— А ты ранняя пташка, Ян!
Зять небрежно махал ему от дверей.
— Смитти! А ты что тут делаешь? Я не знал, что тебя интересуют сателлиты…
— Меня интересует все. Удели мне минутку. Заходи и закрой дверь.
— Как мы таинственны сегодня… Могу поделиться моим открытием: мы до сих пор строим сателлиты по схемам прошлого века. Как тебе это нравится?
— Во всяком случае ничуть не удивляет.
— Но ведь ты не ради этого пришел, верно?
Тэргуд-Смит покачал головой; лицо у него было печально, как у сеттера.
— Нет. Тут дело посерьезней. Тут происходит что-то нехорошее, и я предпочел бы, чтобы тебя здесь не было, пока мы не выясним, что к чему.
— Что-то нехорошее? Больше ты мне ничего не скажешь?
— Пока нет. Элизабет нашла еще одну девчушку и желает повесить тебе на шею. На этот раз какая-то наследница — и может тебя завлечь. Так она полагает.
— Бедняжка Лиз! Она никак не успокоится. Скажи ей, что я на самом деле гомик и перестал наконец это скрывать.
— Так она начнет искать тебе мальчиков.
— А знаешь, ты прав. С тех пор как мать умерла, она начала заботиться обо мне. И теперь, наверно, никогда уже не перестанет.
— Извини… — У Тэргуд-Смита загудела рация. Он достал ее из кармана, немного послушал, потом сказал: — Хорошо. Пленку и фотографии давайте сюда.
Через несколько секунд раздался осторожный стук в дверь. Тэргуд-Смит открыл лишь настолько, чтобы просунуть в щель руку; Ян не видел, кто был по ту сторону. Тэргуд-Смит сел и начал рыться в конверте, который ему подали из коридора.
— Знаешь этого человека? — Он протянул Яну цветное фото.
Ян кивнул:
— Я его видел, однако мы едва здороваемся. Он в лаборатории напротив меня сидит, на другом конце. Как зовут — не знаю.
— А мы знаем. И держим под колпаком.
— Почему?
— Он только что попался на том, что использовал компьютер лаборатории для выхода на коммерческие каналы. Записал полное представление «Тоски».
— Значит, он любит оперу. Это преступление?
— Нет, конечно. А вот незаконная запись — преступление.
— Не станешь же ты говорить, что тебя так уж волнуют эти несколько фунтов, которые лаборатория заплатит вместо него?
— Конечно, нет. Но тут гораздо более серьезное дело: самовольный доступ к секретным материалам. Мы проследили сигнал к какому-то из компьютеров вашей лаборатории, но точнее определить не смогли. А теперь знаем.
Яну стало вдруг ужасно холодно. Тэргуд-Смит опустил голову, внимание его было занято портсигаром: сначала вынимал из кармана, потом доставал сигарету… А если бы смотрел — мог бы что-нибудь заметить.
— У нас, конечно, настоящих доказательств пока нет, — сказал он, закрывая портсигар. — Но этот человек теперь под подозрением, и мы не спустим с него глаз. Стоит ему раз оступиться — он наш. Спасибо…
Он глубоко затянулся, прикурив от зажигалки Яна.
Тротуар вдоль набережной был выметен дочиста, но остались белые холмики возле стен и сугробы вокруг деревьев. По черной поверхности Темзы быстро скользили льдины. Ян шел сквозь вечернюю тьму — с одного светлого пятна на другое, — опустив голову и глубоко засунув руки в карманы. Холода он не замечал. С самого утра он ждал — и дождаться не мог, — когда сможет остаться один, сможет разобраться с мыслями и сдержать поток захлестнувших его эмоций.
Время сегодня тянулось невыносимо. Работа не ладилась. Впервые в жизни он не смог в нее втянуться. Схемы казались лишенными всякого смысла; он просматривал их снова и снова — и с тем же результатом. Однако рабочее время кончилось, и он — насколько он мог судить — ничего подозрительного не совершил. И вообще ему нечего бояться: ведь подозрение уже пало — и не на него…
До сегодняшней встречи с Тэргуд-Смитом он понятия не имел, насколько мощна Безопасность. Он любил своего зятя и помогал ему, когда мог, и всегда знал, что его работа каким-то образом связана с Безопасностью… Но что такое Безопасность, чем она занимается — все это было слишком далеко от нормальной, обычной жизни. Было. А теперь стало так близко!.. Первая молния уже ударила, возле самого дома. Несмотря на холодный северный ветер, Ян ощущал на лице испарину.
Но черт побери — какие молодцы! Хорошо работают, даже слишком. Такой эффективности он никак не ожидал.
От него потребовалось немало знаний и собственной выдумки, чтобы проникнуть сквозь преграды, не пропускавшие к той компьютерной памяти, которая была ему нужна. Но теперь он понял, что эти преграды стоят там лишь для того, чтобы предотвратить случайный выход на секретную информацию. Человек решительный и изобретательный может их обойти; их единственная задача — сделать так, чтобы это было нелегко. Но тому, кто пройдет, грозит настоящая опасность. Государственные тайны должны оставаться тайнами. В тот момент, когда он проникает к запретной информации, ловушка захлопывается: его сигнал детектируют, записывают, отслеживают…
Все хитроумные защиты Яна оказались обезвреженными тотчас же. Эта мысль его напугала. Это значило, что все линии связи в стране, общественные и личные, беспрерывно контролируются силами Безопасности. Их мощь казалась безграничной. Они могут услышать любой разговор, подключиться к памяти любого компьютера. Постоянное отслеживание всех телефонных разговоров, разумеется, нереально… Или реально? Ведь можно создать такую программу, которая будет слушать слова, или фразы, и записывать все, сказанное вокруг. Потенциальные масштабы слежки были устрашающими.
Но зачем все это? Они переписали историю — исказили настоящую историю мира — и теперь могут следить за всеми гражданами этого мира. А кто они? При такой формулировке ответ был вполне очевиден. На вершине общества людей мало, а внизу много. Те, кто наверху, хотят оставаться там. И он тоже один из тех, кто наверху; так что — без его ведома — все это делается для того, чтобы обеспечить неизменность его положения. Все, что ему нужно делать для сохранения своих привилегий, — абсолютно ничего не делать. Забыть все, что услышал, что узнал, — и мир останется прежним…
Для него. А как насчет остальных? До сих пор он никогда не задумывался о пролах. Они были везде и нигде. Их присутствие постоянное, но незаметное. Он всегда принимал их роль в жизни так же, как и свою собственную: нечто данное и неизменное. А каково быть пролом? Что если бы он был пролом?
Ян содрогнулся. Холод донял его наконец. Просто холод. Впереди светилась вывеска круглосуточного магазина — лазерная голограмма, — он заторопился туда. Стоило ему подойти, двери распахнулись и впустили его в благодатное тепло. Ему нужно кое-что из продуктов — вот он и займется покупками и отвлечется от этих ужасных мыслей.
Следующий номер обслуживания был «17»; он поменялся на «18», когда Ян прикоснулся к сенсорной панели.
Молоко, это точно, молока надо. Он набрал «17» на цифровой клавиатуре под счетчиком литров молока, потом единицу. Масло, да, масла тоже почти не осталось.
И апельсины. Ядреные, спелые. На каждом яркая наклейка «Яффа»; они прилетели в северную зиму прямо из лета. Это все. Он быстро пошел к кассе.
— Семнадцать.
Девушка у кассы набрала номер.
— Четыре фунта десять, сэр. Вам доставить?