Ботон не был напуган всеми этими дурными предзнаменованиями и приказал причаливать к берегу. Он тотчас послал своего глашатая в сопровождении внушительной охраны лично к Императору. На грифельной дощечке Ботон написал свои требования. Императору предлагалось на выбор два варианта. Либо он принимает Ботона как генералиссимуса Лудекты и дает согласие на брак с Нетвиссой Леддой, либо Ботон со своей армией начинает осаду Алу и заберет женщину силой. Сообщение умоляло Императора выбрать первый вариант. Ботон также кратко описал свое фамильное древо. Император, получив послание, был сильно разгневан. Ему казалось, что его семья и достоинство подверглись оскорблению. И потому он приказал предать распятию всю делегацию Ботона.
Осада Алу началась под угрожающими небесами медного цвета и аккомпанемент серии небольших землетрясений. Не только на памяти живущих, но и в исторических хрониках за тысячи лет существования столицы цивилизованного мира не было еще ни одного враждебного нападения на Алу. И никому бы не пришло в голову, что прославленный военачальник Ботон может решиться на такой поступок. Атака Ботона была столь молниеносной, что его посланцы, распятые Императором на крестах, еще не закончили извиваться, как Ботон во главе своих легионеров уже оказался в двух кварталах от императорского дворца, расположенного в центре города. Сопротивления практически не было. Военная операция завершилась за двадцать минут. Император вместе со своей семьёй и охраной были взяты в плен. Госпожа Ледда оказалась в горячих объятиях любовника. Экспедиция закончилась, говоря современным языком, по воле божьей.
Небольшие землетрясения сопровождали вторжение легионов Ботона, и, когда он достиг дворца Императора, землю затрясло со страшной силой. Каменные мостовые покрылись глубокими трещинами. Массивные здания стали с грохотом разрушаться, как бы аплодируя лудектским солдатам. Ботон находился во главе войска, когда его оглушило и бросило на мостовую. Теряя сознание, он успел лишь заметить, как три четверти его армии превратились в кровавое месиво из костей и разорванной плоти; но эту картину милосердно закрыли от его глаз тысячи тонн каменной пыли. Очнулся Ботон уже в тайной тюрьме цитадели Алу…
Около десяти часов утра Коулингтон тихо вошёл в комнату Мередита. Всю ночь доктор размышлял о первой беседе с пациентом и вчерашнем совещании с лингвистами, посвященном записям на неизвестном языке. Психиатр решил поделиться своими мыслями с Мередитом:
— Мне тут вспомнился один необычный случай, который произошел лет семь-восемь назад. Я работал тогда стажером в Государственной больнице Коннектикута для душевнобольных. В течение двух лет я был помощником доктора Флойда Хэвиленда. У нас было несколько частных пациентов, и был среди них один джентльмен средних лет. Он пришел к Хэвиленду, услышав о его успехах в лечении психических заболеваний. Этот джентльмен, которого я назову «Смитом» никоим образом не был сумасшедшим. Он жаловался, что ему мешают жить галлюцинации. Мы пытались лечить его два месяца. Он пришел добровольно и обладал достаточными средствами, поэтому мы предоставили ему отдельную комнату. Смит по всем признакам был нормальным за исключением тех моментов, когда его внимание было поглощено какими-то галлюцинациями. Пока он пребывал у нас, я часто убеждал мистера Смита, что у него нет никаких заболеваний мозга. Мой диагноз был такой — мистер Смит страдает от наследственной памяти. И доктор Хэвиленд был согласен со мной. Такой диагноз был настолько редким, что являлся в своем роде уникальным.
Среднестатистический психиатр за всю свою карьеру мог бы никогда не столкнуться с таким больным. Есть, однако, зарегистрированные случаи. Мы смогли отправить пациента домой почти выздоровевшим. Мы посоветовали Смиту заниматься самовнушением. Напоминать себе, что с ним все в порядке, и его галлюцинации являются лишь временной иллюзией, а не болезнью.
— Занятный случай, — прокомментировал Мередит рассказ психиатра. Его слова были всего лишь попыткой показаться вежливым. На самом деле его ум был занят воспоминаниями о сновидении: военачальник Ботон буйствует в тюремной камере, его тревожит судьба своих солдат. Сквозь маленькое окошко он видит мертвенно-бледное небо и какие-то вспышки огня, слышит далекий и пугающий рёв моря. Сейчас Мередит был просто не способен слушать Коулингтона. Но чутьё подсказывало ему, что о своем сне лучше не рассказывать, так как никто ему всё равно не поверит.
Доктор Коулингтон заметил, что пациент выглядит бледным и напряженным. И это ему не нравилось. Доктор задумался на мгновение, выпрямился в кресле, положил ногу на ногу и соединил пальцы в некоем судейском жесте.
— Честно говоря, Мередит, я решил вам рассказать про Смита не только потому, что он был необычным пациентом, но и из-за того, что его галлюцинации имели поразительное сходство с вашими. Я не хотел вас тревожить, пока ваше душевное состояние не улучшится. В общем, мистер Смит мог вспомнить и даже произнести некоторые фразы на неизвестном доисторическом языке, которые он выуживал из своей исторической памяти в моменты галлюцинаций.
— Мередит, — доктор повернулся к пациенту и внимательно посмотрел в его глаза, — у Смита было три-четыре фразы, идентичных вашим!
— Боже мой! — воскликнул Мередит. — Что это за слова были, доктор? Вы записали их?
— Да, я принес эти записи, — ответил психиатр.
Мередит вскочил со своего кресла и склонился над плечом Коулингтона, пока тот перебирал бумаги. Он не отрывал глаз от листков с аккуратно напечатанными словами, слушая внимательно и содрогаясь, пока доктор Коулингтон читал вслух. Затем он взял листки в свои руки, сел в кресло и перечитал всё сам, шепотом проговаривая каждое слово. Мередит был бледен, его трясло с ног до головы, когда он по одному листочку возвращал записи психиатру. Доктор Коулингтон с тревогой смотрел на него. Его профессиональный ум был настороже. Этот необычный эксперимент с записями Смита чем-то привлек внимание пациента. Доктор Коулингтон чувствовал что-то смутное, что не мог выразить словами. Несмотря на его многолетний опыт в лечении психических, нервных и «пограничных» заболеваний, он не мог определить, что происходит в уме Мередита. Так что этот пациент был ему особенно интересен. Но психиатр был бы еще более озадачен, если бы узнал истину.
Мередит, перечитывая записи Смита, опознал все слова и термины, но особенно его поразила фраза «Наш любимый Ботон пропал без вести». Доктор решил, что сейчас лучше не беспокоить больного. Пусть Мередит отдохнёт, восстановит силы и справится с душевным волнением, от чего бы оно ни возникло. И поэтому потихоньку направился к двери. Выходя, он на мгновение задержался и еще раз глянул на пациента. Мередит, похоже, не обратил внимания, что доктор уходит. Он погрузился в какие-то размышления и не замечал ничего вокруг. И доктор Коулингтон, научившийся за долгие годы работы с психически больными людьми добиваться их расположения, увидел в глазах Мередита слёзы.
Через час одна медсестра передала психиатру просьбу Мередита навестить его. Пациент выглядел спокойным и нормальным.
— Я попросил вас зайти на минутку, доктор, — начал Мередит, — хотел спросить, есть ли у вас какое-нибудь снотворное?
Затем он горько усмехнулся: — Знаю только, что такой сон могут вызвать морфий и опий. Я не особо разбираюсь в медицине, и естественно вы можете не давать мне лекарств больше чем необходимо.
Доктор Коулингтон подобно судье задумался. Это была неожиданная просьба. Он принял во внимание, что история его пациента Смита сильно огорчила Мередита. Доктор воздержался от расспросов, зачем Мередиту понадобилось снотворное. Он кивнул головой.
— Я приготовлю вам самую простую настойку, — сказал психиатр. — Она не вызывает привыкания, основана на опасном наркотике хлорале, но для своих больных я смешиваю его с сиропом и развожу в половине стакана воды. Очень хорошо усыпляет. Я пришлю его вам, но пожалуйста, помните: четыре чайные ложки настойки — максимальная доза. Даже двух, пожалуй, будет достаточно. Никогда не больше четырех ложек, и не большего одного приема в двадцать четыре часа.
Доктор Коулингтон подошёл к Мередиту и осмотрел его голову в том месте, где тот ударился об умывальник. Синяк был все еще там. Доктор легонько прощупал синяк пальцами.
— Он уменьшается, — заметил Коулингтон. Затем он улыбнулся и собрался уходить. Мередит остановил его.
— Я хотел попросить у вас… — начал Мередит, — хотел спросить, нельзя ли мне как-то встретиться с тем вашим пациентом по имени Смит?
Доктор покачал головой:
— Сожалею, но мистер Смит умер два года назад.
Через десять минут медсестра принесла маленький поднос, на нем находились стакан, ложка, и бутылка с красноватым приятным на вкус сиропом. Через двадцать минут Мередит, решивший принять компромиссную дозу снотворного в три ложечки, уже пребывал в глубоком сне. А военачальник Ботон стоял посреди темницы в цитадели Алу, стараясь удерживать равновесие и прыгнуть в любую сторону, пока вокруг него крошились тысячи тонн каменной кладки. Грохот заглушал все прочие звуки, кроме яростного шума обезумевшего океана. Мертвенно-бледные вспышки снаружи цитадели заметно участились. До ушей Ботона доносились какие-то взрывы. Алуанцы подрывали дома в центральной части города, чтобы не дать распространиться пожару, который буйствовал дни и ночи, и был неостановим. Эти звуки взрывов казались Ботону слабыми по сравнению с разрушением цитадели, внутри которой он был заперт. Внезапно наступил критический момент, которого военачальник с опасением ждал. Каменный пол под его ногами начал прогибаться. Ботон прыгал туда-сюда, вытягивал руки вверх, пытаясь за что-нибудь зацепиться. Его сердце судорожно билось. Душный пыльный воздух сдавливал его дыхание. Затем прочная стена его темницы раскололось сверху донизу, и облако пыли вырвалось в соседнее помещение. Задыхаясь и кашляя, борясь за жизнь, Ботон обошел трещины в полу и пролез через открывшуюся щель в стене. Он с трудом взобрался на кучу мусора, бывшего несколько секунд назад целым этажом цитадели.
Ботон пробирался через облака пыли, завалы камней, обходил ямы, полз вперед к неопределенному месту, где он будет свободен. Наконец, когда силы Ботона почти иссякли, с покрасневшими глазами и обжигающей болью в горле, он вылез на последний холм мусора, оставшийся от цитадели, и оказался на углу самой большой площади города. Впервые за все время его спасения из смертельной ловушки Ботон неожиданно почувствовал под ногами что-то мягкое и остановился. Он едва мог видеть, поэтому пригнулся к земле и пошарил руками в толстом слое пыли. Это было тело мужчины в кольчуге. Ботон вздохнул с облегчением. Он перевернул тело, стряхнув с него мусор, и нащупал на поясе покойника короткий боевой топор. Ботон взял его себе. Затем от шелковой туники мужчины он оторвал большой кусок ткани и вытер им свое лицо от грязи. Наконец он взял у покойника тяжелый кожаный кошелек, после чего прилег отдохнуть прямо возле мертвого солдата.
Через десять минут Ботон встал на ноги, потянулся всем телом, проверил топор, взмахнув им три-четыре раза, поправил одежду и подтянул ремни на сандалиях. Он стоял сейчас свободным в центре Алу. Он был неплохо вооружен. Новый прилив энергии охватил его. Ботон посмотрел по сторонам, и с инстинктом подобным домашней пчеле двинулся уверенным шагом лудектского легионера к императорскому дворцу. Больше всего Ботона беспокоил вопрос: что же произошло за то время, пока он был в плену? Почему он был оставлен один в заточении, никто его не беспокоил, и кто-то регулярно приносил ему еду и воду? Почему, интересно, он был схвачен в двух кварталах от императорского дворца, пока лежал без сознания, и до сих пор не был казнен? Его острый ум подсказывал, что дело тут в жуткой ярости моря и пугающих звуках исчезающего города. Император был слишком занят природным бедствием, чтобы тратить время даже на главаря такой кощунственной армии, дерзнувшего впервые в истории материка напасть на столицу мира.
Обходя величественные внешние стены императорского дворца Ботон, наконец, добрался до главного входа. Эта огромная и массивная постройка со стенами толщиной в восемь футов стояла неповрежденной. Не колеблясь, Ботон начал восхождение по прямой лестнице к великолепным воротам из меди, золота и порфира. Перед воротами неподвижно стояли двенадцать вооруженных стражников и офицер, чье бледное лицо резко контрастировало с его голубой туникой. Один из стражников по команде офицера стал спускаться навстречу непрошеному гостю. Ботон убил его одним ударом топора и продолжил подъем по лестнице. Офицер закричал, и все остальные стражники побежали к Ботону. Ботон остановился, и когда первая часть отряда была уже в шаге от него, легко прыгнул вправо. Четыре стражника оказались позади, и Ботон быстрыми смертельными ударами покончил с теми, кто шёл в середине. До того как стражники смогли собраться, Ботон убил офицера и еще пятерых. После чего, оставив живых стражников позади, он быстро достиг ворот и разделался с двумя охранниками, стоявшими возле них.
Теперь на его пути не было никаких препятствий. Ботон мчался сквозь хорошо-знакомые комнаты и широкие коридоры к центру императорского дворца Алу. Через тридцать секунд он оказался у входа в комнаты брата Императора — Нетвиса Толдона, и вошел внутрь. Он обнаружил все семейство, сидящим в столовой возле стола подковообразной формы, так как было время ужина. Ботон был встречен удивленными взглядами и остановился в дверном проеме. Затем поклонился Нетвису Толдону:
— Прошу вас извинить меня за вторжение, господин Нетвис.
Это было бы непростительно при других обстоятельствах, в более благоприятное время.
Толдон ничего не ответил, лишь глядел на Ботона изумленно. Тогда дама его сердца, Нетвисса Ледда, с широко раскрытыми глазами поднялась со своего места за отцовским столом. Понимание того, что значит это неожиданное вторжение, придало ее лицу оттенок алуанской розы. Она с любовью смотрела на своего героя.
— Пойдемте со мной, моя госпожа, — быстро проговорил Ботон, и как олень Нетвисса Ледда подбежала к нему. Он спокойно взял ее за руку, и не успели члены семьи опомниться, как двое беглецов уже спешили через коридоры к выходу из дворца. За первым же углом были слышны крики солдат. Ботон и Ледда остановились, прислушиваясь. Ботон взял топор в правую руку и заслонил собой женщину, но она твердо встала слева от него.
— Сюда, быстро! — шепнула она и повела Ботона к узкому проходу в дальнем конце коридора. Быстро и без слов они скрылись из виду, когда через ворота вбежали солдаты и чей-то голос скомандовал: — К покоям господина Нетвиса Толдона!
Узкий проход вывел беглецов через кухню и кладовые к маленькой дверце. За ней открывался небольшой двор. Ботон с Нетвиссой быстро пересекли его и оказались на площади с западной стороны дворца. И еще до того, как солдаты могли выйти на их след, беглецы растворились среди людей, что толпились на широких улицах Алу. Ботон продолжал искать путь к свободе. Пройдя через большую площадь, он достиг закутка, заросшего кустами, где он хранил свое оружие. Еще не наступил летний вечер, и сейчас ничто не мешало его острому зрению. Когда Ботон вытирал лицо обрывком туники от умершего солдата, ему пришла в голову идея. Покойник был офицером имперского легиона.
Усадив Леди Ледду на гранитный камень, он попросил ее смотреть по сторонам, а сам занялся трупом. Через две мучительные минуты Нетвисса Ледда обернулась посмотреть на своего возлюбленного и увидела, что тот с головы до ног переоделся в военное обмундирование Элтона из Имперского Легиона Ястреба.
Затем они поспешили в южную сторону, через заброшенные кварталы с разрушенными зданиями к тем немногим домам богатых жильцов, что еще пользовались личными повозками с чернокожими рабами. Ботон увидел роскошную повозку, из которой вылазил толстый горожанин, удивленно глядевший на военачальника. Страх богача исчез, когда он узнал племянницу Императора и униформу Имперского легиона.
— Мы хотели бы одолжить вашу повозку, — сказал Ботон.
— Охотно помогу вам, — ответил богач, поклонившись.
Ботон поблагодарил его, усадил свою спутницу в повозку из серебра, которую несли четыре раба, и указал им направление. Затем сел сам и закрыл шелковый занавес. Шесты повозки заскрипели на плечах мускулистых рабов. Они поехали в сторону военного оцепления и кораблей Алуанской регулярной армии. А владелец повозки смотрел им вслед, кланяясь и ухмыляясь.
— Ты, наверное, заметил, что тебе доверилась императорская персона, — сообщила, улыбаясь Нетвисса Ледда. Ей были хорошо известны причины, по которым Император выслал Ботона обратно в Лудекту, и почему произошло первое в истории нападение армии на метрополию Алу.
— Я даже не спрашиваю, куда мы направляемся! — добавила Ледда.
— Я намереваюсь найти безопасное место на севере, — ответил Ботон серьезным тоном. — Я убежден в предсказании Бала, Владыки Полей, что материнский континент будет однажды разрушен. Это мы изучали еще в школе, и вот на наших глазах сбывается пророчество. Более того, мои авгуры предупреждали меня об опасности еще до того как мои галеры достигли берегов Алу. Четыре великие силы, говорили они, столкнутся в конце мира. Разве мы не видели их за работой? Огонь, вышедший из-под контроля по земле, мощное землетрясение, ветра, которых никогда не было, если старые хроники не лгут! Изменение вида воды, превосходящее всякий опыт. Разве не так, любовь моя? Я говорю это не из-за смятения чувств.
Лицо Леди Ледды приняло серьезное выражение.