На его стук дверь отворилась, и он увидел чистую, просто убранную комнату и веселую, миловидную женщину лет двадцати пяти. С неожиданным для себя смущением Норт несвязно рассказал о том, как нашел ребенка, и объяснил причину своего визита. Он еще говорил, когда она каким-то особым женским движением взяла ребенка из его рук так, что он этого и не заметил, и расхохоталась до слез, едва он, задохнувшись, умолк. Норт тоже попробовал засмеяться, но не сумел.
Утерев простодушные голубые глаза и спрятав два ряда крепких белых зубов, женщина сказала:
– Послушайте! Вы, верно, тот тронутый, который живет один – там, на взморье, да?
Норт поспешно согласился со всем, что подразумевало это определение.
– И, значит, вы обзавелись ребеночком для компании?
Ну и ну! – Казалось, вот-вот снова раздастся взрыв смеха, но она сказала, словно извиняясь за свое поведение: – Как я увидела, что вы шлепаете сюда по реке – это вы-то, такой пугливый, все равно что лось летом, – я и подумала:
«Заболел, что ли?» Но чтоб младенец?.. Вот тебе на!
На мгновение Норт возненавидел ее. Женщина, которая в этой трогательной и даже трагической картине увидела одну только смешную сторону и смеялась над ним, –
эта женщина принадлежала к сословию, с которым он никогда не имел ничего общего. Его не трогало возмущение людей одного с ним круга, и сарказмы кузины уязвили его гораздо меньше, чем озорной смех этой неграмотной женщины. И сдержанным тоном он указал на то, что ребенка следовало бы накормить.
– Он еще очень маленький, – добавил Норт, – и я думаю, ему нужно натуральное питание.
– А где его взять? – спросила женщина.
Джеймс Норт растерянно огляделся. Но ведь тут должен быть ребенок! Обязательно должен!
– Я думал, что у вас. . – пробормотал он, чувствуя, что краснеет, – я... то есть... я...
Он умолк, потому что она хоть и зажала рот передником, но уже не могла удержать смеха, который так и рвался из нее. Отдышавшись, она сказала:
– Послушайте! Оно и понятно, что вас прозвали тронутым! Я дочка Тринидада Джо и незамужняя, а женщин в этом доме больше нет. Это вам всякий дурак скажет. И если вы мне растолкуете, откуда мог бы взяться у нас ребенок, я вам только спасибо скажу!
Сдержав ярость, Джеймс Норт вежливо извинился, сожалея о своем неведении, с учтивым поклоном хотел забрать ребенка. Но женщина прижала его к себе.
– Вот еще! – выпалила она. – Отдать вам эту бедняжку? Нет уж, сэр! Если хотите знать, молодой человек, ребенка можно накормить и не только этим вашим «натуральным питанием». Только отчего это он такой сонный?
Норт холодно сообщил, что дал ребенку виски в качестве лекарства.
– Да ну? Не такой уж вы тронутый, как посмотришь.
Ладно, я возьму ребенка, а когда отец придет, мы поглядим, что дальше делать.
Норт заколебался. Ему чрезвычайно не нравилась эта женщина, но другой не было, а ребенком надлежало заняться немедленно. Кроме того, ему пришло в голову, что довольно нелепо являться в первый раз с визитом к соседям только для того, чтобы навязать им найденыша. Заметив его сомнения, она сказала:
– Конечно, вы меня не знаете. Ну, так я Бесси Робинсон. Дочка Тринидада Джо Робинсона. Если вы что подумали, так вам за меня хоть отец поручится, хоть кто другой на реке.
– Уверяю вас, мисс Робинсон, я боюсь только, что доставлю вам слишком много хлопот. Все ваши расходы, разумеется, будут...
– Молодой человек, – сказала Бесси Робинсон, резко поворачиваясь на каблуках и пронзая его взором из-под черных, слегка нахмуренных бровей, – коли разговор пошел о расходах, то лучше уж я сама приплачу вам за этого ребенка или совсем его брать не буду. Ну, да ведь я тоже плохо вас знаю, и ссориться нам ни к чему. Так что оставьте ребенка здесь и, если что решите, приезжайте сюда завтра, как солнце взойдет (прогулка-то вам не повредит!), и повидаетесь с ним да и с моим родителем заодно. Всего вам хорошего! – И, обвив ребенка сильной, округлой рукой, она воинственно уперла в бок другую, с ямочкой на локте и величаво проплыла мимо Джеймса Норта в спальню, притворив за собой дверь.
Когда мистер Джеймс Норт добрался до своей хижины, уже стемнело. Разведя огонь, он принялся расставлять опрокинутую мебель и выметать мусор, оставленный ночной бурей, и вдруг впервые он почувствовал себя одиноким. Он скучал не по ребенку. Он исполнил долг человеколюбия и готов был исполнять его и впредь, но и сам ребенок и его будущее были ему неинтересны. Скорее, его радовало, что он избавился от него, – пожалуй, лучше было бы отдать его в другие руки, а впрочем, и она производила впечатление женщины расторопной. И тут он вспомнил, что с самого утра ни разу не подумал о женщине, которую любил. Это случилось впервые за год одиночества.
И он взялся за работу, думая о ней и о своих горестях, пока слово «тронутый», связанное с его страданиями, не всплыло в его памяти. «Тронутый»! Слово малоприятное.
Оно означало нечто худшее, чем просто потерю рассудка,
– то, что могло случиться с тупым простолюдином. Неужели люди смотрят на него сверху вниз как на полоумного, который недостоин ни дружбы, ни сочувствия, и такого незначительного и заурядного, что над ним неинтересно даже смеяться? Или это – лишь грубое толкование этой вульгарной девицы?
Тем не менее на следующее утро, как только «взошло солнце», Джеймс Норт оказался у хижины Тринидада
Джо. Почтенный хозяин – долговязый и тощий, с типичными чертами сельского жителя Запада: плохим здоровьем, худобой и унынием – встретил его на берегу; по одежде его можно было принять и за моряка и за жителя пограничного поселка. Когда Норт снова рассказал ему о том, как он нашел ребенка, Тринидад Джо задумался.
– Небось, его для безопасности уложили в корзинку, –
рассуждал он, – а его и смыло с одной из этих посудин, что ходят на Таити за апельсинами. А что он не из наших мест, – это уж точно.
– Но просто чудо, что он остался жив. Ведь он несколько часов пробыл в воде.
– Ну, эти бриги тут идут недалеко от берега, и, скажем, если он налетел на риф, так, значит, от тычка он прямо на мель и перелетел! А что он жив остался, так это уж всегда так, – продолжал Джо с жгучей иронией. – Коли здоровенный моряк шлепнулся бы той ночью с нок-рея, он запросто потонул бы у самого корабля, а ребенок, который и плавать-то не умеет, выплыл на берег, а сам знай спит себе, волны ему заместо люльки.
Норт немного успокоился, но, странно разочарованный тем, что не увидел Бесси, решил спросить, как чувствует себя ребенок.
– Лучше некуда, – послышался звонкий голос из окошка, и, поглядев вверх, Норт разглядел округлые руки, голубые глаза и белые зубы дочери хозяина дома. – Ну и ест же она – просто загляденье! Хоть и без «натурального питания». Ну, родитель! Расскажи-ка ты гостю, что мы с тобой порешили, и хватит попусту трепать языком.
– Ну, вот что, – промямлил Тринидад Джо, – Бесси твердит, значит, что вынянчит этого ребенка и все, значит, как положено. И хоть я ей и отец, скажу, что это она может. Но уж если Бесси что запало в голову, так подавай ей все целиком, на половину она не согласна.
– Правильно! Валяй дальше, родитель: что ни слово, так в самую точку! – с веселой прямотой сказала мисс Робинсон.
– Ну, значит, мы вот как решили. Мы берем ребенка, а вы дадите нам такую бумагу, что, мол, отказываетесь от всяких на нее прав в нашу, значит, пользу. Ну, что скажете? Сам не зная почему, мистер Норт решительно отказался.
– Вы что думаете, мы будем плохо за ней присматривать? – резко спросила мисс Бесси.
– Не в этом дело, – немного раздраженно отозвался
Норт. – Прежде всего это не мой ребенок, и я не могу его отдать. Ведь вышло так, что он оставлен на мое попечение, будто сами родители передали мне его из рук в руки.
Я считаю, что будет нехорошо, если сюда вмешаются еще чьи-то чужие руки.
Мисс Бесси исчезла из окна. Через секунду она показалась в дверях дома и, подойдя прямо к Норту, протянула ему вполне реальную руку.