- Нейро-шваль не опасна, - сказал Баросса, - Как правило. Не станем поднимать переполоха раньше времени, двигаемся быстро, но тихо, не задерживаясь, тогда проблем не будет. Нам ведь не хочется всполошить наших птичек со второго этажа? Ребята, держаться вместе, по тем, кто внизу, не стрелять. Даже если кто-то из этих милых крошек попытается вас поцеловать, ясно? Ну, за мной…
Выдохнув, Баросса нырнул в дверной проем, как пловец в черный непроглядный пруд, только едва слышно скрипнула пыль под его подошвами. Соломон устремился следом, заставив сопротивляющееся тело одним шагом пересечь черту, разделяющую Фуджитсу и зловонный каменный чертог. Он боялся, что его непривычное тело вырвет на месте, прямо на глазах у патрульных. Желудок заскрипел, стараясь выдержать смрад годами не мытых человеческих тел, зловонный, приторный и густой, как деготь. Так, наверно, не пахнет даже в заваленных разлагающимися трупами могильниках…
- Фонари!
Фонаря, конечно, у Соломона не было, не успел захватить в спешке. Пришлось держаться поближе к патрульным.
По полу, то и дело перескакивая на пол или цепляя потолок, ползли три ярко-желтых электрических кляксы, частично рассеивая темноту. Свет фонарей вспарывал темноту, выхватывая из нее то вздувшиеся, горбом вставшие, половицы, противно пружинящие под ногами, то коросту штукатурки на перекрытиях. Внутренние стены давно изгнили, отчего не очень широкий когда-то коридор превратился в анфиладу из гнилых клетей-комнат. С потолка свисали истлевшие кабели и остовы досок, под ногами звенело стекло и шуршала каменно-бетонная крошка. Иногда попадались ворохи тряпья и пустые ящики.
Не дом, а какой-то улей, слепленный из гнилья и испражнений, прохудившийся и жуткий. Разлагающийся заживо фрагмент какой-то неизвестной ученым органической жизни.
Соломону приходилось бывать в самых неприятных местах Фуджитсу. Хочешь ты того или нет, но детектив Транс-Пола время от времени обязан делать что-то подобное. Сырые подвалы, в которых неделями разлагаются тела умерших бродяг. Полные плесени и грибков трущобы, пережившие жестокую резню и выстеленные человеческими внутренностями. Канализационные коллекторы, чьи фильтра украшены вздутыми телами утопленников. В Фуджитсу детективу всегда хватит, чем проверить выдержку своего желудка. Но здесь царило нечто еще более омерзительное и ужасное.
Баросса выругался под нос, запоздало вскрикнув.
- Шваль! Не останавливаться! Великий Макаронный Монстр, да их тут десятки… Не останавливаться, я сказал! Где-то там должна быть лестница. Соломон! Не отставай!
В свете его фонаря Соломон увидел людей, населявших это место. И почувствовал, как кожа на затылке и шее съеживается, а живот наполняется горячей пульсирующей кровью.
Это походило на поход сквозь ад, в котором бледные, как черви, грешники тянули руки к людям, окруженным ореолом электрического света. Их было множество, они скрючились вдоль стен похожими на небрежные захоронения грудами, и их грязные тела, лишь кое-где скрытые прелыми лохмотьями, сливались друг с другом.
Но страшнее всего были лица. Их можно было сравнить с изувеченными и искаженными масками, но Соломону, когда он видел нейро-неадоптантов, почему-то вспоминался магазин игрушек. Та его секция, где располагались пластмассовые пупсы, сидящие шеренгой. Гипертрофированные черты лица на раздутых головах, нелепо вздернутые носы – и пустой взгляд нарисованных глаз. Такой же был и у здешних обитателей.
Извиваясь друг на друге, мыча, ерзая, они глядели на идущих людей глазами, огромными и пустыми - не глаза, а извлеченные из рыб воздушные пузыри. В этих глазах было нечто более страшное, чем отчаянье или мука. В них была тоска, но не человеческая, осознанная, а животная, жалкая и бессмысленная, как у больших, но глупых зверей, испытывающих невыносимую боль.
А ведь он сам мог оказаться среди них, подумалось Соломону, пока он пытался продвинуться дальше, избежав прикосновения тощих костяных отростков чьих-то пальцев, которые, казалось, захрустят как пережаренная картошка, если коснуться их. Сработай неуловимый маньяк более топорно, повреди он своим грубым вторжением чувствительный нейро-интерфейс своей жертвы чуть сильнее… Анна, скорее всего, нашла бы его лишь утром. Нейро-неадаптанты редко умеют кричать, лишь хрипят или стонут. Она бы обнаружила Соломона извивающимся на полу, пускающим слюну изо рта и бессмысленно сопящим. Или, может, неподвижным, с прозрачным взглядом, навек устремленным в потолок.
Нейро-неадоптантами называли тех, чей нейро-интерфейс оказался выжжен, покалечен сторонним вмешательством или некачественным софтом. Девяносто процентов нейро-неадоптантов на улицы Фуджитсу поставлял нелицензированный софт. Нейро-шваль, как назвал их сержант. Люди с искалеченным, спутанным и беспомощным сознанием, жалкие и ни к чему не пригодные. С разумом, навеки обращенным в руины. Извивающаяся плоть, не способная даже контролировать свои движения. Миллионы выжженных в мозгу нейронов превращают человека в отвратительную куклу, которая бессильна даже закричать.
Когда-то их пытались лечить. В те времена, когда рынок нейро-софта еще строго контролировался правительством. Но как можно лечить того, кто давно переродился в иную жизненную форму, промежуточную между человеком и простейшим бесхребетным организмом ? Город не мог позволить себе содержать их в больницах. Не мог и уничтожить.
Оставались стихийные приюты-колонии сродни этому. В такие заведения их свозили со всех сторон города и размещали внутри, раскладывая обыкновенно рядами, как товар в магазине. Среди них не было беглецов или беспокойных жильцов. Несколько раз в неделю социальные службы навещали подобные приюты, кормили через шланг бледные человеческие подобия питательной смесью, вкалывали антибиотики. И увозили мертвецов, когда находили их. Нейро-неадоптанты жили недолго, в лучшем случае протягивая с полгода, но меньше их в ямах, подобной этой, не становилось. Тяга к дешевому или запрещенному нейро-софту приводила сюда все новых и новых постояльцев.
Какой-то мужчина, на голове которого оставались клочки бесцветного волоса, похожие на обивку старого дивана, попытался прижаться лицом к ноге Соломона. Тот едва успел отскочить в сторону, сшибив прогнивший стул, валявшийся неподалеку. Выпучив глаза, мужчина стал раскачиваться, губы его беззвучно шевелились, словно он напевал под нос какую-то песенку.
Что превратило его из человека в это извращенное и страшное подобие? Желание стать самоуверенным и популярным самцом? Или обрести дополнительное чувство ответственности, которого не хватало на новой должности?..
Пятно света немного сместилось, и Соломон разглядел еще одного нейро-калеку. Тот лежал, привалившись к остову потолочной балки, и тихо хныкал, пытаясь потереться о нее воспаленным шелушащимся лицом. Движения у него были резкие, дерганные, как у умирающей птицы, которую каждую секунду бьют разрядом тока. Что привело его сюда, в смердящую дыру обреченных? Новый «Двойной Уэйн» - «Улыбнись ей, как ковбой. Танцуй, как ковбой. Люби, как ковбой»? Или популярный этой осенью «Лимонный Джейме» - «Тонкая, как последняя летняя паутинка, страсть, старомодный романтизм, горький аромат воспоминаний»? А может, он превратил свой мозг в порцию подгоревшего жаркого, пытаясь установить нелегальный, купленный на улице из-под полы «Баттори», источник порочной и грязной страсти?..
Следующее существо, через которое Соломону пришлось перешагнуть, было женщиной. По крайней мере, он подумал так, увидев на угловатом и твердом, словно отлитом из скверного рыхлого бетона, теле, съежившуюся опухоль, напоминающую женскую грудь. Эта лежала тихо, ему даже показалось, что она мертва. Человек не может лежать в столь неудобной, окостеневшей, позе. Но она была жива. И она смеялась. Не веря своим глазам, Соломон несколько секунд – пока позволял свет фонарей – наблюдал за тем, как на ее окаменевшем лице то проступает, то тонет жуткая улыбка, обнажающая желтоватые подводные камни зубов. Эта улыбка была искренней. Женщина, лежавшая в грязи, полуголая, умирающая, скрюченная, была счастлива, даже глаза закатывались от удовольствия. Вот уж кому повезло. Она никогда не поймет, что с ней случилось, никогда не заметит приближения смерти. И в черную непроглядную бездну она канет с улыбкой на лице, испытывая непередаваемое блаженство.
Иным повезло сильнее. Они сохранили подобие человеческого сознания, жестоко изувеченное, как попавший под автомобиль и истекающий кровью кот. Такие пугали еще больше. Их мозг, пораженный невидимым разрядом молнии, на рентгеновском снимке напоминал заводской комплекс, подвергшийся свирепой воздушной бомбардировке: весь испещрен дымящимися отметинами попаданий, но есть и чудом уцелевшие островки, одинокие разрозненные очаги, которые никогда уже не смогут объединиться.
Соломон негромко вскрикнул, когда бледное тело в струпьях из давно разложившейся одежды шагнуло между ним и Бароссой, жутким образом пританцовывая и покачиваясь, как возвращающийся субботней ночью из клуба гуляка.
- Гыаы… - провыло оно и вдруг уставилось на Соломона удивительно осознанным, человеческим, взглядом, - Гаа-аа…. Дыыыаброй ночи, джентельмены! Выы-ыа не спеш-шшите, надеюсь? Приаа-аазнаться, компания мне сейчас не помешает. Еыыыасли я вас не отяготит… утяготит… тит… Свее-е-ет… Один древний поэт из Бритиш-Аэроспейс как-то скыыыазал - Бог приходят ярким светом в души к людям, тьмой одетым… Не прыыыавда ли, замечательные строки? Строки… кроки… троки… Что выыыыа гврите? Нет, я не люблю кинематограф… Слишком суматошно, слишком, знаете, вычурно… Можыыыет, партию в покер, пока несыыыут десерт?..
Зубы у него были гнилыми, лицо усеяно бесчисленными множеством ссадин и царапин, одна из рук неестественно вывернута. Наверно, отвечающие за передачу сигналов боли нейронные цепи давно отключились и свисали подобно здешним кабелям в тлеющей изоляции. Взгляд воспаленных гноящихся глаз беспомощно метался из стороны в сторону, словно их хозяин отчаянно что-то искал, но сам позабыл, что и, главное, зачем.
Что попросил у всемогущего нейро-бога этот парень?.. Стать душой компании? Звездой вечеринок? Прекрасным собеседником? Тонким ценителем жизни? Соломон не хотел этого знать. Иногда боги просто играют с людьми на тонких струнах их страхов и желаний. Нейро-жадность. Нейро-стыд. Нейро-беспомощность.
Соломон попытался обойти извивающегося болтуна, но тот повис у него на плече, отвратительный влажный комок дрожащей липкой плоти, все еще болтающий всякую бессвязную чепуху, всхлипывающий, смеющийся… Соломон услышал, как застучали его собственные зубы. Рука с пистолетом стала ватной, непослушной. Не было даже сил отстраниться. От ужаса и отвращения он почти потерял контроль над собой.
- Дайте-ка… - один из патрульных шагнул вперед и, легко оторвав нейро-неадаптанта локтем от Соломона, всадил снизу вверху приклад дробовика бедняге в подбородок. Сквозь хруст и скрежет сломанных костей и зубов Соломон расслышал, как тот шлепается в кучу прочих тел и копошится там, не в силах встать. Наверно, он не почувствовал ни боли, ни удивления.
- Все в порядке, - сказал патрульный Соломону, - Такие безопасны. Сами не понимают, что творят. Просто нейро-зомби.
- Спасибо, - пробормотал Соломон, ощупывая пиджак, все еще влажный от соприкосновения с чужим телом, - Я… Мне давно не приходилось встречаться с такими.
- На улицах их не бывает, - пояснил патрульный, перекладывая дробовик поудобнее, - Откуда им там взяться? В трущобы свозят, как здесь.
- У меня шурин таким был, - сказал другой патрульный, сержант, запомнившийся Соломону бородой и колючим взглядом, - Молодой был дурак, клюнул на дармовщину… Решил аккуратность себе купить, со стипендии. Родные вечно допекали, что держать себя не умеет, грязь разводит. Купил. Где-то на подпольном рынке, где еще студенту покупать… Лучше бы сам на электрический стул сел. Врач потом сказал, у него в голове угля больше, чем мозгов. Все выжгло к черту. Даже речевой центр. Ходил потом по дому как мертвец живой, только и умел, что мычать да в штаны гадить. Даже не домашнее животное, а черт поймешь, что… Промучались они с ним пару лет, да и сдали… Куда такого?
- Хватит языками трясти! – шикнул на них Баросса, останавливаясь и что-то изучая, - Дверь. Кажется, пришли.
В противовес ветхому зданию эта дверь оказалась неожиданно надежной и прочной, за ней явно хорошо следили. Облицованная листовым железом, на прочных петлях, она, подобно воротам хорошо укрепленного замка, могла выдержать основательный штурм. Такую и пожарными баграми придется несколько часов взламывать. Надо было бы прихватить автоген, да кто бы подумал об этом в такой спешке?..
Один из патрульных пошевелил стволом дробовика, как бы примериваясь к преграде.
- Отойдите, - сказал он, - Попытаюсь замок высадить.
- Отставить! – по-военному скомандовал Баросса, - Вам бы лишь артиллерию в ход пустить… Нет, эту дверцу мы откроем иначе. Отойдите все в сторону. Не высовывайтесь, но держитесь рядом. Сейчас покажу, как работаем мы, старая гвардия…
Не выпуская пистолета, он подошел вплотную к двери и постучал в нее. От удара его большого кулака дверь могла бы загудеть как колокол, но в этот раз стук Бароссы был отрывистым и неуверенным. Присев на полусогнутых ногах, чтобы скрыть свой выдающийся рост, Баросса ждал, когда откроется небольшое окошко, снабженное прочной металлической заглушкой.
И оно открылось.
- Кто? – кратко спросили из-за двери. Голос был раздраженным, уверенным, и голосом нейро-зомби быть не мог. Значит, кто-то из охраны. Ничего удивительного в том, что Мафия хорошо охраняет свою кормушку. Память Соломона услужливо подсказала, что охрана может оказаться вполне серьезной. Многим охранникам вживляли специальные нейро-модели, почти всегда нелегальные, рассчитанные на повышенную агрессивность, стойкость и преданность. Стандартные игрушки Мафии, которые она использует для собственных нужд. Имея необходимое оборудование и специалистов, нетрудно вырастить себе в помощь стаю нерассуждающих бойцовых псов.
Окошко в двери открылось, там мелькнули чьи-то близко посаженные глаза. Но Баросса не стал тыкать в них стволом пистолета. Напротив, ссутулился еще сильнее и забормотал, враз став косноязыким и жалким:
- Премного извиняюсь, уважаемый. Мне бы к вам… Модуль вот… Слышал, вам «Рассветную усладу» завезли… Хочу вот… Деньги есть, не беспокойтесь! Только один модуль… Да свой я, свой, от Грагги Толстоноса. Вот деньги, вот…
Баросса комкал в руке несколько банкнот, нарочно подсовывая их поближе к окошку.
Несмотря на напряженность момента, Соломон, державшийся в его тени, едва не фыркнул. «Рассветную усладу» запретили еще несколько лет назад, и найти ее невозможно было даже на нелегальном рынке, это было известно даже ему. «Услада» видоизменяла нейро-связи мозга таким образом, что употребление обычного сахара вызывало у носителя множественные повторяющиеся оргазмы, связывая невидимой связью центр удовольствия с простейшими ассоциациями. Но запретили ее не из-за этого. В конце концов, на черном рынке всегда было множество нарко-софта, который когда-то в одно мгновенье сделал героин, морфий, крэк и амфетамины никому не нужными бабушкиными пилюлями. Зачем совершать сложный процесс приготовления смеси и вводить его в себя посредством внутривенной инъекции, если можно поставить специальный софт и испытывать невероятное блаженство от смеси базилика с шалфеем, например? Или от вкуса мела?..