Впереди всех стоял, грозно потрясая секирой, ряженый в шкуру и рогатый шлем великан из древнего Икеа. Где-то в глубине рядов царил еще больший хаос – там, стоя бок о бок, сжимали примитивные винтовки солдаты старой гражданской войны между Пепси-Колой и Кока-Колой, синий и серый цвет их формы при слабом освещении выглядел даже похожим.
Вся эта оловянная армия выглядела грозно, особенно по сравнению с кротким комиссаром Бобелем, в чьем кабинете она была навеки дислоцирована. Никто не знал, зачем такому человеку, как комиссар, игрушечные солдатики. Только детектив Баросса имел на этот счет мнение, которым когда-то – тысячи лет назад – поделился с Соломоном.
«Это тоже его маленькая хитрость, старик, будь уверен. Как толстые очки на носу, как вся эта показная неловкость... Это его маскировка. Он специально хочет казаться мягким и слабохарактерным, настойчиво показывает противнику свои слабые места. Вертит, так сказать, хвостом перед щелкающими зубами, показывая, куда кусать. На самом деле наш Бобель – тертый калач. Даже не калач, а сухарь вроде тех, которыми кормятся заключенные. Чтобы попасть в кресло комиссара Фуджитсу, он перепрыгнул через головы Нейдела, Грасса и Фентиха – а уж те были ребята не промах, сами кого угодно сожрут. И где они сейчас?.. Нет, помяни мое слово, комиссар Бобель улыбается и смущается ровно до того момента, пока считает это необходимым».
- Детектив Пять?
Комиссар уже закончил со своими делами, даже блокнот отодвинул в сторону пухлой рукой. На лице его висела виноватая полуулыбка, слабая награда для тех, кого он подвергал испытанию ожиданием сверх заведенного.
- Комиссар… - Соломон козырнул ему двумя пальцами. Получилось не так залихватски и небрежно, как прежде, даже натужно. Как всегда бывает, когда один человек пытается скопировать жесты другого.
Подобие улыбки оставалось еще на прежнем месте, а глаза комиссара Бобеля уже перешли к следующей запланированной процедуре – обшаривали Соломона со всех сторон. Если ты детектив в Фуджитсу, в скором времени ты привыкнешь к великому множеству взглядов, которыми тебя прощупывают на улицах. К взглядам быстрым и резким, как взмах бритвенно-острого выкидного ножа. К взглядам тяжелым, гнетущим, налитым свинцом. К взглядам грязно-липким и похотливым. К осторожным, рыскающим взглядам, чьи хозяева особенно опасны. К нарочито-смиренным, к озорным, к пренебрежительным, мутным, застенчивым, наглым, бесстрастным…
У комиссара Бобеля был особенный взгляд, определение для которого найти было непросто. Этот взгляд был сродни хватке десятков осторожных, но сильных пальцев. Эти пальцы пробегали по всему телу, что-то выщупывая, оглаживая, подергивая, проверяя и ковыряя ногтем, и уклониться от них было невозможно. Пусть и притушенный стеклом очков, взгляд комиссара Бобеля цепко взялся за Соломона и обшарил его с механической простотой и бесхитростной наглостью. Соломон ощутил себя сосудом, который обтянутые влажной латексной перчаткой руки лаборанта повертели, просмотрели на свет и аккуратно водрузили обратно на полку. Или, быть может, бессловесным оловянным солдатиком…
- Детектив! – комиссар протянул ладонь и с чувством пожал Соломону руку. Для человека, проводящего сутки напролет в кресле, он был удивительно энергичен, - Вот, значит и вы. Проходите. Садитесь, прошу вас. Немедленно садитесь! Сигарету?
- Я бросил курить, господин комиссар.
- И правильно, что бросили! Совершенно верно. Нечего портить легкие. Дурная привычка. Я сам, если не возражаете… - комиссар проворно достал из ящика пачку дорогих сигарет, кажется, контрабандных «Тягучие с фильтром» из далекого Кэмела. По кабинету, вильнув возле вентиляционной решеточки, пронеслась тугая табачная струя, - Я… кхм… Я представляю, через что вам прошлось пройти, детектив Пять. Безумное время, безумные нравы… Скажите мне, как вы?
Комиссар Бобель спросил это с самым искренним выражением на лице. Специалист, писавший ему нейро-софт, был, судя по всему, настоящим гением в своем роде. До чего убедительно искривлены губы, как набухли морщины над сузившимися глазами… В один миг Соломон испытал раздражение и стыд. Стыд – потому что этот взгляд, приветливый и сочувствующий, был предназначен для настоящего героя, детектива, который получил серьезное ранение на своем посту и теперь испытывал невыразимые муки. Этот взгляд должен был достаться кому-то другому. Сержанту Бальдуру, которому три дня назад размозжили в подворотне голову, или детективу Энгеру, вторую неделю лежащему в госпитале с обширными кислотными ожогами. Но раздражение все же было сильнее.
Потому что во взгляде комиссара кроме тщательно отмеренной дозы сочувствия с мерой ободрения не было единственного ингредиента, который мог бы оказаться пользительным – понимания. Комиссар Бобель не понимал, что это значит – в одно мгновенье потерять себя и потерять вместе с собой всю свою жизнь. Превратиться в уродливое подобие, обреченное до самой смерти быть пронзаемым тысячами настороженных, изучающих взглядов – «Он? Или не он? Вроде бы, похож…»
- Нормально, - сказал Соломон. Улыбка получилась слабой, бледной. Но судя по тому, как закивал комиссар, именно такой стоической улыбки и ждало начальство от тяжелораненого детектива.
- Мы вчера объявили подписку среди офицеров участка. В вашу пользу, детектив Пять. Все наши парни пожертвуют часть своего жалованья, с целью помочь вам в выздоровлении. Конечно, сумма не огромная, но…
- Мне кажется, не стоило, комиссар.
- О, ничего страшного! Этот жест с их стороны демонстрирует то, как мы, защитники Фуджитсу, готовы подставить плечо товарищу в сложной ситуации, детектив. Мы, члены Транс-Пола, не бросаем своих! Запомните это хорошенько! В какой бы беде не оказался каждый из нас, он всегда должен помнить, что единственная точка во Вселенной, на которую он может всегда опереться, это общность коллег и товарищей! И не думайте, что это пустое слово!.. Я хорошо понимаю, каково вам пришлось…
Соломон собирался запротестовать более решительно, но не стал. Взволнованный и проникновенный тон комиссарского голоса свидетельствовал о том, что Бобель уже приступил к исполнению одной из своих «воспитательных речей», столь же напыщенных, сколь и неуместных, но, по счастью, непродолжительных. Подобными речами он имел обыкновение угощать детективов по самым разным поводам, и, отчасти, именно им был обязан репутацией болтуна, истинно-верующего в свой ораторский дар.
Впрочем, Соломон давно уже подозревал, что «воспитательные речи» Бобеля – куда более коварное и изощренное оружие. Обрушивая на собеседника каскад благоглупостей в оправе из приторных банальностей, комиссар добивался определенного эффекта, а именно – частично погружал собеседника в отупляющий транс, сковывая его защитные механизмы нагромождениями никчемных слов. Так ловкий воришка в общественном транспорте разворачивает перед глазами жертвы какой-то объемный и пестрый пакет, заслоняющий поле зрения, чтобы потом ловко прощупать чужие карманы.
Но комиссар Бобель не был мелким воришкой, он возглавлял участок Транс-Пола более десяти лет. И щупать собеседника умел превосходно. Самый надежный способ убедить окружающих в своей близорукости и безопасности – накинуть личину самовлюбленного и наивного болтуна. Таких опасаются меньше всего.
Соломон несколько минут выслушивал разглагольствования комиссара о том, как важна именно сейчас спаянность всех детективов участка, каков священный долг перед обществом у каждого из них, какую цену приходится платить слугам Закона, и ждал, когда Бобель нанесет удар. В том, что этот удар последует, он не сомневался. Практичный комиссар никогда не расчехлял инструментов своего богатого арсенала без необходимости.
Вот и теперь, с нелепой напыщенностью разглагольствуя о долге, чести и самопожертвовании, раздуваясь от напускной гордости, комиссар Бобель в то же время хладнокровно выбирал цель.
- …понимаю, что удар, нанесенный вам бесчестным негодяем, не похож на обычное ранение, но это не делает его легче или безболезненнее. Я бы даже сказал, это циничный и подлый удар, особенно отвратительный в связи с тем, что преступник сознательно нанес его представителю закона, занимающегося расследованием. Что, безусловно, говорит о вызове, о наглом и циничном вызове, о плевке в лицо всего Транс-Пола… Конечно, вам придется нелегко, детектив Пять. Уж я-то знаю, сколькими привычками мы обрастаем за время жизни… Отказываться от них, да еще и не по своей воле, несомненно, тяжелое потрясение для нервной системы. Кстати, по поводу случившегося… Я внимательнейшим образом изучил ваш рапорт, но не смог понять одну деталь… Точнее, отсутствия одной детали. В рапорте ничего не сказано о… гхм… так называемой нейро-бомбе.
Выглядело все донельзя естественно. Комиссар даже нахмурился, как человек, отвлеченный от собственной речи каким-то незначительным, только что всплывшим, вопросом, который приходится по-быстрому решить, чтобы не оставлять позади досадных белых пятен.
Кто-то из ребят уже проболтался.
Соломон в своем рапорте не упоминал про нейро-бомбу. Даже вздумай он сделать это, пришлось бы указывать, каким образом у него оказались подобные сведения, на чем базируется квалификация установившего это нейро-специалиста, а также прочие детали, которые ему не хотелось бы затрагивать.
Про нейро-бомбу в голове Соломона знал только Баросса. От него узнали другие – Маркес и Коротышка Лью. Прочие детективы участка посвящены не были, и Соломон настоял на этом. Достаточно того, что он играет роль уродца и инвалида, к чему ему еще одна порция фальшивого сочувствия, которая обязательно начнет выделяться каждой порой в участке Транс-Пола, когда станет известно, что у бывшего детектива Соломона в голова тикает адская машинка…
Но комиссар уже знал. Значит, кто-то из детективов оказался слишком болтлив, шепнув слово не в то ухо. И один из невидимых, но невероятно-чутких нервов комиссара Бобеля, растянутых по всему зданию участка, мгновенно послал соответствующий импульс в начальственный кабинет. Или даже проще, некоторые из детективов сами рассказывают комиссару детали, не вошедшие в рапорты. Соломон этому ничуть не удивился бы. Комиссар Бобель мог казаться болтливым и мягкодушным добряком, но недомолвок не терпел, и во всяком деле разбирался со въедливостью старого опытного паука. В любом случае, отпираться было бесполезно.
- Это вредоносный нейро-софт, - сказал Соломон, - Установлен в моем мозгу тем, кого мы разыскиваем. По всей видимости, создан специалистами из Форда во времена последней войны, но широкого распространения не получил. Детальных сведений у меня нет. Известно лишь то, что этот кусок софта способен отсчитывать определенный временной интервал, после которого…
- Да-да?
- Он отсылает что-то вроде приказа о самоликвидации. Это тлеющий фитиль на пороховой бочке.
«Пороховой бочке, в которую превратилась моя голова», - хотел он добавить, но смолчал.
- И… насколько длинен этот фитиль? – подобравшись, спросил комиссар Бобель. Намеренно или нет, он на несколько секунд сбросил привычный маскировочный покров, и Соломон увидел его таким, каким и представлял – решительным и безмерно осторожным.
- Этого я не знаю. Из моих расчетов следует, что осталось не более шести дней. Фактически, начиная с сегодняшнего дня, бомба может сработать в любой момент. После этого я убью себя собственноручно. Быстро и решительно, оставив невольных свидетелей в полной уверенности того, что это было спонтанное самоубийство отчаявшегося человека.
- Шутите!
- Хотел бы, но не расположен. Я знаю лишь одно, мне надо поймать мерзавца как можно быстрее. А если я не успею… Вам придется заказывать в газетах траурную рамку. Для детектива Соломона Пять, который тридцать лет провел на своем боевом посту и покончил с жизнью, не выдержав удара судьбы.
- Ужасно, - проговорил комиссар Бобель с неподдельным отвращением в голосе, - Я слышал о таких устройствах… мельком. Когда-то, во времена моей молодости, мы считали нейро-бомбы просто одним из мифов… Знаете, люди ведь часто болтают про нейро-софт нового поколения. Про нейро-усилители, которые увеличивают интеллект в тысячу раз, про нейро-расщепители, от которых все нейронные цепи и соединяющие их синапсы перегорают в один миг, как елочная гирлянда… Болтали и про нейро-бомбы. Никто никогда не сталкивался с ними, но среди детективов ходили слухи… Военная технология, полное отсутствие средств противодействия и блокировки… Отвратительное порождение информационных войн… Я всегда считал это досужими разговорами. Но вы… Это достоверная информация?
- Вполне достоверная, - сухо сказал Соломон. Сухость тона в данный момент стала следствием отсутствием слюны во рту, - Но источник назвать не могу. Это нейро-специалист высокого уровня.
На Соломона Бобель теперь поглядывал с некоторой опаской. Не иначе, ожидал, что невидимая бомба у того в голове взорвется, заляпав чистый кабинет своим содержимым. Что-то подобное и верно может произойти, если Соломон вытащит револьвер, упрет ствол в нёбо и спустит курок. Никогда не знаешь, что в голове у самоубийцы… Если оно не оказывается рассредоточенным неравномерным слоем по письменному столу, стенам и полке с игрушечными солдатиками в чистеньких мундирах.
- Я надеюсь, что мне хватит времени на поимку нейро-маньяка, - сказал Соломон, - Если так, я уверен, что нейро-бомбу можно будет изъять.
- Отчего вы так считаете, детектив?
- Если это и в самом деле разработка военных или спецслужб, у нее должен быть стоп-кран. Защитный механизм. Военные любят полный контроль. Ведь всегда может оказаться, что бомба, подсаженная в голову какому-нибудь политику, уже утратила актуальность. Скажем, изменился политический курс, или намеченная жертва вдруг решила предложить убийцам свои услуги… У каждой ракеты, как я слышал, есть механизм самоликвидации.
- Значит, считаете, что всякую бомбу можно разрядить?.. Что ж, от всего сердца буду на это надеяться, детектив. Вы нужны мне – мне, Транс-Полу и всему государству. Поэтому, для вашей сохранности, мне придется принять некоторые меры. Возможно, не все из них покажутся вам верными, но в этом вопросе я, извините, на переговоры идти не буду. Итак, сдайте ваше оружие.
Этого и следовало ожидать. Идея наивная, но вполне закономерная. Соломон все равно собирался избавиться от служебного револьвера, например, отдав его Бароссе, чтоб тот спрятал в свой сейф. Конечно, для настоящего самоубийцы поиск подходящего орудия не представит сложности. Он может свести счеты с жизнью, воспользовавшись ножом для резки бумаги, собственным галстуком или флаконом бытовой химии. Но к чему искушать судьбу, таская за пазухой оружие?..