Я опустила глаза и отступила дальше, ускользая от его рук, начавших пробираться мне под юбки.
– Не нужно, Альми, – покачала я головой, отводя глаза. – Мне нельзя сегодня.
Супруг нахмурился, как если бы и не сразу понял, о чем я, а потом его челюсти сжались до хруста и взгляд стал злым.
– Опять? – отрывисто спросил он и резко поднялся. – Да во имя Пресветлой Даиг, Мунна, разве ты не знаешь, что твоя беременность повышает наши шансы? Твой старик не сможет не растаять, узнав о том, что у него будет внук! И уж точно не покусится на жизнь его отца!
Унижение и обида вспыхнули во мне, заставляя вскинуть голову.
– Но что я могу сделать? – раздраженно возразила, сжав кулаки. – Разве я нарочно как-то препятствую зачатию?
– А разве нет? – еще больше повысил голос Алмер, поднимаясь. – Ты же меня подпускаешь к себе как можно реже! Такое чувство, что это каторга для тебя! Что, небось, уже сто раз пожалела о своем выборе и считаешь, что слишком хороша для меня?
– Что ты несешь? Я сбежала с тобой из дому, бросив все, не забыл?
– Ну да, и оказала уже этим такую великую честь, что просить еще чего-то – неимоверная наглость с моей стороны?
– К чему эти упреки и такой тон! – С какой стати я должна оправдываться или чувствовать себя в чем-то виноватой?! – Я твоя законная жена!
– Ну так вспоминай об этом почаще в постели, а не лежи с лицом мученицы! – выкрикнул муж мне, а ощущение было, что ударил.
– Но мне больно, а я ведь просила тебя…
– Ой, замолчи! – пренебрежительно отмахнулся он от меня, как от обманщицы. – Да какой нормальной женщине бывает больно с мужиком спустя столько времени?
– И что ты хочешь этим сказать?
– Что все дело в тебе. Наша проблема в тебе, Мунни! И тебе стоит… ну, не знаю, что-то делать с собой, потому что если так и продолжится, то все наши мечты и планы развалятся по твоей вине!
– Ты не можешь так говорить! Это несправедливо! Ты заверял меня, что ничто не может стать помехой нашей любви, и ни о каком ребенке тогда речь не шла!
– Ага, ничто, кроме тебя самой, Мунни. И что я был бы за мужчина, если бы не хотел увидеть свое продолжение в потомстве. – Алмер тяжело поднялся и пошел обратно к двери. – Пожалуй, лучше мне проветриться. Ты опять так меня разочаровала, любимая, и нужно время немного успокоиться.
Опять время, это проклятое время…
ГЛАВА 3
На краткий момент мой характер едва не взял надо мной верх и не подтолкнул рвануться вслед за Алмером, накричать на него, высказывая и свои все обиды-разочарования в полный голос, а не смиренными намеками, но я сдержалась. Остановила меня мысль о том, что каждый брошенный мною в него камень мой бедный муж ощутит в сто крат сильнее, чем могла бы я. Неравный брак – вещь зачастую непростая для обоих супругов, и если моей проблемой были лишь унижение и потеря статуса в глазах общества, которые я могла легко перенести, опираясь на чувства нас связывающие, то ему придется постоянно жить с пониманием, что он позарился на то, чего недостоин по факту своего происхождения, вечным презрением со стороны аристократов, даже когда наш союз станет общепризнанным фактом, и бесконечной завистью людей своего слоя. У меня был отец, который, я твердо знаю, потеплеет рано или поздно и не отречется от меня, состояние, принадлежавшее исключительно мне и доставшееся в наследство от матери, а у Альми теперь была лишь я. Так разве достойно будет с моей стороны превратиться в упрекающую фурию, когда ему и так наверняка хуже некуда от понимания своего положения.
Забравшись под одеяло, я решила дождаться возвращения супруга и поговорить с ним спокойно и без вспышек взаимных претензий, именно так, как мы беседовали прежде, иногда часами напролет во время долгих конных прогулок. Между нами было столько чувств и нежности, столько трепета и страсти, они никуда не делись, просто все так сначала закрутилось, потом затянулось и замерло в тягостном ожидании новых изменений, что все наши помыслы сосредоточились на благополучном разрешении, и о настоящей близости мы забыли. И, возможно, если мы вернем ее, то и мое упрямое тело поймет наконец свое предназначение и примет Алмера, как и должно его жене и матери его будущих детей.
Незаметно для себя я уснула и, похоже, очень крепко, потому что ничто: ни единый звук или предчувствие – не побеспокоили меня ровно до того момента, пока грубая рука в мокрой, холодной перчатке не сжала мое плечо.
– Кресса Греймунна, вам следует проснуться и немедленно одеться, – прозвучал пугающе знакомый голос.
Я в испуге открыла глаза, чтобы уставиться в породистое высокомерное лицо Иносласа Арната – главного рунига тайной стражи правителя. В Гелиизене бытовала мрачная шутка, что увидеть его близко после наступления темноты страшнее, чем заметить в зеркале призрачную тень шараака – общеизвестного предвестника тяжкой болезни и даже смерти. Шараак может и померещиться, а если уж в ночи стоишь лицом к лицу с Арнатом – точно готовься к дурному.
Мне потребовалось все мое самообладание, чтобы не закричать, а только сесть прямо, натягивая одеяло до самой шеи, и даже гордо вскинуть голову.
– Кресс Инослас, вам не кажется, что ваше присутствие в моей спальне в столь поздний час… – начала я, но он тут же прервал меня небрежным взмахом руки.
– Оставьте, кресса Греймунна, эти ваши взгляды и позы для других, более подходящих для подобного обстоятельств, – сухим, лишенным любых эмоций тоном сказал он и бросил платье на мои колени. – Конечно, после сумасбродного побега с этим алчным бесхребетным червяком мое мнение о ваших недурных для девушки умственных способностях претерпело приличную коррекцию, но все же вы достаточно умны, чтобы понять: для сцен и демонстрации притворного негодования или недоумения сейчас не время. Одевайтесь потеплее, нас ожидает долгий путь, а дороги осенью просто отвратительны.
– У вас нет права говорить в таком уничижительном тоне о моем законном супруге! – Все же не вняла я откровенному предупреждению в его тоне. – И уж тем более никуда не смеете меня забирать без него, ибо наш брак освящен Пресветлой Даиг и он теперь является моим опекуном перед всем миром и владыкой.
Руниг никак не отреагировал на мое возмущенное высказывание, только опять взмахнул рукой и отвернулся, веля одеваться. Спорить дальше в одной ночной рубашке не имело смысла: если у него был приказ забрать меня, то он это сделает непременно, даже если придется уносить в чем есть, и я торопливо оделась, прислушиваясь к звукам за окном и внизу в доме. Но все было тихо. Неужели Инослас приехал за мной в одиночку? Прямо и не знаю, радоваться тогда или бояться, ведь это могло означать все что угодно. Но зачем гадать?
– Кресс Инослас, вас прислал мой отец?
– Вам бы этого хотелось, не так ли? – В его голосе легко различалась усмешка. – Считаете, после того, как поступили со своим несчастным родителем, он непременно должен простить вас и принять обратно? Хотя, думаю, этот ваш пройдоха-любовник ждет такого исхода с еще большим нетерпением и алчностью.
– Супруг! – не сдержавшись, рявкнула я совершенно не подобающе аристократке, борясь с удушливым стыдом от справедливого упрека. – Потрудитесь называть его моим супругом или уж крессом Алмером!
– Оставьте вещи! – резко приказал Инослас, едва я закончила одеваться и потянулась к комоду, надеясь незаметно оставить знак или весточку мужу, хотя за все время так и не повернулся. – Ничего из этого вам не понадобится.
Мое сердце вмиг замерзло до звона и ухнуло вниз. Схватив меня под локоть, не жестко, но так что было понятно: пытаться освободиться не стоит, главный руниг повел меня вниз и подтолкнул к наглухо закрытому экипажу, оставленному перед самым крыльцом. И, естественно, еще пятеро рунигов более низкого ранга мрачными тенями маячили во дворе. Инослас с ледяной учтивостью помог мне взойти в карету и, забравшись следом, уселся на лавке напротив. Мы тут же тронулись, а я просто умирала от беспокойства за Альми, представляя, как он вернется домой, но не обнаружит меня. Надеюсь, он поймет все верно, помчится за нами в столицу, и перед отцом мы предстанем вместе, примем его гнев, разделив его поровну, как и положено настоящим супругам, и тогда папа все увидит, поймет и простит. Вне сомнений так и будет!
Из размышлений о скором грядущем меня вырвало резкое торможение экипажа. Не говоря ни слова, Инослас вышел наружу и протянул мне руку, предлагая последовать за ним.
– Где мы? – спросила, озираясь на улице из обычных крепких деревянных домов, что были здесь повсюду.
Нехорошо ухмыльнувшись, руниг приложил палец в перчатке к своим губам и увлек меня в чужой двор. На этот раз нас сопровождали двое его подчиненных. Обогнав нас, один из них без всяких церемоний ударил ногой по входной двери, широко ту распахивая, а Инослас почти грубо втолкнул меня внутрь, и, лишь раз взглянув перед собой, я едва не завопила от страха.
Абсолютно обнаженный Алмер был привязан за руки к потолочной балке так, что едва касался пальцами ног пола. Во рту кляп, лицо красное, искажено от боли, глаза остекленевшие, тело сплошь покрыто потом и кошмарными розовыми следами, очевидно, от плетей, вытянуто в струну и так напряжено, что чудилось: вот-вот лопнут мускулы.
Я рванулась к мужу, ничего не видя перед собой и игнорируя отстраненную мысль, что впервые вижу его полностью голым, но Инослас внезапно выбросил вперед свою ручищу и, зажав рот, с силой притиснул спиной к своей груди, одновременно фиксируя оба запястья.
– Не возражаете, если мы присоединимся к веселью? – с ядовитой насмешкой спросил он, сдерживая мое истеричное сопротивление, и наклонился к уху: – Спокойно, кресса Греймунна, не нужно так торопиться. Мы не пропустили ничего действительно интересного, не так ли?
– Да как вы смеете! – завизжала вдруг где-то справа женщина, но я не могла оторвать глаз от Алмера, который, заметив нас, внезапно побледнел, вытаращился, глядя именно на меня прямо-таки с ужасом, и задергался в своих путах, извиваясь всем истерзанным телом. Отчаянно замотав головой, я смогла освободиться от ладони, зажимавшей рот, и заорала что есть сил:
– Кто дал вам право так обращаться с ним! Немедленно развяжите!
– Претензия не обоснована, кресса Греймунна, – невозмутимо ответил мой захватчик. – Ее, как и требование об освобождении, следует адресовать той, кто и связал вашего… оставим без комментариев кого.
Тут к ногам моего мужа тот руниг, что ворвался первым, швырнул полуголую женщину, лицо которой было полностью скрыто светлыми волосами, и Алмер стал вырываться из веревок еще сильнее, глядя теперь исключительно на нее.