За столиком я расположилась рядом с Томмазо напротив Анжело, и потому, сидя в пол-оборота к писателю и вежливо его выслушивая, я все время смотрела на него в профиль. Профиль был в буквальном смысле слова «римским» — точеным. И у профиля было большое красивое ухо, которое мне и приходилось, в основном, обозревать. Рассматривая профиль Томмазо и его ухо, я стала невольно вспоминать сеансы иглоукалывания, поскольку во время этих сеансов моя знакомая врач-рефлексотерапевт Жанна Васильевна обязательно «ставила» мне в уши несколько длинных иголочек и подробно объясняла при этом, почему иголки направляются в данные места. Жанна Васильевна любила побалагурить, а заодно пофилософствовать на темы, связанные с ее профессией. Она могла довольно долго разглагольствовать о том, как точки акупунктуры связаны с теми или иными органами человека и с его энергетическими каналами. Она была уверена, что форма ушей человека тесно связана с его характером, с личностью в целом. «Каков человек, таково и его ухо!» — не раз заявляла она. «У человека, гармоничного душой и телом, и уши красивые, а у дурного человека уши будут уродливыми». Для наглядного подтверждения своих слов Жанна Васильевна гордо демонстрировала мне свои уши — по-видимому, она считала их образцом отличных ушных форм. Один раз я не удержалась и заметила: «Так они ж большие!» Однако мое негалантное замечание не обескуражило оптимистичную докторшу, и она тут же парировала: «Большие уши — долгая жизнь». Вот вся эта «философия» из области акупунктуры постепенно всплывала в моей голове за ужином при виде уха веселого итальянского писателя, неотрывно маячившего перед моими глазами.
«Что ж, у Томмазо уши и большие, и красивые, — размышляла я, налегая на лобстеры. Значит, душа у него тоже красивая, гармоничная. Впрочем, это понятно и без ушей. Тем не менее, любой человек был бы рад узнать, что он потенциальный долгожитель... Вообще, за вкусную еду и приятный вечер можно было бы сделать писателю парочку неординарных комплиментов, и он, как человек творческий и не без чувства юмора, несомненно, на них отреагировал бы положительно. Таким образом, я сделала бы Томмазо приятно, а всем — весело. Но это я так думаю. Я ведь рассуждаю с точки зрения советской плебейки. А как тут принято у них, у итальянцев, — кто их знает! Я ж выросла в стране, где нет этикета. А в Италии он есть. У них такой этикет!.. Так что не факт, что мои комплименты про уши обязательно доставят удовольствие Томмазо и всем здесь ныне присутствующим. Да и потом, можно ли в Италии публично за столом говорить всеми уважаемому писателю и хорошо воспитанному итальянцу что-то конкретное о нем самом? Касаться его внешности, его. ушей? Будет ли это тактично? Одно дело — сказать такое наедине, тут все сойдет — добрый итальянец все простит, но другое дело — при посторонних, да и в культурном обществе... Принято ли в итальянском обществе, за столом, рассуждать про чьи-то части тела, их характеризовать каким-то образом? А вдруг это в принципе недопустимо, и я испорчу отношения с человеком, который меня сюда, в ресторан, пригласил и угощает? Потом, если я «такое» выпалю за едой, за ужином... Как бы тут писатель не поперхнулся или, чего доброго, не свалился на пол от неожиданности! Как бы они все хором под стол не упали! А Анжело что подумает и все остальные — хозяин ресторана, его жена? Может, сочтут меня развязной или ненормальной? Правда, быть «плохо воспитанной» мне не привыкать — я уже не раз приводила в шок благовоспитанных итальянцев своими плебейскими замашками... Только разве ж я хуже прочих своих соотечественников? Что поделаешь — каково дерево, таковы и плоды: русское, советское — воспитание, культура поведения, точнее, отсутствие оных — уже давно притча во языцех. Чего уж тут так сильно переживать! Да-а-а, ничего предвидеть не могу! Рисковать — не рисковать? Ладно, рискну, но осторожно. Буду действовать издалека. И я начала. Томмазо как раз примолк и взялся за еду, а я дружелюбно и небрежно бросила в сторону писателя: «Послушай, Томмазо, хочу сделать тебе комплимент.»
Томмазо, заинтересовавшись, отложил в сторону вилку и нож: «Да. Слушаю.» — «Хочу тебя предупредить: комплимент — необычный».
Заинтересовавшись еще больше, Томмазо молча вытаращил на меня глаза, не зная, что и сказать. Примолкли и все остальные за столом, бросив есть. Выждав паузу, не спеша, я кинула своего «козырного туза»: «Знаешь, Томмазо, у тебя красивые уши!»
Я не ошиблась по поводу силы и последствий возможного шока от моего комплимента: Томмазо в самом деле стал медленно сползать со стула, а вместо слов из горла у него рвался шумный хрип, словно человека придушили и не дают вздохнуть. Так Томмазо мучился довольно долго пока, наконец, не прорезался смех. После затянувшейся паузы недоумения и осознания сказанного рухнули в смех и все прочие члены нашей маленькой компании — вместе со мною, конечно. Смех Томмазо был заразительным и длился очень долго — от смелой шутки он получал явное удовольствие. Наконец, все еще всхлипывая и периодически захлебываясь, писатель стал медленно цедить фразы, словно с трудом подбирал слова: «Знаешь, Елена. Я был красивым парнем. И женщины делали мне много комплиментов. Мне говорили разные комплименты. говорили, например, что у меня красивые глаза, говорили, что красивый нос и губы, в общем, говорили, что у меня красивое лицо. Еще хвалили волосы. Говорили, что у меня красивое тело. Говорили, что у меня красивые ноги. И что руки красивые. Мне говорили даже, что у меня красивые ступни ног! Но вот что красивые уши! Да... вот такого мне не говорили никогда. Никто. Тут. ты — первая! И тут. ты — неповторимая!»
Что ж, шутка удалась: писатель был «в отпаде», и все веселились от души. В общем, все закончилось хорошо. Все получилось. Не зря в народе говорят: кто не рискует, тот не пьет шампанского.
Через много лет я эту шутку вспомнила и применила снова — на сей раз при обстоятельствах, намного более значимых, значительных. Так что мой первосортный комплимент — для красавца — сослужил мне службу повторно, став трамплином к новой жизни и к новой, необычайной любви.
.Парковщик приглашает меня в свою времяночку для оплаты парковки за машину. Я протягиваю деньги — хочу заплатить за несколько дней вперед. После коротких переговоров и подсчетов парковщик усаживается за свой столик и начинает выписывать мне квитанцию. В углу тарахтит телевизор, а я перебираю варианты «левых» тем, которыми бы возможно было зацепить парковщика. Набор фраз, который приходит в голову, — один сплошной шаблон: все такое обыденно-стандартное, затасканное. Нет, надо так сказать, чтоб понял и чтоб. неявно.
Парковщик сидит, я же возвышаюсь у него за спиной сбоку, за спинкой стула, рассматриваю его красивый профиль. Я решаюсь:
— Послушайте, можно, я вам сделаю комплимент?
Парковщик слегка поворачивает лицо в мою сторону, ждет.
— Комплимент, в общем-то, необычный.
Лицо парковщика как-то застывает, и я застываю, леденею, повисаю в воздухе, в прострации, и все вокруг замирает, и только губы продолжают шевелиться:
— Я. вот. дружила с врачом-рефлексотерапевтом. ну, иглоукалывание там всякое. в уши иголки вкалывают, знаете ли. Послушайте. так у вас красивые уши!
Разве кто-то сказал: «Отомри»?
Рука парковщика с шариковой ручкой на квитанции замирает. Совсем ненадолго — на несколько секунд. Затем, не поднимая головы, Дима говорит:
— Оставьте, пожалуйста ваш телефон. Вдруг с машиной что-то произойдет. Переставить там. понадобится... или еще что-нибудь...
Я пугаюсь:
— Произойдет?.. С машиной.
— Да не бойтесь вы. Мы ведь смотрим. Ну, могут приехать асфальтовые латки укладывать. тут вот песок будут подсыпать. Так что пусть будет телефон на всякий случай.
— Да, конечно, — я приободряюсь и диктую номер не без удовольствия и с легким сомнением в душе насчет того, зачем именно понадобился мой номер телефона. Вслед за номером внезапно добавляю — слова вылетают бесконтрольно:
— Что ж звоните, если что. Можете позвонить мне даже и не по поводу машины. если хотите.
Парковщик молчит.
Прощаемся. Я покидаю парковку с чувством легкого стыда: что это уж я совсем. не сдержалась. Что подумает про меня?..
А через неделю в трубке звучит незнакомый мужской голос, очень приятный:
— Вы сказали, вам можно позвонить.
Объявился ухажер
Неделю Дима ждал, что я на парковке объявлюсь, — явлюсь-таки за своим авто! Он приходил на работу, метался по площадке от машины к машине, а в голове была только одна мысль: «Ну где ж она, где? Все не приходит и не приходит... » Взял и позвонил...
Ну, а я... Я, конечно, могу быть временами предприимчивой, находчивой и авантюрной... Временами. Ну, а постоянно-то я — наивная и ограниченная, как все хорошо воспитанные бабы, в общем, до корней волос интеллигентка. Так что ушла я с парковки и даже не подумала, что флирт могу как-то продолжить, развить, придумать что-либо еще занимательное. Да, можно было просто забежать на парковку как бы ненароком — предлог-то искать уже не надо, там машина моя стоит, — ну и. повыламываться, повыкручиваться там, задать паковщику пару «женских» вопросов в духе: «А что там под капотом?», «А что это за лампочки на табло загораются?» Тем более что ни на первый, ни на второй вопрос я ответов реально знать не знала. Благодатная тема — об автомобиле и автомобилизме, она так мужиков захватывает и воодушевляет, так греет мужское самолюбие! А при этом — давая мужчине раскрыться и разгореться на любимой ими всеми, мужиками, теме — очень удобно строить глазки, завлекать. Заодно еще какой-либо комплимент можно подкинуть, ну, нормальный уже, не про уши... В общем, могла бы что-то сообразить — времени для разработки сценария на заданную тему у меня было достаточно, и я могла бы неплохо к встрече с заинтересовавшим меня красавцем подготовиться — продумать все свои слова и действия, разучить роль и красиво все разыграть. Однако ни о чем таком я не подумала и даже, напротив, «в ту сторону» думать перестала. Дав парковщику свой номер телефона, подумала про себя: «Да не позвонит он никогда — мужики-то у нас все какие-то робкие, нерешительные. ненаступательные — за женщинами ухаживать не умеют и не хотят, привыкли, чтоб за ними бегали.»
Дима оказался «наступательным», и активным, и деятельным — в общем, мужиком в полном смысле слова. Позвонил, предложил встретиться и даже сразу к себе домой позвал. Такое неожиданное предложение привело меня в некоторое замешательство — я смутилась и уже почти разочаровалась, но Дима тут же поправился:
— У меня дома мама, я вас с ней познакомлю.
Ах, вот оно как! Тогда другое дело. Правда, мама. на первом свидании. лучше бы отложить такое знакомство на более поздние времена.
— Послушайте, мне через неделю на права экзамен сдавать. Не согласились бы вы поездить со мною вместо инструктора?
— С удовольствием!
На следующий день я осторожно выруливала с парковки в родной переулок, а рядом на сиденье расположился мой новый инструктор с красивыми ушами: такая вот взаимно приятная компания. И начало романтических и страстных отношений!
Безмерная любовь
Я не ошиблась — в любви «этот мужчина» в самом деле раскрывался красиво. Необычайно красиво и необычайно самоотверженно.
«Я люблю тебя безмерно», — так написал мне Дима в поздравительной открытке на день рождения на четвертом году нашего брака и за год до роковых событий.
Эти слова не были преувеличением, я его любовь так и ощущала.
Дима сделал мне предложение руки и сердца на десятый день нашего знакомства. Объяснялся пространно и немного путано, волновался. Сказал, что он не хочет встречаться «просто так». И вообще... женщина должна быть уверена в мужчине и в том, чего она может от него ожидать. Ведь женщина должна чувствовать и понимать, что отношение мужчины к ней «надолго и всерьез». И коли «отношения» начались, то строить их надо также «всерьез» — с прицелом в будущее, в расчете на это общее будущее. А коли так, то чего тянуть, и откладывать, и жить неопределенно.
Я тогда сказала ему: «Ну, ты — Македонский! Сразу — гоп, и в дамки!» Но конечно, мне очень понравилась его решимость, и напор, и видимая откровенная влюбленность — «в омут с головой», и серьезное, ответственное отношение к любви и ко мне.
Конечно, по части сделанных мне когда-либо предложений Дима побил все рекорды скорости, что мне льстило и возвышало в собственных глазах. Только я была не готова вот к такому радикальному и масштабному вторжению в мою жизнь мужчины, в общем-то, малознакомого, пусть и очень влюбленного.
Моя готовность Диму интересовала мало. Не успела я и глазом моргнуть, как он с чемоданами оказался у меня в доме, оставив свою мамашу хныкать в трехкомнатной квартире. Этому перемещению я пробовала возражать: рассказывала о достоинствах и преимуществах «гостевого брака», который намного лучше подходил к нашим годам, да и меня устроил бы намного больше, ибо за десять лет одинокой жизни я привыкла к спокойному, ни от кого не зависимому существованию. Только Македонский он и есть Македонский! Дима полыхал чувствами. Ни о каком «гостевом» или там «гражданском» браке и всяком таком хлипком мирном сожительстве с ненадежным статусом он и слушать не хотел. Я подозревала, что он, будучи собственником и ревнивцем, стремится себя обезопасить, застраховать понадежнее свои отношения со мной и свою любовь, в которую он погрузился с головой. Что ж, Дима быстро просек мягкость моей натуры: «оседлать» и «объездить» с виду норовистую кобылку ему не составило труда.
Мне пришлось подчиниться. Возникла новая жизнь — настоящая семейная, такая, которой я до сих пор не знала, хотя и была ранее в браке, длившемся десять лет. Лишь с Димой я поняла, что такое жить и быть «как за каменной стеной».