– Люди, которые повторяют подобные слухи, не знают Каудильо. Он скорее расстанется со своими глазами и руками.
– Он будет в больших долгах, когда эта война закончится, Сеньор.
– Это правда, но хорошо известно, что международные долги разрешают долго не отдавать.
"Вы не должны это говорить американцу", – сказал сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт с очаровательной улыбкой.
– Моя страна имеет много ресурсов, и мы считаем, что сможем обеспечить справедливую долю нашим друзьям, и очень малую тем, кто сидел и критиковал нас в то время, как мы боролись за их безопасность. Любой, кто думает иначе, узнает, что Франко упрямый человек.
Ланни отметил, что бывший контрабандист, как и все другие испанцы, гордился своей нацией. Он свободно говорил о великом будущем его родины, и особенно ее роли как родины стран Южной Америки. Испания никогда не испытывала никакой любви к так называемой доктрине Монро, считая её самонадеянной, а также излишней. "Мы Фалангисты", – сказал он, – "тверды в нашем убеждении, что только у нас есть правильный метод работы с населением, которое состоит в большей части из красной, желтой и черной рас. О демократии не может быть и речи в таких частях мира, она становится лишь уловкой демагогов и нарушителей спокойствия".
"Между прочим, сеньор Хуан", – рискнул американец – "Интересно, если кто-нибудь когда-либо обратил ваше внимание на тот факт, что название члена вашей организации, я имею в виду этимологически, должно быть Falangita. А falangista небольшое животное, живущее на деревьях".
Табачный король позволил себе удивиться и пообещал посмотреть слово в словарях и сообщить всё генералу Франко. Он был впечатлен достижениями сына Робби Бэдда, и надеется, что он сможет иметь удовольствие встретиться с Робби при его следующем посещении континента. Это Ланни смог сделать для своего отца, как побочный продукт своих других его обязанностей.
Из ресторана Ланни отправился прямо в свою студию в Бьенвеню, уселся за свою пишущую машинку и уложил в наименьшее количество слов то, что он узнал о будущем франкистской Испании. Он запечатал всё в конверт и подписал его "Захаров 103", своё кодовое имя и свой номер "агента президента". Потом запечатал конверт во второй конверт с адресом человека по имени Бейкер в неприметном маленьком кирпичном доме в Вашингтоне, округ Колумбия. Бейкер отнесёт его немедленно персонажу, которого обычно называют "Тот человек в Белом доме", и кого люто ненавидят почти все, кого знал Ланни.
XI
На одной из многочисленных скал, больших и малых, которые торчат из Средиземного моря между Каннами и Жуаном стоит террасный белый замок с красной черепичной крышей, дом женщины, чье имя было некогда известно в Нью-Йорке и Лондоне. Максин Эллиотт, театральная дива, сплетни связывали её с известными людьми, в том числе с Дж.П. Морганом и королём Эдуардом VII. Теперь она была старой женщиной с высоким кровяным давлением, которая взяла на себя роль королевы и играла её с должным высокомерием. В ее дом приходили люди, добившиеся успехов в какой-то или во всех сферах жизни. Ланни Бэдд сделал открытие, что здесь было отличное место, отвечавшее его целям. У Максин был обязательный частный плавательный бассейн, рядом с которым располагались богатые и важные лица, развалившись в шезлонгах, отдыхая от мира, который им слишком надоел. Она была страстным игроком в нарды и играла до бесконечности под красно-желтым полосатым навесом. Там никогда не наблюдалось отсутствие игроков, поэтому Ланни мог слушать разговоры, изредка вставляя несколько слов, чтобы направить их в нужную сторону.
Среди посетителей этого убежища был внук давно покойного королевского покровителя Максин. До недавнего времени этот внук был королём Англии Эдуардом VIII, но в последнее время он был вынужден отказаться от престола по причине его решимости вступить в брак с леди из Балтимора, которая имел два развода и не имела ни капли королевской крови. Теперь он был герцогом Виндзорским, а леди была герцогиней для всех на Побережье Удовольствий, за исключением нескольких высокомерных британцев. Пара прибыла в этот "Château de l'Horizon", по впечатлению Ланни, как два растерянных и эмоционально травмированных человеческих существа, которым требовались уроки Парсифаля Дингла о Божественной Любви. Они стали объектами хищного любопытства всей шикарной публики и публики, которая хотела стать шикарной. И когда в первый раз Ланни встретил королевскую пару, его мать упомянула об этом. И тут же от дам её круга посыпались вопросы. Все они хотели знать – "Что у неё есть, чего нет у нас?", и Ланни ответил mot, которое разошлось по всему побережью: "Ну, у нее есть герцог".
Она была маленькой и стройной, как Ланни мог судить, она весила не больше, чем сорок пять кило. Она была чрезвычайно аккуратной, ухоженной со всем мастерством французских парикмахеров и костюмеров, и изящной, доходящей до чопорности. У нее были очень яркие голубые глаза, всегда настороженные, зоркие, с мелкими морщинами вокруг них, потому что ей было за сорок. Среди тех, кому она доверяла, она слыла обладательницей острого чувства юмора и веселого настроения, которые напоминали Южную "чаровницу". Но так как она доверяла очень немногим, то большую часть времени выражение ее лица было довольно мрачным, как и у всех тех, кто был вынужден прокладывать свой путь в этом мире и до сих пор не дошёл до цели. Ее акцент не демонстрировал никаких следов ее пребывания в Англии. Она говорила, томно растягивая слова, хотя ее речь нельзя назвать невнятной, а слова были тщательно подобраны без употребления избитых выражений или сленга. Она говорила со своего рода восходящей интонацией, почти вопросительной, хотя никаких вопросов не задавалось. У неё был мягкий голос и спокойные манеры.
Ланни решил, что она была женщиной, предпочитавшей компанию мужчины. Она поддерживала своего и единственного мужчину и боролась за него, держа его подальше от пьяниц и картежников, паразитов и искателей дурной славы. Несчастный человек был оторван от своих корней, и теперь ему не было никакого места в мире. Он серьезно относился к своим королевским обязанностям, и одна из его главных ошибок заключалась в том, что его слишком глубоко тронули бедность и убожество шахтеров Британии, и он попытался что-то сделать в этой области. Ланни решил проверить его левые убеждения, и заставил его высказаться по поводу Испании. "Но что еще можно было сделать, чтобы не допустить коммунизм в Западную Европу?" – серьезно спросил человек маленького роста. Разговор оборвал проходивший мимо по Средиземноморской линии поезд экспресс. Он издавал такой рев, что можно было подумать, что он должен пройти прямо через шато. Но он прошёл мимо и пошел дальше мимо ворот или дверей многочисленных других богатых домов на этом несколько узком берегу.
XII
Одним из неписаных правил этого нетрадиционного шато было то, что до обеда все гости носили одежду для купания. Для мужчин это означало плавки, а для женщин два или три кусочка яркой и дорогой ткани. Это было хорошо для молодых людей, но в меньшей степени подходило для достопочтенного Уинстона Черчилля, который прятал свою сгорбленную и толстую фигуру в ярко-красном халате, а верхнюю часть головы, которую когда-то покрывала рыжая шевелюра, в свободную соломенную шляпу с широкими полями. В такой одежде он сидел на краю яркого сине-зеленого бассейна и вещал о мировой политике всем, кто слушал или делал вид, что слушает.
На протяжении многих лет он несколько раз входил в кабинет министров, но теперь в течение длительного времени не принимал участия в политической жизни, и в возрасте шестидесяти пяти лет он добродушно охарактеризовал себя, как политического неудачника. Он написал несколько книг по истории и биографию своего предка, герцога Мальборо. Он рисовал картины, а у себя дома в своем поместье сложил несколько кирпичных стен, которыми больше всего гордился. Его мать была американкой, что, возможно, объясняло его беззаботность и не соблюдение формальностей. Он был в течение многих лет ярым либералом, но потом решил, что они стали социалистическими. Когда двадцать лет назад в Париже Ланни Бэдд встретил его на мирной конференции, он с решимостью добивался свергнуть большевиков войсками союзников.
Здравомыслящий искусствовед не любил все формы суеверия, и особенно, когда они принимали уродливую форму страха. Но он не мог исключить возможность предвидения, одно из самых древних верований. Современная физика в настоящее время поддержала концепцию Канта о времени, как о форме человеческого мышления. Так почему не может быть, что среди многих форм разума во Вселенной не могут некоторые, которым будущее было ясно, как наше собственное прошлое? В один прекрасный день может быть создано общество по изучению сновидений, с тысячами членов, записывающих свои сны в соответствии с методикой Дж У. Данна, и глядящих, сколько из них сбылись.