Я изучаю каждый изгиб и рельеф тела Таннера, начиная с плеч, потом грудных мышц и напряженных мышц пресса. Я прослеживаю их до тех пор, пока могу — до пояса джинсов — и останавливаюсь на животе. Сейчас Таннер ощущает то, что и я чуть ранее. Он всасывает воздух и смотрит на меня сверкающими от страсти глазами. Но я еще немного дразню его — мои прикосновения имеют над ним власть, и я этим наслаждаюсь. Затем я провожу большим пальцем по молнии джинсов, чувствую, как Таннер дрожит, расстегиваю ее и стаскиваю с него джинсы. Следующие на очереди — его боксеры. Когда я спускаю их вниз, член выскакивает — он тверд и абсолютно готов для меня.
Я обхватываю его рукой, и Таннер замирает — он жаждет моих прикосновений так же, как и я его. Я закрываю глаза и скольжу рукой вверх-вниз по члену. Я исследую его, но не спешу, и когда Таннер издает еще один протяжный стон, понимаю — я даю ему то же, что он уже дал мне.
Чуть позже Таннер снова кладет меня на кровать и нависает надо мной. В его взгляде таится другой невысказанный вопрос. Я согласно киваю и тянусь к нему. И вот презерватив надет, и я готова. Я настолько готова, что сама направляю его член.
Таннер делает толчок и замирает.
У меня перехватывает дыхание, я закрываю глаза и вскрикиваю. Я не была готова тогда, но готова сейчас, когда он дал мне время приспособиться к его размеру.
Таннер начинает двигаться. Он снова и снова входит и выходит из меня, и я вторю его ритму, пока не чувствую — мне этого недостаточно. Я хочу большего, поэтому отталкиваю Таннера и опрокидываю на спину. Удерживая член в себе, я упираюсь руками о его пресс для поддержки. Это мой якорь, и принимаюсь двигать бедрами, буквально оседлав Таннера.
Не важно, что произойдет завтра, послезавтра или через неделю. Эта ночь навсегда останется в моей памяти.
Таннер не знает, но после того, как мы закончим, вздремнем, снова займемся любовью, и он вновь покинет меня, чтобы пойти на работу, я сделаю свой выбор. Он может повлиять на его жизнь, и не в лучшую сторону. Но теперь я думаю о себе. Я не жила для себя. Я всегда жила для других, но больше я так не могу.
Я не умру в одиночестве.
Я не умру, так и не пожив.
Глава 8
Когда я вижу Таннера в кофейне следующим вечером, во мне вновь вспыхивает страстное желание. Уже за это я буду всегда ему благодарна. Таннер вернул меня к жизни, и неважно, знает он об этом или нет.
Таннер заезжает за мной после окончания моей смены, проводит у меня ночь и снова уезжает на работу.
В таком режиме мы встречаемся следующие три месяца. Затем устоявшийся к тому времени график меняется, и Таннер начинает забегать в кофейню по нескольку раз за день, когда ему необходимо быстренько дозаправиться кофе во время работы.
В следующие шесть месяцев Таннер проводит со мной каждую свободную минуту. И вот как-то воскресным вечером, когда мы вернулись после моей смены в «Кричащих бобах» и уютно устроились в постели, Таннер задает мне вопрос:
— Хочешь переехать ко мне, Ли?
Полгода. Мы вместе всего полгода. Но смотря на Таннера, я понимаю — мне все равно. Однако сначала мне нужно кое-что рассказать, поэтому я отвечаю вопросом на вопрос:
— Ты хоть знаешь мою фамилию?
Я никогда не говорила ему. Я всегда была просто Ли. Таннер хмурится, только сейчас осознав это.
— Конечно. Твоя фамилия...
Но он не знает, и это не по его вине. Если возникает момент, когда моя фамилия может ненароком всплыть, я уклоняюсь, всегда перевожу тему.
— На самом деле, понятия не имею. — Таннер хмурится еще сильнее. — Так как твоя фамилия?
— Карсон.
«Я — Ли Карсон, Таннер Адамсон», — добавляю я мысленно.
Мне хочется притвориться, что этого достаточно. Что, услышав мое полное имя, Таннер поймет, кто я. Поймет, почему делаю то, что делаю, и примет это. Но Таннер полицейский. Для него просто принять — не вариант. Именно поэтому я должна объяснить.
— «Четыре-ноль-четыре», — говорю я, — такое обозначение я придумала для того, кто потерян. «Четыре-ноль-четыре» — это когда ты вдруг обнаруживаешь, что кто-то или что-то пропало. Просто исчезло. Только что было здесь, а теперь нет, и ты не можешь это отыскать. «Четыре-ноль-четыре» — вот, что случилось с моей сестрой. Она была в своей комнате, а потом ее не стало. И позже, когда мы остались вдвоем с тетей, так мы говорили о...
«Слишком рано говорить об этом…»
— …о моей сестре. Она была «четыре-ноль-четыре».
«И я, но по-другому».
Таннер прищуривается.
— Ты тоже...
— Нет. Я никогда не пропадала. Мое лицо не красуется на ориентировках где-о. Я не к этому веду.
— Оу...
На лбу Таннера видны морщинки. Мое заявление убирает лишь одну из них, но остается еще три. Как обычно, мне хочется их стереть, но я этого не делаю — ведь скоро их станет еще больше.
— Когда моя сестра только пропала, — продолжаю я, возвращаясь в свое прошлое, — я подумала, что она просто сбежала, поэтому ничего никому не сказала. Когда мама позвонила и поинтересовалась, не видела ли я Эмили, я солгала, сказав, что она со мной. Я прикрывала сестру целых два дня, пока уже нельзя было скрывать правду. Думаю, именно поэтому я ненавижу ложь.
«И потому, что я была искусным лжецом. И до сих пор им остаюсь».
— Ли. — Таннер перекатывается ко мне, но я отстраняюсь и сажусь.
Я не хочу смотреть на него, рассказывая остальное, поэтому притягиваю колени к груди и обнимаю их, сцепив руки.
Таннер тоже садится.
— Эй.
Он накрывает ладонью мои руки, но я не в силах расцепить свои пальцы. Они словно узел. Узел, который я не в силах разрубить.
«Подходящая метафора для всех сожалений в моей жизни».
— Я не верила, что сестру похитили до тех пор, пока нам не сообщили, что ее нашли. Безусловно, ее искали, но я почему-то была уверена, что она счастлива. Я представляла, что она уехала в Вегас или куда-то еще…
Мой голос ломается. Губы дрожат.