Маджид поднялся. Немного подумал. Достал из кармана десятифунтовую бумажку и положил ее на стол.
– Это за мое пиво и кофе, – пояснил он. – Я не могу позволить, чтобы вы за меня платили. Не в этот раз. Извините меня. До свидания.
Он повернулся и пошел к выходу. Дроуэр усмехнулся. «Мальчишка», – подумал профессор.
Вечером этого дня он встретился с Бахыш-ханом, который ждал его в небольшом доме на окраине Кембриджа.
– Вы его убедили? – поинтересовался Бахыш-хан.
– Не уверен. Но он начал сомневаться. Во всяком случае, обещал подумать до завтра. Шансы пятьдесят на пятьдесят, но я полагаю, что в конечном итоге он может согласиться.
– Надеюсь, что согласится, – вздохнул Бахыш-хан. – Между прочим, наша версия выглядит не такой уже невозможной. Ведь там действительно не было никаких известных руководителей, только двое вождей племен. Это не тот уровень, ради которого нужно было наносить мощный ракетный удар.
– Об этом нужно было сказать вашим друзьям из военного командования, – резко возразил Дроуэр, – в моей стране эта глупая война в Афганистане вызывает все больше и больше нареканий. Если Тони Блэр решил идти у вас на поводу, это еще не означает, что мы должны нести такие потери.
– Решение принимало ваше правительство, – напомнил Бахыш-хан.
– Под сильным давлением вашего прежнего президента, – парировал Дроуэр. – Хотя вы, наверно, правы. Мы сами принимали такое ошибочное решение, позволяя нашему премьеру втянуть нас в эту изнурительную и никому не нужную войну.
– Что вы сказали ему насчет меня?
– Сообщил о вашем аресте и пообещал, что вас наверняка осудят.
– И как он отреагировал? – нервно спросил Бахыш-хан.
– По-моему, обрадовался. Во всяком случае, я бы не рекомендовал вам в ближайшие десять или двадцать лет попадаться ему на глаза, – усмехнувшись, добавил Дроуэр.
Бахыш-хан негромко выругался, отвернувшись от своего собеседника. Всегда обидно слышать подобные слова, даже из уст союзника.
Ранение в плечо оказалось болезненным. Правда, пуля пробила ему плечо навылет, но главная опасность была не в этом: он едва не умер от заражения крови. Врачи с трудом спасли его, отправив на лечение в Карачи. Там, в больнице, его и арестовали. Еще четыре месяца, раненный и измученный, он провел в тюремном лазарете, рассказывая следователям, где и когда мог получить эти ранения.
Асиф Шахвани всегда верил, что действует правильно. Он сражался на стороне белуджей против иранцев, которые убивали и вешали лидеров белуджей, стремясь не допустить сепаратистского движения на юго-востоке страны в Белуджистане. Он сражался против неверных в Афганистане, взрывал пакистанских чиновников и офицеров, продавшихся Западу в родной стране, и никогда не сомневался в том, что делает. Но когда он получил ранение в спину от талибов и попал в тюрьму на родине, его решимость в справедливость собственной борьбы несколько поколебалась. А когда он вышел наконец из тюрьмы, то узнал, что в Карачи взорвали его бывшего наставника и учителя муллу Мумтаза Рахмани, которому он верил больше, чем самому себе. Асиф не знал, что ему делать. Он даже не мог предположить, что из тюрьмы его выпустили по просьбе американцев, которые собирались использовать этого человека, так и не понявшего, что именно произошло в Кандагаре в прошлом году.
Сначала ему дали возможность попытаться как-то устроиться. Но о смерти Мумтаза Рахмани уже знали не только в Белуджистане, но и по всему Пакистану. Его ученик не имел шансов не только вызвать доверие у своих бывших соратников, но и вообще рассчитывать хоть на какое-то снисхождение. Затем выяснилось, что дядя самого Асифа отказался от него, заявив, что не хочет иметь ничего общего с предателем. Существовать приходилось на оставшиеся деньги, а жить в каком-то небольшом доме, который ему удалось снять за гроши. Так долго продолжаться не могло. Асиф пытался встретиться со своим дядей, ходил к своим бывшим знакомым, но везде его встречали закрытые двери. В полном отчаянии он вышел на улицу, не зная, что ему теперь делать. После перенесенных страданий и унижений это был уже не прежний сильный и уверенный в себя Асиф Шахвани. Теперь это была лишь его тень.
На самом деле вся его беда состояла лишь в том, что он слишком верил своим наставникам и честно сражался во имя великой идеи. Он взрывал и убивал официальных лиц, не задумываясь о том, как будет жить дальше. Вся его дальнейшая судьба казалась ему непрерывной борьбой за идеалы, в которые он поверил в молодости. Так легко было переезжать из города в город, получая нужные документы, деньги, оборудование, технику. Теперь всего этого у него не было. И самое главное – не было никаких накоплений, ведь он убивал не во имя денег, а во имя великой идеи. И если бы ему даже предложили какую-то сумму, он бы с негодованием отверг ее. Разве нужны деньги смертнику, готовому отдать жизнь против неверных. Разве нужны эти материальные символы человеку, готовому на все ради своей борьбы? Но оказалось, что деньги нужны, и едва от него отвернулись его соратники, как он начал попросту голодать. Работать он не умел, устраиваться куда-либо не хотел, а оставшиеся деньги стремительно таяли. У него остались последние рупии, которые можно было потратить на еду. Кроме одежды, которая была на нем, у него больше ничего не было. Даже часы, которые пришлось оставить в тюрьме, когда врач приносил ему дорогие лекарства, чтобы спасти его от заражения крови.
Он брел по улице, когда рядом с ним остановился внедорожник «Ниссан», за рулем которого сидел незнакомый ему человек. По виду он напоминал местного, но было понятно, что он не пакистанец. Мужчина наклонил голову.
– Салам аллейкум, Асиф, – вежливо сказал он, – садись в машину, я давно тебя ищу.
Асиф не заставил себя долго ждать. Даже если этот незнакомец – посланник Иблиса, ему было уже все равно. Он залез в автомобиль, усаживаясь рядом с неизвестным. Тот тронул машину.
– Ты, наверно, меня не помнишь, – сказал незнакомец. – Я сеньор Эхидо, близкий друг твоего наставника Мумтаза Рахмани, да упокоит Аллах его душу.
– Да, – кивнул Асиф, – он был моим воспитателем.
– Я знаю. Может, ты меня вспомнишь? Мы встречались в прошлом году в доме достопочтимого Мумтаза Рахмани.
– Возможно, – пожал плечами Асиф.
– Я тогда привозил тело его убитого брата Самандара, – напомнил сеньор Эхидо.
– Теперь вспомнил, – кивнул Асиф, – уважаемый Мумтаз Рахмани очень переживал за своего брата, хотел похоронить его как подобает мусульманину и очень благодарил вас за помощь.
– Значит, вспомнил, – улыбнулся сеньор Эхидо.
– А сам Мумтаз Рахмани погиб так страшно и нелепо, – вздохнул Асиф. – Говорят, что враги взорвали его, когда он выезжал из Карачи. И вместе с ним погибли трое его телохранителей. Я был в тюремной больнице и ничем не мог ему помочь. Но его останки привезли в Хошаб и там похоронили. А сейчас везде говорят, что он был предателем и работал на американцев. Я в это не верю.
– И я не верю, – кивнул сеньор Эхидо. – Я ведь боливийский бизнесмен и давно знал нашего друга. Он был честным и неподкупным человеком…
Нужно было видеть в этот момент глаза сеньора Эхидо. Но он смотрел вперед, стараясь не встречаться взглядом со своим собеседником.
– Правильно, – согласился Асиф, – это был очень набожный и святой человек… А из него сейчас сделали предателя. Мне так обидно, что все об этом говорят. Но я им все равно не верю.
– За день до его гибели мы с ним встречались. Он очень переживал за тебя, говорил, что должен помочь тебе выйти из тюрьмы, и просил меня позаботиться о тебе.
Асиф молчал, вспоминая свои мучения и скитания.
– Но меня отозвали в Боливию, – пояснил сеньор Эхидо, – и поэтому я ничего не успел сделать. А когда вернулся, мне сообщили, что тебя уже выпустили. Я долго искал тебя в Хошабе, но там ты так и не появился.
– Мне никто не верит, – сообщил Асиф, – они все считают меня предателем.
Он понуро опустил голову.
– Давай для начала я отвезу тебя в баню, – предложил сеньор Эхидо, – потом мы переоденем тебя в новую одежду и найдем тебе достойное жилье. Воля покойного Мумтаза Рахмани для меня священна. Я верил ему и буду верить тебе. И мы найдем тех предателей, которые взорвали и убили твоего наставника.
– Да, – поднял голову Асиф, скрипнув зубами, – я докажу всем, что он был невиновен. Я всем докажу, что всегда был на его стороне. Никто не посмеет назвать меня предателем.
Эхидо с некоторым любопытством посмотрел на своего бледного от волнения пассажира, но ничего более не сказал. В салоне уже дурно пахло, и он первым делом отвез своего пассажира в баню, а затем приказал сжечь его одежду, купив Асифу новый комплект одежды и заменив на нем все, даже обувь.
Какой страшный фанатизм, думал Эхидо. Этого человека предали, бросили, отправили в тюрьму. Он едва не умер от ранения и заражения крови. Мучился, скитался, жил впроголодь. Презираемый всеми за своего наставника, оказавшегося прохвостом, отвергнутый, растоптанный, забытый, никому не нужный, он готов снова идти убивать и мстить во имя каких-то неведомых целей. В чем истоки этого фанатизма, в который раз спросил себя Эхидо. Выходит, что он – порождение ограниченных людей, не способных к широкому мышлению. Да, любой фанатизм направлен прежде всего против самого себя.
Через три часа Асиф Шахвани уже обедал в небольшом ресторане рядом с отелем, где снял комнату. Оставив ему немного денег, сеньор Эхидо приехал в американское консульство, где его уже ждал Джастин Бруланд.
– Я его нашел, – сообщил Эхидо. – Он в таком взвинченном состоянии, что готов был поверить кому угодно и во что угодно. Даже если бы я ему сказал, что погибший Мумтаз Рахмани был святым, он бы наверняка и этому поверил.