Отвращение и ярость снова овладели молодым человеком.
– Нет, собака! Нет! Тысячу раз нет!
– Глупо упорствовать, – холодно, без малейшей злобы, но с издевательским сожалением заметил Левасёр. В его руках вилась и дергалась бечевка, по всей длине которой он механически завязывал крепкие узелки.
Подняв ее над собой, он произнес: – Знаете, что это такое? Это четки боли. После знакомства с ними многие упрямые еретики превратились в католиков. Эти четки помогают человеку стать благоразумным, так как от них глаза вылезают на лоб.
– Делайте, что вам угодно!
Левасёр швырнул бечевку одному из негров, который на лету поймал ее и быстро закрутил вокруг головы пленника. Между бечевкой с узлами и головой он вставил небольшой кусок металла, круглый и тонкий, как чубук трубки. Тупо уставившись на своего капитана, негр ожидал его знака начинать пытку.
Левасёр взглянул на свою жертву. Лицо д'Ожерона стало свинцово-бледным, и на лбу, пониже бечевки, выступили капли пота.
Мадемуазель д'Ожерон вскрикнула и хотела подняться, но, удерживаемая стражами, со стоном опустилась на песок.
– Образумьтесь и избавьте свою сестру от малопривлекательного зрелища, – медленно сказал Левасёр. – Ну что такое в конце концов та сумма, которую я назвал? Для вашего отца это сущий пустяк. Повторяю еще раз: я слишком скромен. Но если уж сказано – двадцать тысяч песо, пусть так и останется.
– С вашего позволения, я хотел бы знать, за что вы назначили сумму в двадцать тысяч песо?
Вопрос этот был задан на скверном французском языке, но четким и приятным голосом, в котором, казалось, звучали едва приметные нотки той злой иронии, которой так щеголял Левасёр.
Левасёр и его офицеры удивленно оглянулись.
На самой верхушке дюны на фоне темно-синего неба отчетливо вырисовывалась изящная фигура высокого, стройного человека в черном камзоле, расшитом серебряными галунами. Над широкими полями шляпы, прикрывавшей смуглое лицо капитана Блада, ярким пятном выделялся темно-красный плюмаж из страусовых перьев.
Выругавшись от изумления, Левасёр поднялся с бочонка, но тут же взял себя в руки. Он предполагал, что капитан Блад, если ему удалось выдержать вчерашний шторм, должен был находиться сейчас далеко за горизонтом, на пути к Тортуге.
Легко скользя по осыпающемуся песку, в котором по щиколотку проваливались его сапоги из мягкой испанской кожи, капитан Блад спустился на отмель. Его сопровождал
Волверстон и с ним человек двенадцать из команды
«Арабеллы». Подойдя к ошеломленной его появлением группе людей, Блад снял шляпу, отвесил низкий поклон мадемуазель д'Ожерон, а затем повернулся к Левасёру.
– Доброе утро, капитан! – сказал он, сразу же приступая к объяснению причин своего внезапного появления. –
Вчерашний ураган вынудил наши корабли возвратиться. У
нас не было иного выхода, как только убрать паруса и отдаться на волю стихии. А шторм пригнал нас обратно. К
довершению несчастья, грот-мачта «Сантьяго» дала трещину, и я рад был случаю поставить его на якорь в бухточку западного берега острова, в двух милях отсюда. Ну, а затем мы решили пересечь этот остров, чтобы размять ноги и поздороваться с вами… А кто это? – И он указал на пленников.
Левасёр закусил губу и переменился в лице, но, сдержавшись, вежливо ответил:
– Как видите, мои пленники.
– Да? Выброшенные на берег вчерашним штормом, а?
– Нет! – Левасёр, взбешенный этой явной насмешкой, с трудом сдерживался. – Они – с голландского брига.
– Не припомню, чтобы вы раньше упоминали о них.
– А зачем вам это знать? Они – мои личные пленники.
Это мое личное дело. Они – французы.
– Французы? – И светлые глаза капитана Блада впились сначала в Левасёра, а потом в пленников.
Д'Ожерон вздрогнул от пристального взгляда, но выражение ужаса исчезло с его лица. Это вмешательство, явно неожиданное как для мучителя, так и для жертвы, внезапно зажгло в сердце молодого человека огонек надежды. Его сестра, широко раскрыв глаза, устремилась вперед.
Капитан Блад, мрачно нахмурясь, сказал Левасёру:
– Вчера вы удивили меня, начав военные действия против дружественных нам голландцев. А сейчас выходит, что даже ваши соотечественники должны вас остерегаться.
– Ведь я же сказал, что они… что это мое личное дело.
– Ах, так! А кто они такие? Как их зовут?
Спокойное, властное, слегка презрительное поведение капитана Блада выводило из себя вспыльчивого Левасёра.
На его лице медленно выступили красные пятна, взгляд стал наглым, почти угрожающим. Он хотел ответить, но пленник опередил его:
– Я – Анри д'Ожерон, а это – моя сестра.
– Д'Ожерон? – удивился Блад. – Не родственник ли моего доброго приятеля – губернатора острова Тортуга?
– Это мой отец.
– Да сохранят нас все святые! Вы что, Левасёр, совсем сошли с ума? Сначала вы нападаете на наших друзей –
голландцев, потом берете в плен двух своих соотечественников. А на поверку выходит, что эти молодые люди –
дети губернатора Тортуги, острова, который является единственным нашим убежищем в этих морях…
Левасёр сердито прервал его:
– В последний раз повторяю, что это мое личное дело!