– Почему вы так считаете? – Рэнсом облокотился плечом о стену, посмотрев на Гарретт c высоты своего внушительного роста, он находился очень близко от неё и дарил ощущение защищённости.
Гарретт огорчилась, поняв, как много наговорила.
– Я вас утомила бесконечной болтовнёй о своём детстве. Давайте сменим тему разговора. Как вы...
– Мне нравится эта тема, – прервал её Рэнсом, понизив голос до бархатного тембра. – Договаривайте, что вы собирались сказать.
Гарретт снова отпила из бутылки, набираясь храбрости перед ответом.
– Просто я... как правило, держу людей на расстоянии. Даже от такой хорошей подруги, как леди Хелен, я утаиваю какие-то вещи, которые я знаю, могли бы её шокировать или расстроить. Моя работа... человек, которым я стала благодаря ей... и, возможно, потеря матери... мне кажется, я не в состоянии сближаться с людьми.
– Это всего лишь привычка. – Отблеск уличного фонаря высек сапфировые искры в глубине его глаз. – Придёт время, вы доверитесь кому-нибудь настолько, что ослабите бдительность. И тогда перестанете себя сдерживать.
Их прервала молодая девушка, шедшая по тротуару перед залом заседаний, и выкрикивающая:
– Цветы! Свежесрезанные цветы! – Она остановилась перед ними. – Букетик для леди, сэр?
Рэнсом повернулся к цветочнице, её длинные тёмные волосы были покрыты красочным платком, а поверх чёрного платья она носила лоскутный передник. В руках девушка несла плоскую корзину, наполненную маленькими букетами, чьи стебли украшали, обвязанные вокруг них обрезки цветных лент.
– В этом нет необходимости, – начала Гарретт, но Рэнсом, проигнорировав её протест, оглядел крошечные букетики роз, нарциссов, фиалок, незабудок и гвоздик.
– Почём? – спросил он цветочницу.
– Фартинг, сэр.
Он взглянул на Гарретт через плечо.
– Вам нравятся фиалки?
– Да, – робко ответила она.
Рэнсом дал девушке шестипенсовик и выбрал один из букетиков.
– Спасибо, сэр!
Девушка поспешила прочь, словно боясь, что он передумает.
Рэнсом повернулся к Гарретт с букетиком пурпурных цветков. Потянувшись к лацкану её прогулочного жакета, он ловко вставил обёрнутые лентой стебельки в петлицу.
– Тоник из фиалок отлично очищает кровь, – неловко произнесла Гарретт, чувствуя необходимость заполнить тишину. – И они хороши при лечении кашля или лихорадки.
На его щеке показалась неуловимая ямочка.
– А ещё они к лицу зеленоглазым женщинам.
Она застенчиво взглянула на букет и коснулась одного из бархатистых лепестков.
– Спасибо, – прошептала она. – Это первый раз, когда мужчина дарит мне цветы.
– Ах, дорогая... – Его проницательный взгляд изучил её лицо. – Неужели вы так сильно запугиваете мужчин?
– Так и есть, я ужасна, – призналась Гарретт, издав озорной смешок. – Я независима и самоуверенна, и мне нравится командовать людьми. Во мне нет женской утончённости. Моя профессия либо оскорбляет, либо пугает мужчин, а иногда и то, и другое. – Она пожала плечами и улыбнулась. – Поэтому мне никогда не дарили даже одуванчика. Но это стоило того, чтобы жить, как мне хочется.
Рэнсом уставился на неё, как заворожённый.
– Вы - королева, – тихо проговорил он. – Я мог бы путешествовать по миру всю оставшуюся жизнь, но так и не найти другой женщины, хотя бы вполовину такой же замечательной, как вы.
Колени Гарретт, казалось, превратились в желе. Где-то в помутившемся сознании зародилась мысль, что неспроста она чувствует себя так уютно, безопасно и расположена к беседе. Нахмурившись, Гарретт протянула бутылку вина и посмотрела на неё с подозрением.
– Мне достаточно, – сказала она, передавая её ему. – Я не хочу захмелеть.
Его брови приподнялись.
– Даже мышке-полёвке не хватило бы выпитого вами, чтобы захмелеть.
– Дело не только в вине. Доктор Хэвлок налил мне виски по случаю моего дня рождения. А я должна сохранять ясность ума.
– Для чего?
Она порылась в уме в поисках причины, но так ничего и не ответила.
Рэнсом увлёк её глубже в полумрак. Рукой он привлёк голову Гарретт к своему плечу, прижав к мягкой, эластичной коже жилета. Она чувствовала, как он нежно поглаживает её щеку, будто прикасается к крылышку маленькой птички или хрупким лепесткам мака. На его пальцах чувствовался сладкий аромат фиалок.
"До конца жизни, – смутно подумала она, – этот запах будет напоминать об этом моменте".
– Вы привыкли быть за всё в ответе, – пробормотал он, – ежесекундно. Никто вас не страхует, если вы оступаетесь. – Его голос обволакивал её ушко, заставляя трепетать. – Но сегодня у вас выходной. Мои руки не дадут вам упасть. Пейте больше вина, если хотите. Позже будут музыка и танцы. Я куплю вам ленту в волосы, и мы станцуем вальс в полночь на площади. Что вы на это скажете?
– Скажу, что мы будем смотреться, как пара дурачков, – ответила Гарретт, но позволила себе расслабиться, отдавшись во власть жаркого тела Рэнсома, безвольно сливаясь с его жёсткими контурами.
От нежного, тёплого прикосновения к виску, у неё приподнялись волоски на руках и затылке. Его грудь опускалась и поднималась во время дыхания, каждый раз прижимаясь к её, пока их ритмы не совпали. Гарретт отдалённо осознавала, что вокруг находятся другие пары, которые миловались и украдкой срывали поцелуй или два. До сегодняшнего вечера она не понимала, почему некоторые предаются такому бесстыдному поведению на людях. Теперь ей всё стало ясно. Не всегда тени скрывали пугающие вещи. Иногда они были единственным местом, где пряталось маленькое волшебство.
Люди заслоняли собой уличные фонари. Огни в витринах магазинов и тавернах гасли. Где-то неподалеку пела женщина, одна из уличных артисток, исполняла балладу на гэльском языке. Её мягкий и лёгкий голос, плёл сложную мелодию, которая звучала, как воплощение глубокой печали.
– Что это за песня? – спросила Гарретт.
– “Donal Og". Одна из любимых моей мамы.