– Да нет. Все правильно. Вы прекрасно знали, что там уже ничего нет. Поэтому и сдали не нужную вам лабораторию и всех ее сотрудников, рассчитывая именно на нашу бескомпромиссность и желание вашего государства получить подобный научный центр в свое распоряжение. Вы все точно просчитали. Понимали, что мы ни при каких обстоятельствах не позволим пакистанцам заполучить такую лабораторию. Кстати, профессора никто не убивал. Она выпила яд и умерла. Было заметно, что в последнее время она была на грани. Трагедия с сыном, неуверенность в собственной моральной правоте, истеричность, отсутствие должного самоуважения – все сказалось. И она себя убила.
– Очень жаль, – спокойно сказал Валид Шариф-хан. – Ну и что? Вы все равно убили всех ее сотрудников. И ее убили бы так же, как и остальных.
– Верно, – согласился Эхидо, – вы на это и рассчитывали. Однако сами не хотели появляться в лаборатории до тех пор, пока мы ее не уничтожим. Поэтому организовали ложное нападение на нашу колонну. В вас стреляли холостыми, а вот в нашего водителя – уже боевыми. Нужно было обязательно кого-то убить, чтобы создать вам алиби.
– И вам не стыдно так говорить? – возмутился полковник. – Я потерял столько крови…
– Когда вы упали, я бросился к вам, чтобы помочь, – напомнил Эхидо, – и мой платок оказался в вашей крови. Я еще тогда испугался, что пуля могла попасть вам в печень. Но тогда кровь была бы почти черная, а она была у вас алого цвета. Вчера я сдал свой платок на анализ вашему эксперту. Это не кровь, господин полковник. Это обычная краска. Экспертиза все подтвердила. У вас не было никакого ранения. Позвонив в больницу, я узнал, что вас доставили сюда уже перевязанным и вы просили врачей не снимать повязки, иначе это причинит вам невыносимую боль. Все было ложью. Никакого ранения вообще нет. Если хотите, я приглашу врача и он вас осмотрит…
Он ждал ответа секунду, две, пять, двадцать, сорок.
– Не надо, – наконец мрачно изрек полковник. – Я понимал, что вы убьете всех, кто там будет, и просто струсил. Организовал ложное нападение, чтобы отлежаться в больнице. А вы действительно всех убили, включая полковника Интизара Хакима и его людей.
– Вы не струсили. Наоборот, все точно рассчитали. Вы же сказали мне, что сами были в Мулане. Именно вы увезли оба контейнера, именно вы организовали ложную засаду, сдали нам пустую лабораторию, попутно присвоив деньги ученых. Вы были уверены, что мы уничтожим лабораторию и вы спрячете все концы в воду. Но маленькие неточности вас погубили. Сначала мой платок, омоченный краской, а не вашей кровью. Потом ваша спешность в получении денег. Когда в нас начали стрелять, я сразу понял, что это была организованная акция. Но кто и почему ее организовал? Ведь, кроме нас с вами, никто не знал о нашей предстоящей поездке. Полковник Интизар Хаким получил запечатанный приказ только за несколько часов до нашего выступления. Получалось, что выдать нас мог только я, что вообще противоречило здравому смыслу. И, наконец, самый важный фактор. Когда вы были в лаборатории за день до нашего приезда и вместе с Ибрагимом забирали контейнеры, вас видел Хозван Джабри.
– Который погиб вместе с остальными, – усмехнулся полковник Валид Шариф-хан, – в газете даже поместили некролог.
Эхидо подошел к дверям и открыл их. На пороге стоял Хозван Джабри. Он поднял руку и, показав на лежавшего полковника, твердо заявил:
– Это Идрис аль-Исфахани.
И сразу вслед за этими словами в палату вбежало несколько человек. Это были двое сотрудников Эхидо и два офицера полиции. Из-под подушки мнимого раненого извлекли два пистолета.
– Вы арестованы, – сказал один из офицеров полиции.
– Добрый день, уважаемый Идрис аль-Исфахани, – улыбнувшись, произнес Эхидо. – Меня радует, что хотя бы три миллиона долларов не пропали зря и голова известного террориста у меня в руках. Вас поэтому и не могли так долго найти, полковник Валид Шариф-хан. Именно потому, что вы были, с одной стороны, руководителем разведслужбы своей страны, а с другой – главой службы безопасности террористической организации. У вас была блестящая легенда и прекрасная конспирация. Но, получив деньги за поиски лаборатории, вы несколько поспешили, и ваша жадность в конечном итоге вас погубила.
– Это все клевета, – закричал Валид Шариф-хан, – у вас нет никаких доказательств!
– У нас они будут, – возразил Эхидо. – Как только вам введут «сыворотку правды», вы расскажете нам, куда вы увезли контейнеры. И даже сами покажете нам эти места. Вы проиграли, Идрис аль-Исфахани. Ваш день «Х» уже наступил.
Полковник поднял пульт, посмотрел на него и вдруг с силой швырнул его об стенку. С такой силой, что тот разлетелся на мелкие куски.
– Где деньги, полковник? – улыбнулся Эхидо. – Надеюсь, как честный человек, вы вернете мне все до последнего доллара.
Первый признак порчи общественных нравов — это исчезновение правды…
Правда, которая ныне в ходу среди нас, — это не то, что есть в действительности, а то, в чем мы убеждаем других, — совершенно так же, как и с обращающейся между нами монетой: ведь мы называем этим словом не только полноценную монету, но и фальшивую.
Он сидел в своем кресле, когда позвонил телефон. Обернувшись, он посмотрел на стоявшие слева телефоны. Два правительственных, прямой с президентом, прямой с премьер-министром; городской, внутренний, еще один городской прямой телефон, номер которого знали только несколько человек в городе. Если бы даже позвонил телефон президента, он снял бы трубку гораздо медленнее, чем в этом случае. Этого звонка он ждал.
— Все в порядке. Мы готовы, — сказал знакомый голос.
Он помедлил. Теперь нужно было решать. В конце концов, это был и его выбор. Но он помнил о том, что любой телефон можно прослушать, даже правительственный. И поэтому он произнес условную фразу:
— Вы ошиблись номером, — и сразу положил трубку. Для его собеседника это был сигнал к действию. Он знает, что нужно делать.
Положив трубку, хозяин кабинета на миг закрыл глаза. Выбор сделан.
Теперь все будет решено в течение нескольких дней. Когда-нибудь нужно было на это решиться. Иначе это состояние неустойчивого равновесия может продолжаться очень долго. А при больном президенте это еще и опасно. Он потянулся к телефону правительственной связи и набрал знакомый номер.
— Добрый день, — сказал он привычным мягким голосом, — я хотел бы с вами встретиться и побеседовать. — Человек, которому он звонил, не удивился.
Очевидно, он ждал этого звонка.
— Когда мы можем встретиться? Мне приехать к вам или увидимся в другом месте?
— Я думаю, лучше в другом.
Разговор будет конфиденциальным. Этот телефон тоже могли прослушивать, хотя связисты утверждали, что это вообще невозможно.
— Понимаю. Где?
— Я послал вам конверт с адресом. Нарочным. Вы получите его через десять минут.
— Договорились.
Теперь дороги назад не было. Все было решено. Он провел рукой по лицу, словно вытирая невидимый пот. Свою партию он играет белыми и должен выиграть.
Ничьей быть не должно.
Нас было одиннадцать человек. Вообще-то нас было десять, но в последний момент дали эту журналистку, которая, оказывается, давно просилась выехать на боевую операцию. С виду ничего собой не представляет. Маленькая, худая, в больших очках. Типичная пигалица, а пишет такие репортажи. Откуда, интересно, такие берутся? Нужно было видеть выражение ее лица, когда на нее надевали бронежилет. Она все время поправляла очки и спрашивала, когда ей дадут посмотреть наше оружие. Михалыч, конечно, оружия ей давать не стал. Вернее, не собирался давать, пока не появился полковник Горохов. Журналистка полезла с этой просьбой к нему, и полковник выразительно посмотрел на Михалыча. Михалыч чертыхнулся достаточно громко и распорядился, чтобы этой прилипчивой тянучке показали наш пистолет. Обычный пистолет безо всяких наворотов. Правда, он добавил, чтобы выдали пистолет с полной обоймой. На нашем жаргоне «полная обойма» означает пустышку. Сергей так и понял Михалыча, протянув журналистке пистолет с пустой обоймой. Конечно, по тяжести оружия можно почувствовать, есть ли там патроны, но она была вполне счастлива и этим, так ничего и не заподозрив.
Она схватила оружие с таким видом, словно уже сейчас собиралась выходить на бандитов и палить от бедра, как делают ковбои.
Я недавно смотрел фильм, где женщина-ковбой стреляет лучше мужчин.
Конечно, это вранье, но вранье интересное. Наша журналистка даже не подозревала, что сначала нужно научиться реагировать на опасность, верно ее оценивать, а уже потом хвататься за пистолет. Быстрая стрельба хороша только в приключенческом фильме, в нашем деле она может быть смертельно опасной, когда вместо врага можешь попасть в товарища. Она рассматривала пистолет минуты две и потом вернула его Сергею.
По-моему, полковник понял трюк с оружием и строго посмотрел на Михалыча. Но ничего не сказал. Операция предстояла сложная. Мы искали Коробка по всей Москве. Два раза он от нас уходил, и вот теперь мы получили информацию, что он скрывается у одной своей подружки в Центральном округе города. Мы про Коробка к этому времени многое уже знали. И хорошо понимали, что один он там не будет. Вообще, это был своеобразный бандит. Бывший сотрудник милиции, погоревший на взятке, он восемь лет провел в колонии Нижнего Тагила, куда ссылали в советское время сотрудников милиции и прокуратуры, приговоренных к разным срокам наказания.
В обычную колонию таким ребятам нельзя. Их сразу «на перо» брали, убивая в туалете, или, в лучшем случае, насиловали всем бараком. Очень не любили в блатной среде бывших сотрудников правоохранительных органов, попавших за решетку. Поэтому для таких заключенных были специальные лагеря. И Коробок отсидел там восемь лет, пока не вышел в первый раз. Его, конечно, никто обратно на работу брать не собирался. Но ведь образование-то у него было милицейское, куда ему было податься? Пришлось ему идти маляром в какую-то шарашкину контору.
А через два года сорвался человек и оказался замешан в истории с крадеными вещами. Ему еще один срок дали, только отсидел он на этот раз в обычной колонии.
Вот там он и развернулся. Говорят, два раза его чуть было не убили. Но разве такого убьешь. Его Коробком за фамилию называли. Коробков была его фамилия, а на самом деле его должны были называть Шкафовым или чем-то в этом роде. Он был ростом за метр восемьдесят и с такими бицепсами, накачанными в армии, что запросто несколько противников мог уложить. Он был спортсменом, в армии служил в десантных войсках и в лагере оказался не самым слабым.