— Лучше всех! — И Ирена выжала педаль газа до упора. Она попросила его привезти ее билет и вещи в аэропорт.
Эжен был на месте уже через полчаса, помог матери припарковать машину, на которой она упорно хотела въехать в запрещенную для парковки зону.
Эжен впервые за последнее время видел мать в таком состоянии. Непонятно было, то ли она пьяна, то ли до такой степени расстроена. В его почти стершихся воспоминаниях о детстве сохранились эпизоды, когда его отец напивался и бил мать, а потом Ирена напивалась и рыдала в подушку у его кроватки. Тогда у нее было такое же выражение лица, как сейчас, — как у затравленной собаки. Но все это было давно и неправда, а Ирена держала себя в руках и почти не притрагивалась к алкоголю все эти годы… На глаза молодого человека тоже навернулись слезы.
— Мамочка, ты можешь мне объяснить, что случилось? Я же всегда был твоим самым близким другом… — Эжен уже почти плакал.
Ирена остановилась, взяла сына за подбородок и долго, не мигая, глядела ему в глаза.
— Понимаешь, сын, никому и никогда нельзя отдавать того, что принадлежит тебе. И если кто-то пытается это у тебя отобрать, — глаза Ирены сузились, а в голосе зазвенели металлические нотки, — надо бороться до конца. Ты понимаешь?
Эжен покачал головой. Он по-прежнему ничего не понимал.
— Проконтролируй, как там все пройдет. Потом расскажешь. — Ирена попыталась уйти, но Эжен прижал ее к себе и не отпускал.
— Мама, тебе действительно нужно уезжать? Ведь ты столько лет ждала этого дня, дня твоего триумфа… Ты не будешь потом жалеть? — Но Ирена так взглянула на него, что он осекся.
— Не будь мямлей, ты же мой сын. А жалеть можно только о несделанном. О сделанном — нечего жалеть! — И Свенцицкая не очень уверенной походкой, покачиваясь на высоченных каблуках, медленно направилась в зону регистрации.
Дождавшись, пока самолет взлетит, и предчувствуя неладное, Эжен принялся набирать номер Вознесенского, чтобы тот хотя бы прислал за Иреной машину. Вообще-то Эжен недолюбливал Станислава и никогда сам ему не звонил, но сейчас случай был исключительный! Ругаясь про себя, он снова и снова нажимал кнопку автодозвона, но мобильный Станислава неизменно сообщал о том, что «абонент временно недоступен».
Апрель выдался у Станислава Вознесенского, президента инвестиционно-финансового холдинга «Фининвест», очень бурным.
— Наверно, звезды встали так, время камни собирать, — бурчал он про себя, рассматривая очередной, невесть откуда взявшийся проект, требовавший, как всегда, немедленной проработки и быстрого принятия решений. Все перспективные дела, находившиеся по разным причинам в отложенном и подвешенном состоянии в течение нескольких месяцев, именно сейчас пришли в движение, завертелись и требовали к себе постоянного внимания. Вдобавок ко всему, неожиданно получил развитие очень серьезный инвестиционный проект с англичанами, под который даже пришлось набирать специальный штат сотрудников… Люди Вознесенского только что не ночевали на работе. И их катастрофически не хватало. В таком авральном режиме ни «Фининвест», ни Станислав лично никогда не работали.
Основательно вымотавшись за день, он возвращался домой каждый день после полуночи, падал в постель, а утром, как зомби, вставал по будильнику ровно в девять утра, полчаса приходил в себя в душе — голова гудела как медный таз, и координация движений была явно нарушена, — потом выпивал большую чашку крепкого кофе. Уже в машине он просыпался окончательно, встряхивался и включался в нормальную рабочую жизнь, начиная день с череды телефонных разговоров.
Ему еще повезло, что был у него нормальный заместитель по всем вопросам, Андрей Петрин, которому он доверял как самому себе и которого даже слегка побаивался. Это был один из немногих людей, чье слово оказывало на Станислава почти магическое воздействие. Андрей умел говорить тоном, не допускающим возражений. Сероглазому, надменному Петрину, волосы которого всегда были гладко зачесаны, чтобы скрыть раннюю лысину, было всего тридцать лет, но изворотлив и хитер он был невероятно. Ему удавалось на ходу придумывать такие обходные финансовые схемы, что Станислав только руками разводил.
Этот парень добивался своего любой ценой и в средствах был не особо разборчив, главное, чтобы это давало результат. У него везде были непонятные «питерские» связи, которые позволяли довольно быстро решить любой вопрос. Особенно ярко проявилось это в последние годы, когда у Петрина начали обнаруживаться друзья и знакомые повсюду: в Думе, в Совете Федерации, в ФСБ… Как будто во всех учреждениях питерцев вдруг стало больше, чем москвичей.
С остальными сотрудниками Андрей общался слегка свысока. Станиславу казалось, что старые работники Петрина недолюбливают. Конечно, их тоже можно было понять: молодой парень, а карьеру сделал очень быстро. К таким всегда относятся немного настороженно, считают выскочками. Пару раз, когда Андрей только начинал работать с ним, Вознесенский слышал весьма нелицеприятные отзывы о своем заместителе, но довольно скоро все прекратилось. Ходили слухи, что женщины от Андрея просто с ума сходили. Однако сам он всегда избегал любых разговоров на «женскую» тему и довольно круто пресекал любые шутки и вопросы по этому поводу. Вознесенский, кстати сказать, ни разу не видел его с женщиной и подозревал, что в этой сфере у его коллеги есть какие-то проблемы. Впрочем, это были только его собственные, ничем не подтвержденные догадки.
Был и еще один вопрос, при упоминании о котором лицо Петрина всегда принимало ледяное выражение, а глаза становились холодными и злыми. Это была еврейская тема. Андрей всегда называл себя «потомственным питерцем», никогда более подробно не рассказывал о своем происхождении. Еврейская тема отчего-то была для него болезненной, сильно задевала, хотя ни фамилия, ни внешность не выдавали в нем даже малейшей примеси кровей сынов Израилевых. Шуток и подколок на эту тему Петрин просто не понимал, да и вообще, с чувством юмора у него были нелады. Проскальзывали порой в его высказываниях по этому вопросу и откровенно антисемитские пассажи… Станислав только посмеивался: он знал немало евреев, которые не только пафосно отрекались от собственной национальности, но даже были замечены в антисемитских настроениях. Что уж говорить о других! Имеют право. К тому же к «лицам кавказской национальности» относятся сейчас гораздо хуже, чем к евреям.
Для самого Вознесенского все было гораздо проще. Сам он, будучи на три четверти евреем, с удовольствием считал, что именно среди представителей этой нации наибольшее число данных миру пророков, политиков, людей искусства, бизнесменов и просто умных людей с хорошим чувством юмора. А все остальное он именовал пережитками прошлого, к ортодоксам и прочим хасидам относился со сдержанным юмором и в синагоге бывал дважды в жизни. В Израиль съездить он так и не собрался, хотя у него там было много родственников и друзей. Никакого тяготения к религии предков у Станислава не наблюдалось, равно как и обратных процессов. Он вообще был терпим к любым религиозным мировоззрениям и всегда выпивал с приятелями не только на Рош-а-шана, но и в русскую Пасху, и на старый Новый год. Он был обычный российский еврей, одним словом.
Биография Андрея Петрина была довольно запутанной. Вырастила его на свою мизерную пенсию питерская бабушка по материнской линии, бывшая учительница. Мать Петрина, Валентина, бывшая известная фотомодель, умерла в родах, отца он, по его собственным рассказам, никогда не знал. На эту тему он тоже говорил весьма неохотно. Фотография красивой, молодой совсем матери — от силы лет двадцать пять! — всегда стояла у Андрея на рабочем столе. Вознесенский нередко любовался этим лицом — в нем была какая-то загадка, тайна. У современных женщин другие лица… У Валентины были тонкие черты, вьющиеся темные волосы и очень выразительные черные глаза, полные какой-то неизъяснимой печали. Судьба этой женщины определенно была таинственной и вызывала у Вознесенского туманные ассоциации с героинями Бунина и Куприна. Естественно, он читал их рассказы еще в далекие школьные годы, поэтому и ассоциации были неосмысленными, почти неуловимыми…
Его зам почти ничего не рассказывал про свою жизнь вне офиса, а Станислав не очень и любопытствовал. В наше время не принято лезть в душу к кому-либо, а тем более — к коллегам по работе. Про Андрея он знал только, что тот закончил в Питере финансово-экономический институт, параллельно занимался каким-то бизнесом. Там, видимо, и сделал себе начальный капитал, благо время подходящее. Потом по своим каналам он перебрался в Москву, где в полном объеме познакомился с российским бизнесом периода «дикого капитализма», набил, конечно, немало шишек, но профессионалом в итоге стал классным. Вознесенский просто не видел для себя лучшего заместителя, хотя поначалу его немного коробили абсолютный цинизм и холодная расчетливость молодого партнера. Но время сентиментальности в бизнесе стремительно заканчивалось, и Вознесенский ощутил почти физически, как почва уходит у него из-под ног. Ему нужна была серьезная деловая опора, которую и смог обеспечить ему Андрей. В «Фининвесте» Петрин сделал просто головокружительную карьеру, сумев за очень короткий срок доказать шефу свою абсолютную управленческую незаменимость.
Сам себя Петрин называл «дилетантом широкого профиля», несомненно слегка кокетничая. Вознесенскому импонировала его здоровая амбициозность и железная деловая хватка. Кроме того, Станислав не слишком любил глубоко вникать в бухгалтерскую и юридическую стороны процессов — его гораздо больше интересовали перспективные проекты, новые направления, общение. Вознесенский оценивал сам себя как человека очень легкого, призвание которого — генерировать новые идеи, а не заниматься их детальной проработкой. В холдинге он занимался стратегией, а рутину, включая отношения с налоговыми, силовыми и государственными структурами, как раз и брал на себя Андрей Петрин, экономя боссу таким образом массу времени и душевных сил. Вознесенский это ценил. Андрей даже поговаривал иногда, конечно в шутку, что у Станислава вообще надо отобрать право финансовой подписи — слишком уж легкомысленно он подходит к делу, все больше в облаках витает. Вознесенский только улыбался на справедливые, по сути, подколки. Совсем недавно он сделал Петрина своим младшим партнером и передал ему солидный пакет акций нескольких предприятий, чтобы был стимул и дальше усердно трудиться.
До того как в «Фининвесте» появился Петрин, расстановка сил в холдинге была совершенно иной. Начинал дело Вознесенский не один, а со старшим партнером, Маргаритой Ивановной Меер. Это была женщина невероятно энергичная, пробивная, толковая, которая моментально вникала в самую суть дела и могла к тому же «заломать» в переговорах любого мужика. В советское время она работала, кажется, во Внешторге, имела приличные связи в России и за рубежом. На момент старта в бизнесе ей уже было сорок два, но ее энергии и предприимчивости можно было только позавидовать. Именно ее начальный капитал, связи, деловая смекалка и житейская мудрость легли в основу развития их бизнеса, который через несколько лет стал более, чем успешным. Чем Маргарите Ивановне приглянулся Станислав? Да кто его знает. Просто он был образован, амбициозен, галантен и всегда умел входить в доверие к женщинам преимущественно старше себя. Особенно если это были одинокие женщины…
Офис при Меер был образцовым. Маргарита Ивановна вела все дела, а Вознесенский занимался, как теперь говорят, «попсой». Преимущественно встречался с клиентами, водил их в дорогие рестораны, «разводил» на совместную работу, а также выступал на конференциях, давал интервью и изредка читал лекции студентам третьих-четвертых курсов в различных вузах. В финансовые дела, несмотря на высшее экономическое образование, он предпочитал не лезть — для этого были другие сотрудники. Меер, женщина одинокая и властная, большую часть жизни проводила на работе, сама вникала во все мелочи. Это было просто поразительно — как она все успевала? И что странно — коллектив тогда ни на что не жаловался, хотя и на работе приходилось допоздна задерживаться, и требования ко всем сотрудникам были очень высокие. Но за время работы с Меер никто из ключевых работников не уволился, наоборот, коллектив стал сплоченным и дружным.
Таким образом, Вознесенский с Маргаритой Ивановной прекрасно дополняли друг друга. Она всегда сторонилась публичности и железной рукой руководила коллективом, он успешно рекламировал компанию, формируя общественное мнение. Идиллия, которая крайне редко возникает в партнерских отношениях! Но всему рано или поздно приходит конец. Три года назад Меер неожиданно заявила Вознесенскому, что устала от дел и будет потихоньку уходить из бизнеса. Пора, мол, и собой заняться. Оказалось, что у Маргариты Ивановны уже давно были проблемы со здоровьем, а сейчас врачи просто категорически запретили ей работать. Еще бы — столько лет вкалывать без отпуска! А Станислав даже не замечал, что у нее что-то не в порядке… Думал, что она просто железная какая-то, что ее еще лет на двадцать хватит. Всегда была такой уверенной в себе, подтянутой, энергичной…
Маргарита Ивановна купила себе домик недалеко от Антиба и большую часть времени проводила там. Шутила, что гуляет в саду и пишет мемуары. Полгода назад она продала Станиславу свой пакет акций.
— Смотри, Стас, — сказала она ему тогда, — быть может, есть смысл и тебе куда-нибудь податься. Время надвигается неспокойное. Ты уже человек обеспеченный, а всех денег все равно не заработаешь…
У нее была прекрасная интуиция, но Вознесенский тогда просто не обратил внимания на ее слова. Бизнес шел в гору. А потом все, чем прежде занималась Меер, перешло под полный контроль Андрея Петрина. У Вознесенского тогда точно камень с души свалился: за десять лет «Фининвест» разросся, появились несколько подконтрольных компаний, предприятий, и всем этим надо было управлять. Андрей стал просто незаменим. Хотя надо сказать, что Меер с самого начала настороженно относилась к молодому, амбициозному работнику и настоятельно предостерегала Вознесенского от ведения с ним серьезных дел, говоря, что интуиция ее еще никогда не подводила. Тем не менее Станислав, как руководитель, настоял на своем. Он считал, что с его приличным опытом сначала комсомольской, а потом и в бизнесе, работы, он прекрасно разбирается в людях. По мнению Вознесенского, именно благодаря людям, старым и новым связям его бизнес уверенно шел в гору уже двенадцать лет, а сам он становился все более обеспеченным человеком.
Людей на ключевые посты в управляющей компании в свою бытность в бизнесе Меер всегда назначала сама, никому не передоверяя этого. Даже рядовые сотрудники в центральном офисе в обязательном порядке проходили собеседование лично с ней. После ее отхода от дел ситуация несколько изменилась.
Года полтора назад, после того как Маргарита Ивановна стала больше уделять внимания себе, чем бизнесу, ушел на пенсию и ее старый друг, боевой генерал в отставке Воронин, все эти годы возглавлявший в холдинге службу безопасности: старый, мол, стал, пора и на покой, внуками заниматься. Станислав очень сожалел о его уходе — с ним у него сложились прекрасные отношения. Воронин был дядька интеллигентный, внимательный и очень исполнительный. За работу у него душа болела гораздо больше, чем за себя лично. К тому же у него была фантастическая особенность быть незаметным, но совершенно незаменимым. Несколько раз он помог компании предотвратить очень серьезные проблемы… Вознесенский частенько забегал к нему поговорить «за жизнь» и посоветоваться. Воронин был немногословен, но ухватывал самую суть ситуации и тут же предлагал несколько вариантов решения проблемы.
После его ухода в отделе безопасности начала стремительно образовываться зияющая брешь. Один за другим уволились еще несколько человек — из тех, кто начинал с Ворониным. Подходящих кандидатур на должность руководителя службы никак не подбиралось, и Вознесенский нервничал. Это был слишком важный фронт, чтобы его можно было оставить неприкрытым на длительное время. Тогда Петрин привел в «Фининвест» своего старого знакомого, тоже питерца, полковника ФСБ Сергея Павловича Гвоздюка. Ну что хорошего можно ожидать от человека с такой фамилией, да еще и «спецслужбиста»! Станислав помнил, с каким сарказмом всегда отзывалась о таких людях Меер, которой довелось в свое время поневоле посотрудничать с органами где-то за границей. Лицо Сергея Павловича большого доверия у Вознесенского тоже не вызвало: слишком уж бегали у него серые колючие глазки, и пот полковник, постоянно извиняясь, вытирал со лба большим носовым платком не первой свежести. Кроме того, одевался он неопрятно, носил одни и те же вечно мятые серые брюки, и аромат распространял вокруг себя явно не французского одеколона.
Однако альтернативных кандидатов на эту должность в тот момент не оказалось, работа стояла, а трудовая биография у этого самого Гвоздюка была на первый взгляд безупречная. К тому же Сергей Павлович постоянно бубнил что-то о его сохранившихся связях в органах, налоговом министерстве, о своих друзьях в Госдуме… Питерец, да еще и фээсбэшник, в современной Москве — это очень актуально для бизнеса! Серый цвет снова в моде. В общем, Петрин убедил Вознесенского в целесообразности принятия такого решения, и тот сдался. Сергея Павловича оперативно взяли на работу.
Кое-как Станислав привык к его вечно грязному носовому платку и неприятному запаху. Работал Гвоздюк, по отзывам Андрея, неплохо, нареканий ни у кого не вызывал. Только с каких-то пор Вознесенский стал с удивлением замечать, что практически перестал лично общаться с «безопасниками», куда полковник подтянул еще нескольких своих питерских людей, переложив и эту задачу на Петрина. А тот не возражал — на том Вознесенский и успокоился. Только почему-то его очень раздражал этот толстый, лоснящийся человечек, постоянно как-то воровато шмыгающий по зданию. Когда Станислав сталкивался с ним в коридорах, Гвоздюк суетливо подбегал, совал ему свою маленькую пухлую ручку и долго-долго тряс. Рукопожатие было не только долгим, но и влажным. Стасу просто вымыться хотелось каждый раз после таких встреч! Но, вспоминая уроки Меер, он говорил себе, что к людям надо быть терпимее — у всех есть свои недостатки.
В июне, после специального конкурса, Вознесенским были приняты на работу несколько сильных специалистов по международному праву, человек из МИДа, знающий все тонкости протокола, руководитель аналитического центра, кадровик… После продажи Меер своих акций люди, будто с тонущего корабля посыпались из «Фининвеста»: один за другим ушли почти все старые кадры из тех, кто начинал с Маргаритой Ивановной. Отчасти это объяснялось тем, что Петрин довольно быстро ввел серьезные перемены в работе с персоналом: урезал зарплаты, отпуска, ввел различные формы внутреннего контроля, которые не всем сотрудникам пришлись по душе. По мнению Андрея, во времена правления Меер работники были чересчур избалованы неоправданно высокой зарплатой и свободой действий. А новая экономическая ситуация требовала совсем других подходов к организации бизнеса.
Но были, вероятно, и другие причины их ухода, и Вознесенский пока не мог самостоятельно в этом разобраться. Но в том, что существует особенный «питерский» подход к ведению дел, сомневаться уже не приходилось.
— Вот и хорошо! — улыбался Петрин, когда Стас показывал ему очередное заявление об уходе по собственному желанию. — Пора расчищать наши ряды от этих старперов. Сейчас время молодых и бескомпромиссных. Другое время.
Из департаментов докладывали, что поредевшие ряды финансистов и юристов не справляются с работой. А тут еще случился казус — незаменимый личный помощник и переводчик-синхронист Вознесенского Людмила накануне пришла на работу с заплаканными глазами и попросила немедленно ее уволить. Вообще-то тридцатипятилетняя Людмила, блестяще переводившая с английского и немецкого, была человеком очень спокойным, рассудительным и никаких решений в порыве чувств не принимала. Наоборот, Станислава всегда поражала четкость и неженская здравость ее суждений, логика действий. А тут на все недоуменные расспросы Вознесенского она только качала головой, отмахивалась и хлюпала носом. Все, что удалось путем долгих расспросов вытянуть из Людмилы, это ее наблюдение, что климат в трудовом коллективе в последнее время сильно изменился и работать в таких условиях она дальше не может. Люди в серых костюмах слоняются по офису, что-то вынюхивают, выспрашивают. Все, кого привел за собой Петрин, ничего не смыслят в том, что нужно делать… У холдинга дурные перспективы.
Никаких подробностей она рассказывать не стала. Станислав испытал шок, поскольку столь категоричный и неожиданный демарш Людмилы, проработавшей с ним последние десять лет, был квинтэссенцией чего-то важного, что происходило вокруг. Того, сути чего он никак не мог ухватить… Поэтому он и расспрашивал ее долго, с особым пристрастием. В конце концов Людмила расплакалась и, почти умоляюще глядя на Вознесенского, почему-то шепотом попросила его обратить внимание на Петрина и руководителя службы безопасности Гвоздюка (она почти с ненавистью произнесла эту фамилию), а также на весь разросшийся за последнее время отдел безопасности.
— Мне кажется, они что-то против вас замышляют, — глотая слезы, произнесла его помощница, глядя куда-то в пол.
Только этого еще не хватало! Мания заговоров и преследований у него в приемной! Проводив Людмилу до двери и предложив ей вернуться на работу, после того как она отдохнет хорошенько, придет в себя и все переосмыслит, Станислав сел в кресло и глубоко задумался. Ему пришло в голову, что вообще-то Людмила, имевшая массу несомненных профессиональных достоинств, кроме всего прочего, была одинокой разведенной женщиной. Мечтала о детях, но что-то там, как поговаривали, не складывалось. Может быть, у нее просто крыша на этой почве поехала? И что за бред она там несла про Петрина с Гвоздюком и людей в серых костюмах? После некоторых размышлений Станислав вызвал к себе Андрея.
— Ты знаешь, у меня сегодня Людмила уволилась, — сообщил он спокойно, как всегда, подтянутому, жизнерадостному Андрею, внимательно следя за его реакцией. — Не в курсе почему?
Андрей разочарованно покачал головой, потом улыбнулся.
— Значит, все-таки уволилась? Ну, может быть, это и к лучшему. Вообще-то она в последнее время странно себя вела. Не хотел тебя расстраивать, но расскажу, раз такое дело. — Андрей сделал паузу. — Ты знаешь, я личные дела обычно не комментирую, но тут случай особенный… В общем, глаз на меня она положила, уже давно… Ну ты понимаешь, одинокая, несчастная и все такое. Жизнь не сложилась, в голове хрен знает что. Весь офис в курсе, что я не женат. Вот она и прицелилась… То меня плечиком заденет, то бумажку уронит, наклонится и ножки мне покажет. Я все это сначала нормально воспринимал, даже с сочувствием. Что она тут видит-то у тебя? Сидит с утра до ночи в приемной. А время ее женское уходит безвозвратно… И шансов светит не так уж много. Но потом она уже по-серьезному ко мне приставать стала, даже домой приглашала. Предлагала мне стать отцом ее ребенка, представь! — Андрей ухмыльнулся. — А я ей дал от ворот поворот: не хватало еще шашни с сотрудницами заводить! Это не в моих принципах. Да посмотрела бы на себя в зеркало, старая ведь уже… Видно, совсем баба свихнулась от одиночества.
Станислав потер пальцами виски. Парадокс какой-то! Людмила была женщиной очень сдержанной, интеллигентной, крайне редко высказывала свое мнение и проявляла эмоции. И ни к одному мужчине на его глазах за десять лет не приставала. Более того, Вознесенский многократно сам был свидетелем того, как навязчивые клиенты в разных формах и видах оказывали Людмиле разнообразные знаки внимания, а она пресекала любые подобные попытки мягко, но очень твердо. Про Петрина она ни разу слова дурного не сказала, но по каким-то невербальным реакциям, по тому, как презрительно поджимала она губки и умолкала при упоминании Андрея, Вознесенскому всегда казалось, что она его недолюбливает. А все оказалось как раз наоборот! Ох уж эти женщины… Никогда не знаешь, чего от них ожидать.