– Это не просто раб, Тардин… – охрипшим, будто простуженным голосом, ответил он. – Я, видишь ли, полагал, будто он давно мертв…
– Кто мертв?
Элимер посмотрел советнику в глаза, потом резко отвернулся, словно смутившись или испугавшись чего-то:
– Аданэй.
– Ты шутишь? – вне себя от изумления воскликнул Тардин.
– Разве на эту тему можно шутить? – горько усмехнулся Элимер. – Увы, это он. Наследник, кханади Отерхейна, мой родной брат и злейший враг. Аданэй.
– Как такое возможно? Ведь ты убил его.
– Я думал, что он мертв, это так. Но я не убил его тогда. Точнее, не совсем убил.
– Как можно "не совсем убить"?
Кхан только пожал плечами и не стал ничего пояснять.
– Хорошо, а почему ты пощадил его и на этот раз? – осторожно поинтересовался Тардин.
– Мысль, что он проведет остаток жизни уродливым рабом, показалась мне очень заманчивой.
– А ты уверен, что палач сделает свое дело? Может, стоило проследить за ним?
– По-твоему, немой Горт станет рисковать жизнью ради спасения Аданэя? – кхан криво усмехнулся. – Нет, не такой он дурак. Он безжалостное чудовище, на то он и палач. И этот палач мне верен. Он еще ни разу не ослушался приказа.
– Я не спорю с этим, мой Кхан. Но я не понял, почему ты вообще поручил это палачу? Он, конечно, немой, да и грамоте не обучен, никому ничего не сможет рассказать и, вероятно, не захочет. Но порою случается даже невозможное. Не надежнее ли было сделать это самому?
– Нет. В этом вопросе Горту я доверяю больше, чем себе. Один раз моя рука дрогнула, а я так до сих пор и не смог понять – почему. Как знать, не дрогнет ли она снова? Нет уж, пусть немой сделает свое дело, а потом я проверю. Думаю, новая внешность брата мне понравится.
– Ты никогда не говорил мне о брате. Я – мы все – думали, что он мертв. И это я могу понять: у власти должен стоять лишь один. Но странная ненависть, которую я увидел – она откуда?
– Это скучная история. И довольно длинная. Ты уверен, что тебе хватит терпения ее выслушать?
– Это я обещаю.
– Что ж, как знаешь. Мы с братом, видишь ли, с раннего детства друг с другом не ладили. Но за наши ссоры приходилось расплачиваться именно мне: отец всегда вставал на сторону Аданэя. Впрочем, наша мать, напротив, отчего-то меня любила больше. Но кханне Отерхейна была очень тихой женщиной и всегда побаивалась отца, потому никогда даже не пыталась защитить меня от его гнева, – Элимер задумался и умолк, однако скоро его голос вновь раздался под сводами шатра:
– Конечно, все мальчишки ссорятся и дерутся в детстве – и это хорошо, это закаляет в них воинов. Но у нас с Аданэем все происходило всерьез, словно мы уже тогда мечтали друг друга убить. Я не любил брата, не доверял отцу. А тут еще наша мать погибла, когда мне исполнилось восемь. Умерла, рожая отцу очередного наследника. Ребенок, впрочем, тоже не выжил. А у меня возникло ощущение, будто я нахожусь среди врагов. После ее смерти я перестал разговаривать, это ты знаешь. Я почти не покидал замок, ко всему утратил интерес. Часто слышал смех Аданэя и не понимал, почему он веселится, когда у нас умерла мать. Потом, когда я стал старше, то понял: с чего Аданэю выглядеть огорченным, если они с матерью никогда не были близки? – Элимер усмехнулся. – Потом среди слуг поползли слухи о моем сумасшествии. Отец, дабы пресечь эти разговоры – тем более он уже сам начал думать, будто я свихнулся, – отправил меня в Долину Странствий, к тебе, якобы на воспитание. Так говорилось, но я знаю: он попросту решил избавиться от меня, не хотел стыдиться полоумного сына.
– Я понятия не имел, что все было так.
– Потому что тебе никто не рассказывал. Однако годы, проведенные в Долине, запомнились мне как самые счастливые. Я молчал, но никто не смотрел на меня странно, не шептался по углам. Именно благодаря вам, мудрецам, я наконец-то снова заговорил. И все было бы замечательно, но только когда мне исполнилось четырнадцать, я осознал, что провел в долине шесть долгих лет. И пусть эти годы казались счастливыми, но кое-что не давало мне покоя. Я понимал: от меня просто избавились, обо мне забыли, моего возвращения никто не ждет. Ты ведь не хуже моего знаешь, что ни отец, ни брат, ни разу не навестили меня. Мне грозило остаться в долине на всю жизнь, а я грезил о престоле! Мне хотелось находиться возле отца и доказать ему, что я, а не Аданэй, достоин трона. Наивные мечты! Наверное, тебе нелегко далось договориться с отцом о моем возвращении, но ты это сделал, и тем летом я все-таки вернулся в Отерхейн. Этакий изгнанник, я и не знал, могу ли по-прежнему называть его домом. Как я и предполагал, пышная встреча в Инзаре меня не ждала, хотя должна была, ведь вернулся один из наследников. Но отец не смог меня встретить. Или не захотел. Вместо него у главных ворот замка я столкнулся с Аданэем и тут же узнал его, хотя мы не виделись много лет. Высокий, довольно стройный, он выглядел лет на семнадцать, хотя на самом деле ему только-только пошел шестнадцатый год. Ты обратил внимание, как он красив, верно? Даже сейчас, в лохмотьях раба, даже в них… А тогда он прямо-таки поражал своей красотой, – кхан криво усмехнулся. – И меня это сильно раздражало. Слишком красив для мужчины и воина, но женщины от таких без ума. Я, помнится, еще в детстве слышал суеверные перешептывания кухарок, что его якобы выкрали у сказочных степных духов.
В день, когда я вернулся, Аданэй показал мои новые покои. Разговаривал он спокойно, если не сказать равнодушно, в его голосе я не услышал насмешки, к которой привык в детстве. Думаю, если бы мы росли в обычной семье, вполне могли бы не стать врагами. Но мы родились сыновьями Великого Кхана, занять его место мог лишь один из нас, и это только подхлестнуло вражду, немного поутихшую за годы, проведенные раздельно. Но все-таки поначалу я чувствовал всего лишь неприязнь. Ненависть появилась позднее. Нельзя выделить одну ее причину – этих причин было слишком много. Из того, что запомнилось: совет, на котором присутствовали мы с братом. Отец спросил нашего мнения по одному незначительному вопросу. И я видел, как он внимательно прислушивается к ответу Аданэя и как рассеянно слушает мой. Более того, когда я закончил говорить, отец лишь отмахнулся:
"Это хорошо, что ты пытаешься вникнуть в государственные дела, – сказал он, – но тебе еще много лет придется учиться понимать их по-настоящему, ведь в Долине тебя учили одному, а в Отерхейне требуется совсем другое. Ты не знаком ни с наукой войны, ни с искусством управлять нашими землями. Старайся прислушиваться к Аданэю, его пример всему тебя научит".
Это было несправедливо, ведь отец сам отправил меня в Долину! Меня бросило в краску от обиды и злости, а в глазах брата мелькнула знакомая мне насмешка. Но кое-чем этот унизительный случай все-таки помог мне. Я понял, что действительно не обладаю знаниями, необходимыми для кханади. В тот же день – после совета – я пригласил к себе лучшего из мастеров битв, а также других учителей. С этого момента почти все мои дни уходили на воинские тренировки, а вечера на то, чтобы вникнуть в дела государства. Я мало спал ночью, потому что читал летописи, манускрипты Отерхейна. Я даже пытался разговаривать с Аданэем, но он либо уходил от ответов, либо переводил все в шутку, иногда с великолепным презрением пожимал плечами. В общем, очень скоро я понял, что из всех родственников моему возвращению обрадовалась, пожалуй, одна лишь бабушка. Она приехала в Инзар, когда узнала, что я вернулся. Мы много разговаривали по вечерам, в основном делились воспоминаниями. А брата это почему-то раздражало: с бабушкой он разговаривал сквозь зубы, как и она с ним.
Помню еще случай. Мы стояли среди знаменитых воинов, шел разговор об охоте. Кто-то спросил меня, хочу ли я поехать. Я не успел и рта раскрыть, за меня ответил Аданэй: "Элимер обещал провести день с бабушкой. К тому же, охота для него пока слишком опасна, он совсем недавно выучился ездить верхом и владеть оружием. Вы ведь знаете, его долго не было среди нас. Достойным воином он сможет стать разве что через пару лет".
Все это он проговорил с самым невинным и серьезным видом. У Аданэя имелся один поразительный талант: он мог насмехаться надо мной в присутствии посторонних так, что никто, кроме меня, этой насмешки не замечал.
Такое случалось часто, всего уже и не вспомнить.
Но однажды произошло нечто, превратившее мою неприязнь в ненависть. Мне уже исполнилось семнадцать, к тому времени упорными тренировками я овладел воинским искусством и превзошел в нем многих, в том числе Аданэя. А еще я буквально помешался на историях о воителях древности. И примерно в это же время в замке появилась новая рабыня. Ее походка, жесты приковывали взгляд. Мне казалось, она похожа на царицу, а не на рабыню. Я уже практически придумал для себя ее историю: гордая воительница, попавшая в плен, не смирилась и продолжает строить тайные планы побега и мести. Я придумал, как она вдруг полюбит меня, и мы, два врага, станем мужем и женой, властителями Отерхейна. Но все вышло иначе. Мой брат забрал ее себе. И, кажется, она даже влюбилась в Аданэя. Впрочем, его многие любили: и женщины, и некоторые мужчины. Он знал свою силу и нередко пользовался ею. Когда он заметил, как я отношусь к его новой наложнице – право, это несложно было заметить, – то нашел еще один способ мучить меня. Однажды я не выдержал и решил поговорить с ним. Я хотел, чтобы Аданэй оставил девушку. Я хотел, чтобы она стала моей. И я до сих пор помню его ответ, словно все это происходило вчера.
– Нет, братишка, – ответил он мне тогда, – так не пойдет. Ты должен хорошо попросить меня об этом. Ведь ей будет очень тяжело, если я ее брошу.
Его слова попали в цель. Увы, я сознавал, что она действительно влюблена в Аданэя. Должно быть, мои мысли отразились на лице, так как он злорадно усмехнулся и сказал:
– Знаешь, как ты должен меня попросить? Встань на колени передо мною, как перед господином. Я должен понять, действительно ли девчонка так дорога тебе.
В ярости я едва не бросился на него, но в последнюю минуту сдержался, ведь драка ничего не решила бы. Мы долго спорили, кричали друг на друга, но все-таки я унизился. Я – будущий Великий Кхан – встал перед будущим рабом на колени. До сих пор не могу вспоминать об этом, не презирая себя. Аданэй тогда небрежно бросил: "Она твоя", а потом быстро ушел. Я побежал за ним. Кричал, спрашивал, за что он так меня ненавидит. И случилось то, чего я совсем не ожидал. Аданэй остановился, положил руку мне на затылок, как-то нервно потрепал волосы и сказал:
– Это неправда. Ты мой брат, и я люблю тебя.
Пока я недоумевал, Аданэй отвернулся и ушел. Я до сих пор не понял, зачем он мне сказал это. Думал, я поверю? Думал, что сможет надо мной посмеяться? В любом случае, на следующий день все оставалось как прежде, только теперь на его надменной физиономии появилась еще и отвратительная, всезнающая ухмылка. А эту девицу он мне отдал. Но я видел, с каким восхищением она смотрела на Аданэя, и с каким страхом, едва ли не отвращением – на меня. И еще я понял, что за внешностью и повадками царицы скрывалась очередная рабыня. Скоро она мне надоела, но унижение, которому подверг меня Аданэй, я ему не простил. И ей не простил тоже. Потом у меня было немало женщин, но все они, я заметил, в чем-то походили друг на друга – в лицемерии: всегда имели наготове подлость, стоило только на минуту забыться.
– Но ведь когда-нибудь Отерхейну потребуется наследник, и тебе придется жениться.
– Я женюсь. Может, через год или два. Выберу себе смазливую дочку какого-нибудь царского рода. Она родит мне наследников. Это все, что от нее будет требоваться.
– Я думаю, ты еще очень молод, мой Кхан. Однако мы сбились с темы.
– Верно. Так вот, когда мне исполнилось девятнадцать, наш отец скончался. А ты ведь знаешь, у нас власть не по старшинству передается. Отец должен был назвать наследника, но опоздал. Я до сих пор не могу понять, как он допустил такую оплошность. Вероятно, он просто никогда не принимал меня всерьез. Как показали дальнейшие события – зря. Единственное, что он успел сказать перед смертью, было: "Аданэй, я оставляю трон тебе. Ты станешь мудрым правителем. Элимер, почитай старшего брата". Но в тот момент в покоях находились только мы с Аданэем, и после обряда сожжения я стал отрицать слова отца. Я выдавал ложь за правду и призывал в свидетели Богов. Аданэю не удалось уличить меня во лжи. Впрочем, как и мне – его. Теперь нам предстояло поступить согласно древнему обычаю – наследию кровавых времен, а именно – уехать в безлюдное место для смертельного поединка. Считается, что в таком случае выбор делают Боги. Так что однажды утром мы отправились к подножию гор, где заканчивались людские поселения. Мы решили, что именно здесь и произойдет наш поединок. Мне до сих пор кажется, что это странный обычай: наверное, не все братья так ненавидели друг друга, как мы с Аданэем. И не все так сильно хотели власти. Неужели ни у кого из подданных никогда не возникало подозрений, что один брат может просто отпустить другого? – спросил Элимер сам себя и сам же ответил: – Наверное, когда-то давно у этого обряда был некий сакральный смысл – чем еще объяснить, что наследникам полагается уезжать лишь вдвоем, и что тело убитого остается на месте поединка?
Мы оба были уверены в победе: я – потому что лучше Аданэя владел воинским искусством, он – потому что считал, будто правда, а значит, и Боги на его стороне. Что ж, они ему не помогли, и я победил. Вернулся в Инзар спустя день, а следующим утром состоялась коронация. Мне обрили виски, волосы собрали в высокий хвост, чтобы все увидели знак нашей династии, – Элимер усмехнулся. – Всего лишь маленькая татуировка, сделанная особой краской, а сколько церемоний! Я стал Великим Кханом, убившим соперника в честном поединке, доказал свое право на власть, но все-таки обязан был соблюсти все старые обычаи. Они сильнее даже нас, правителей.
Но, видишь ли, на самом деле я не убил Аданэя. Я действительно победил, он лежал у моих ног, без сознания, со страшной раной, но еще живой. Я уже занес меч для решающего удара, но, к сожалению, бросил взгляд на его лицо: с него исчезло все то, что я ненавидел, черты стали мягче и словно бы добрее. И – удивительно – меня кольнула жалость. Я не смог. Я наклонился, срезал прядь его волос, пробормотал что-то вроде: "Все равно ты уже мертвец", – и уехал. Всю дорогу я думал, почему в последний момент не смог убить – не брата – врага? Ведь никогда после я не останавливался перед убийством, если считал его необходимым. Так почему, когда так важно было убить Аданэя, я не смог этого сделать? Может, узы крови оказались сильнее, чем я думал? Или эта его странная сила опять сыграла ему на руку, защитила?
– Что за сила, Элимер? – Тардин вдруг заволновался.
– Сила? Да я сам не знаю, как ее назвать. Та сила, которая многих заставляла любить его. И дело тут не только и не столько в красоте. Словно какие-то чары влекли к нему людей… Но не о том речь. Так или иначе, я знал – скорее всего, Аданэй умрет. Однако допущение "скорее всего" не давало мне покоя. И один раз я не выдержал и снова отправился туда. Я хотел убедиться, что брат действительно мертв. Ведь я прекрасно понимал свою ошибку. Было крайне неразумно оставлять его на пороге смерти, но все-таки живым. Если бы он выжил – а он, как ты видишь, выжил, – это представляло бы для меня большую угрозу. Когда я доехал до гор, то из ближайшей пещеры высыпала шайка разбойников, я насилу унес ноги. Добрался до Урича – это маленький городок неподалеку – и уже часа через два вернулся обратно с отрядом. Шайка все еще находилась там. Я допросил главаря. Наедине. Хотел узнать, видели они труп, когда сюда пришли, или нет. Главарь сказал, что недели две назад они действительно нашли окровавленное, еще теплое тело. Как он выразился – белобрысенького юнца из богатых. Он сказал, что его ребята поснимали с мертвого все драгоценности и пояс с оружием. Добавил, что спустя недолгое время после этого здесь прошел старик, которому приплачивают, чтобы он убирал в окрестностях города трупы нищих и доставлял их к мертвецкой яме. Я подумал – это как раз та участь, которую мой брат заслуживает. И успокоился.