом. Не один доктор Дамсё отказался от подписки на газету. Почти десять тысяч абонентов поступили так же, а многие, как и доктор, изложили мотивы своего поступка в длинных, хорошо продуманных письмах в редакцию.
Главный редактор Ангвис был поражен. Он не понимал своих соотечественников. Разве до них не дошло, что Дания оккупирована немцами? Приходят подписчики и отказываются от газеты. Целых десять тысяч. Хорошо, они имеют на это право. Пусть хоть все откажутся. Ну что ж, тогда газета закроется. Этого они хотят? Вместо нее будут получать немецкие газеты!
Правление акционерного общества было встревожено и созвало собрание. Приспосабливание к новой обстановке оказалось более трудным делом, чем они думали. Редакции вменили в обязанность проявлять в будущем больше гибкости. Разумеется, ни в коем случае нельзя задевать чувства немцев, но следует также немного считаться и с туземными подписчиками.
Чтобы подчеркнуть свое датское умонастроение, «Дагбладет» стала каждый день помещать фотографии короля. Его ежедневные прогулки верхом расценивались как патриотический акт. В такое суровое для Дании время наш король разъезжает верхом! Ничто не может так подбодрить нас и придать нам новые силы… Король — это солнце, к которому после ночи поворачивается все живое. Вокруг этого источника света объединяется народ. Вот каким должен быть король! — восторгалась «Дагбладет».
Редактор Енс Ангвис придумал еще поместить в «Дагбладет» стихи о короле, совершающем прогулки верхом, и дал соответствующее распоряжение поэту-лирику Оле Ястрау, известному в двадцатых годах своими патетическими революционными стихами. Это он в пасхальное утро тысяча девятьсот двадцатого года, воодушевленный моментом, стоя перед кучкой студентов, с лестницы Мраморной церкви провозгласил советскую республику, причем полиция даже не сочла нужным вмешаться. Теперь же он состоял поэтом при акционером обществе «Дагбладет», его специальностью были стихи о различных событиях в королевском доме. Впрочем, он умел писать и к другим торжественным случаям, он-то и сумеет в короткий срок представить стихи о короле-всаднике.
Оле Ястрау сочинял. Он сидел в узком и длинном кабинете и, пыхтя и потея, создавал строфы. Что рифмуется со словом «всадник»? Нет, не годится. Когда наконец все пошло как по маслу и строфы стали нанизываться одна за другой, в дверь постучали.
— Что за черт? Не мешайте мне! Ах, это ты, Вульдум?
В дверях, саркастически улыбаясь, стоял его коллега,
Арне Вульдум, высокий человек в английском котелке и с зонтиком в руках.
— О сударь, я вам мешаю?
Одуревший от усилий Ястрау зло поглядел на своего коллегу.
— Да, черт возьми, мешаешь! Что тебе надо? Если ты хочешь занять денег, то у меня их нет!
— Дорогой друг, я вижу, ты творишь и потому нервничаешь, — сказал Арне Вульдум с легким оксфордским акцентом. — Я не хочу тебе мешать. Я просто хотел порадовать тебя и принес вечерний выпуск «Моргенпостен».
— Положи его там и оставь меня в покое! — сказал Ястрау.
— Вечерний выпуск «Моргенпостен» поместил сегодня поэму, которая, я думаю, глубоко тронет тебя. Но если ты сам сочиняешь и раздражен, то я удалюсь. — Вульдум отошел, предварительно положив газету на письменном столе таким образом, что Ястрау не мог не увидеть большой заголовок «Король едет верхом».
«Моргенпостен» опять опередила. Конкурирующий с ним лирик передал Лангескоу стихи о короле-всаднике.
— Вот дьявол! — выругался Ястрау, скомкал свою рукопись, швырнул в корзину для бумаг и отправился обедать.
«Дагбладет» не удалось получить монополию на короля. Его поездки и летний отдых составляли главное содержание большинства газет, а его прогулки верхом были взяты на вооружение нации. Портрет его величества ежедневно печатался в газетах и продавался отдельным оттиском в красках. Можно было купить изображение короля на почтовой бумаге, на глянцевых открытках или в виде головоломки, в которой нужно сложить разрозненные части, чтобы получился портрет. Его изображали на бумажных салфетках, и его подданные вытирали себе рот изображением короля, что заставило редактора Лангескоу написать передовицу, в которой он предостерегал от злоупотребления бумагой, которой и так не хватает.
Одна фирма придумала изготовлять небольшие серебряные значки с автографом короля на эмали, и многие датчане с гордостью носили эти значки в петлице, демонстрируя свой патриотизм. Производство королевских значков было чрезвычайно выгодным делом в период нехватки товаров и промышленного застоя. Если многие ходили с королевскими значками, то Арне Вульдум вдел в петлицу английский флажок и беззаботно носил его на улице и в редакции «Дагбладет». Это заметил главный редактор Ангвис и, слегка обеспокоенный, предложил литератору «спустить» британский флаг из соображений безопасности для него самого и для редакции.
— Дорогой Ангвис, прошу вас избавить меня от замечаний но поводу моей манеры одеваться, — сказал Вульдум и даже не подумал снять флажок.
Доктор Дамсё распорядился, чтобы вместо «Дагбладет» ему присылали шведскую газету, и читал теперь новости с двухдневным опозданием, но зато меньше злился. Шведскую газету клали в приемной доктора и желающим давали на дом. Люди слушали также шведское радио и привыкали к шведскому языку.
По радио сообщали печальные известия. Немецкая армия напала на мирную Голландию. Жестокой бомбардировке подвергся открытый город Роттердам. И покорена Бельгия. Непобедимую линию Мажино немцы обошли и преодолели. Радиослушатели привыкали к новым словам: развертывание, клин, клещи, пикирующий бомбардировщик.
Радио слушали по-шведски и слушали по-датски. После каждой немецкой победы выслушивали специальный выпуск с барабанной дробью и фанфарами, «Хорстом Весселем» и криками «хейль». Когда совершалось нападение на новую страну, слушали обращение Гитлера к немецкому народу и рев толпы.
— Was wir wollen, es ist nicht die Unterdrückung anderer Völker! Мы не желаем угнетения других народов! — орал фюрер. — Мы желаем для себя только свободы и безопасности! Безопасности для нашего жизненного пространства! Это означает безопасность для жизни нашего народа. Вот за что мы боремся.
Профессор датского университета Сигурд Пилеус комментировал по радио исторические события и поделился предвидением о геополитическом положении Дании в Новой Европе и на территориях, входящих в сферу германского влияния. Профессор Поуль Пферд, тоже датчанин, говорил о немецком мифе и духе Нибелунгов. Доктор Харальд Хорн читал бодрые доклады о вырождении большевизма и о свете, идущем из Любека. Затем по радио передавали мощный вагнеровский концерт с шумной органной музыкой, звоном колоколов и аккордами арфы. Далее следовала легкая музыка с немецкими солдатскими маршами и песнями.
«Denn wir fahren, denn wir fahren, denn wir fahren gegen Engeland!»
Доктор Дамсё бесился, что не может отказаться также и от радио. Как же быть, если хочешь слушать Швецию и датские передачи из Англии, которые можно было поймать, когда замолкали немецкие глушители. В большинстве домов через определенные промежутки времени слышались эти странные, похожие на полоскание горла звуки радиостанций в Дании, сквозь которые можно было различить голос Лейфа Гунделя из Лондона. И лишь на хуторе Нильса Мадсена и в доме Мариуса Панталонщика датское радио звучало на полную мощность.
Направляясь в магазин купить скверных леденцов, которые продавались теперь по карточкам, Мариус Панталонщик напевал немецкую песню и маршировал, точно солдат. Он носил в петлице круглую эмалевую эмблему Датской национал-социалистской партии, белую свастику на красном поле, а рядом значок штурмовиков — круглую пластинку из серебра с выгравированными на цветном фоне буквами «SA» — цвет указывал, в каких войсках Мариус служит. Быть может, он воображал себя полководцем, увешанным орденами, возглавляющим победоносно наступающее войско.
— Denn wir fahren, denn wir fahren, denn wir fahren gegen Engeland! — мурлыкал он.
Недалеко от магазина Мариуса нагнал Мартин Ольсен.
— Постой минутку, я хочу что-то тебе сказать, Мариус!
Мариус перестал напевать и удивленно поглядел на Мартина.
— Чего ты от меня хочешь?
— Скоро тебе дадут хорошую нахлобучку, — сказал Мартин. — Хоть ты и нацист, не смей обижать детей. Если ты не прекратишь кричать им вслед грязные ругательства, на тебе места живого не останется.