А пока об этом никто не догадывался, еще не было штормового предупреждения, еще синоптики и не подозревали, какой сюрприз готовит им природа, и спокойно давали прогноз о ясной погоде без осадков и ветра.
И порт жил своей обычной жизнью.
У причалов стояли под разгрузкой избитые морем траулеры и осадистые крупнотоннажные, полные добытой в океане рыбы, плавбазы; звонили портальные краны, подходили длинные составы вагонов-холодильников, свистели маневровые паровозики, гудели машины; матросы окатывали водой из шлангов палубы. Солнце отблескивало на поверхности залива, дробилось на мелкой волне, вспыхивало ослепительными бликами.
«Посейдон» стоял у дальнего причала. Матросы покрывали черным лаком корпус судна, якорные цепи, кнехты, лебедки; красили в оранжевый цвет мачты, шлюпки, всю надстройку. Постепенно спасательный буксир принимал свой обычный вид.
В большом помещении на корме расположился водолазный пост со всем своим снаряжением: баллонами сжатого воздуха, медными шлемами, прорезиненными рубахами, свинцовыми грузами, воздушными шлангами, телефоном и галошами на свинцовой подошве.
Грибанов разбирал клапан-золотник в медном шлеме, а Веригин и Шебалкин заклеивали потертые места водолазных рубах.
Дверь поста была открыта, и, когда Славка проходил мимо, Григорий Семенович окликнул его:
— Ну как, моряк, привыкаешь?
— Привыкаю, дядя Гриша.
— А чего хмурый? На спасателе только и практика. Это тебе не какой-нибудь туристский лайнер с оркестром в ресторане.
— Мне об этом уже говорили, — скривился Славка.
— Ну-ну, — Григорий Семенович внимательно посмотрел на юношу. — Ремонт, конечно, дело нудное. Вот выйдем в море, повеселей будет.
— Чигринов, я тебя куда послал! — окликнул Славку боцман Гайдабура. Жилистый, подвижный, он держал в руках металлическую свайку для сращивания стальных тросов.
— Иду, иду, — недовольно ответил Славка.
— Он идет! Полюбуйтесь на него! — обратился боцман к водолазам. — Ты ползешь как камбала, а не идешь. Так ты и в шторм будешь шевелиться?
Славка не ответил, а Гайдабура, наставительно подняв в зарубцованных шрамах и ссадинах обрубок указательного пальца, сказал:
— Если мы будем ползать, как ты, все суда в море потонут. Ты — скорая морская помощь. Вьюном вертеться надо, чтоб палуба под ногами дымилась. Ясно?
— Ясно, — с насмешливым видом ответил Славка.
— Раз ясно, иди выполняй приказ.
Боцман присел на комингс — железный порог, снял видавшую виды фуражку и вытер вспотевший, прорубленный глубокими морщинами лоб. Сквозь редкие волосы па макушке просвечивала лысинка. Пригладив волосы и помолчав в раздумье, он доверительно пожаловался:
— Что-то поясница у меня сегодня ноет. Шторм чует.
— На берег спишешься — синоптиком станешь, — улыбнулся Грибанов. — Или лектором в обществе «Знание». Вон какую лекцию закатил курсанту.
— Шутки шуткуешь, Семеныч, — вздохнул боцман. — Я берега боюсь, как черт ладана.
— Время подходит — не открестишься.
Боцман и водолаз разительно отличались друг от друга: один — нескладный, тощий, с длинным лицом и длинной кадыкастой шеей, другой — плотный, коренастый, с головой, вросшей в налитые силой плечи. И в то же время, как ни странно, они были схожи. Оба прокалены солнцем, продублены ветрами всех широт, просолены волнами морей- океанов, в обоих чувствовалась уверенность и знание своего дела. И теперь, когда они разговаривали, было видно, что они давным-давно спаяны единой судьбой, давно знают друг о друге все, как могут знать только люди, немало лет проплававшие вместе.
— Ну, испортил ты мне настроение. — Гайдабура сморщил и без того морщинистое лицо и признался: — Я берега и вправду боюсь. Всю жизнь на воде. По всем морям-океанам плавал, везде побывал. Вот только в Сандуны не сподобился. Ты бывал?
— Нет, — усмехнулся Григорий Семенович. Он давно знал заветную мечту боцмана — побывать в Сандуновских банях в Москве.
Маялся боцман ревматизмом, любил попариться, выгнать простуду.
— Говорят, лежишь, паришься, а тебе пиво подносят, раки, соленые бублики. Войдешь стариком, выйдешь — хоть женись. Сказка! — Гайдабура мечтательно прищурил глаза. — Так вот проживешь век и ничего не увидишь. — И вдруг заорал: — Посильней наноси удар! Посильней!
— Я не плотник, — огрызнулся Славка. Он рубил па корме бревно-коротыш для пластыря.
— Матрос на спасателе — особый матрос, — опять сел на своего «конька» Гайдабура. — Он и слесарь, и сварщик, и плотник. Мы — спасатели, мы все должны уметь.
Славка в сердцах так ахнул по бревну, что брызнули щепки.
— Попридержи удар! — вскочил Гайдабура. — Ты мне так весь материал изведешь.
— То посильней, то придержи. — Славка всадил топор в бревно и сказал усмехаясь: — Рубите сами, а я посмотрю.
— Ты как разговариваешь? — поразился Гайдабура. — Я тебе кто?
— Никто. — Славка вразвалочку пошел с кормы.
— Ну не-ет, — протянул боцман, растерянно глядя вслед Славке. — Нет. С этим акселератом я инфаркт схлопочу. Всего три дня на судне, а у меня уже сердце перебои дает. Что мне с ним делать?
— Наказать, — сердито ответил Григорий Семенович.
— «Наказать»! Он же капитанский сын.
— Плохо ты думаешь о своем капитане.
— Плохо я не думаю, но дело тут тонкое...
По судовой радиотрансляции раздался голос старпома:
— Курсанту Чигринову зайти в рубку!
Когда Славка поднялся в рулевую рубку, отец встретил его строгим взглядом.