— …вырву твоё проклятое сердце из груди… скормлю его тебе… — закончил он, дыша с трудом. — …только дай мне время… дай мне время, мудак ты…
Ошейник послал усиленный импульс, ослепив его болью.
Какой-то отдалённой частью своего сознания он понял, что ошейник наращивал мощность, пока он пытался дотянуться до другого мужчины своим светом.
Он ахнул, когда боль усилилась, превращаясь в пламя под его кожей.
Он едва ощущал металл, врезавшийся в руки, в запястья, сдавливавший грудь. Он смотрел в лицо, которое хотела его жена, и разум впал в такую испепеляющую ярость, что на мгновение ему показалось, будто он уже не придёт в себя.
Несколько долгих секунд они с Балидором лишь смотрели друг на друга в этом пространстве.
Он висел там, потея от боли и пристально глядя в эти серые глаза.
В конце концов, ошейник сделал свою работу.
Ревик привалился к стене.
Он приземлился там безвольной горой подрагивающих конечностей.
Он всё равно смотрел на другого видящего, стараясь оставаться в сознании, пока его разум переходил в пустое, лишённое света пространство. Фрагменты бурлили, оставляя его заброшенным, затерянным в этой тьме, наблюдали, как оно ждёт его. Адреналин вызывал глубинную боль в нутре, сотрясал его руки и ладони, даже его пальцы. Его омыло уязвимостью, страхом — страхом потеряться, страхом сойти с ума, возможно — но это казалось чем-то глубже обычного безумия. Физическая боль даже близко не описывала это.
Но тренировка сохранялась и там.
Даже теперь какие-то его части оценивали, рассчитывали, каталогизировали.
Даже теперь, когда он желал смерти, выучка его дяди сохраняла ему жизнь.
К примеру, теперь он кое-что знал про ошейник.
Даже в те моменты пустой почти-смерти он заметил, что боль не такая уж сильная, какой могла бы быть с ошейниками такого вида. Световое дуло, которое они на него навели, было толстым, но оно целилось в основном в структуры, которые он использовал для телекинеза.
Это устройство ничуть не обуздывало эмоции. Похоже, они нарочно оставили эту часть его света несдержанной. Это в некотором роде являлось обузой, но в то же время производило двоякий эффект, оставляя простор для смутных ощущений эмоциональных реакций и даже мыслей окружающих, если они думали достаточно громко и настойчиво в его присутствии.
Возможно, он сумеет это использовать. Возможно.
Он сумеет её почувствовать.
На секунду он мог лишь прислоняться к стене, тяжело дыша.
Даже во время оценки этого затруднительного положения эмоции продолжали пылать в его груди. Моргнув, он осознал, что по его лицу струились слезы — хотя он уже не мог сказать, откуда они взялись.
Старший видящий кивнул, все ещё всматриваясь в лицо Ревика.
— Да, друг мой, — мягко выдохнул он. — Да, я понимаю. Бесспорно, понимаю.
Впервые в этих серых глазах вскипела настоящая злость.
— Вопреки тому, что я сказал, я очень жалею, что позволил ей уехать с тобой.
Балидор говорил тихо — так тихо, что Ревик сомневался, что камеры сумеют это записать.
— Я знал, что это ошибка, — пробормотал он ещё тише. — Это ошибка, которой я не повторю. Никогда. Ты меня понимаешь, Шулер?
Он уставился на Ревика, словно повелевая ему заговорить. Повелевая ему сказать, что он понял.
Ревик понял, но не показал это лицом.
Наконец, Балидор вздохнул, щёлкнув языком в знак лёгкого раздражения.
— Не думаю, что это долго будет оставаться проблемой, Шулер, — сказал он. Теперь она увидит твоё истинное лицо. Она поймёт, что ты на самом деле под этим костюмом, который они тебе дали.
Ревик не отводил взгляда, даже когда другой посмотрел в сторону.
Грациозно поднявшись с корточек, старший видящий выпрямился в полный рост.
— Итак, мы оба дали друг другу обещания, да?
Ревик не мог сформулировать слова, но он ощущал это во всём своём теле. Боль вливалась в печаль, оставляя лишь тьму… демона внизу.
Обещания.
Лидер Адипана мог формулировать это как ему угодно.
Однажды он будет свободен.
Однажды он освободится. Так или иначе.
Она будет ждать его там, на другой стороне.
И в этот раз Ревик будет готов.
Глава 4.
Надежда
Я сидела за столом вместе с остальными и, как все, тоже молчала.