- Именно то, чего мы оба хотим.
- Этого не должно произойти. И мне не нужно тебе объяснять почему.
Улыбка исчезла с его лица.
- Я нужен тебе, - сказал он.
- Это не важно. Я должна сделать это сама, одна.
- Ты не должна делать это одна. - Он сделал почти незаметный шаг вперед. Носки его промокших под дождем коричневых ботинок коснулись, но не пересекли порога. - Ты слишком многое делаешь в одиночестве.
- Я не могу тебя впустить, - ответила она и снова ощутила этот ком в горле.
- Он хотел, чтобы ты сделала это в одиночку?
- Нет, - ответила она. - Не хотел.
- Впусти меня.
- Это звучит как приказ. Я говорила тебе, кем являюсь. И ты знаешь, что я отдаю приказы.
Она уже чувствовала, как рушится ее решимость. Двадцатипятилетний, высокий, с глубоким загаром, темные волосы легкими волнами, которые требовали, чтобы женские пальцы снова и снова зарывались в них, ясные глаза цвета морской волны, унаследованные от его матери персиянки, и лицо, которое обязан вылепить скульптор, чтобы оно сохранилось, даже когда они оба превратятся в пыль и пепел.
- Тогда прикажи мне войти, - сказал он.
Она закрыла глаза и ухватилась за дверь, чтобы успокоить себя. Это было неправильно. Она знала это. Она поклялась себе до того, как увиделась с ним, что не будет делать этого, никогда, не с ним. Но затем она увидела его. И сейчас, после всего случившегося, и горя, которое угрожало поглотить ее, кто мог винить ее в том, что она использует его для успокоения? Один мужчина мог обвинить ее. Но было ли этого достаточно, чтобы остановить ее?
- Прикажи мне войти, - повторил он, и Нора открыла глаза. - Пожалуйста.
Она никогда не могла устоять перед мольбами красивого мужчины.
- Входи, Нико, - ответила она сыну Кингсли. - Это приказ.
Она захлопнула дверь за Нико и потянула его к камину. Нора помогла ему снять куртку и ботинки. Потрепанные, в слое грязи, его обувь была совершенно не похожей на сапоги для верховой езды Кингсли. Эти практичные ботинки были рабочими, со стальными носками.
- Мне стоит знать, как ты меня нашел? - спросила она, стряхнув грязь с ботинок Нико и поставив их сохнуть у камина.
- Я шел по твоему следу из хлебных крошек.
- Хлебных крошек?
- Возможно, в ресторане ты случайно оставила свою сумку открытой, и я мог случайно увидеть адрес в бланке подтверждения аренды.
- Сумку я случайно оставила открытой, - сказала она.
- Но не случайно увидел адрес. - Он стянул носки и запустил руки в волосы, стряхивая с них капли дождя.
- Каков отец, таков и сын, - вздохнула она. - Ты такой же пронырливый, как и Кинг.
- Ты сердишься?
- Нет, не сержусь. - Она прижала ладонь ко лбу и потерла распространяющуюся там головную боль. Нико убрал ее руку и с беспокойством посмотрел на нее.
- Хочешь есть? Или вина? - спросила она, прежде чем он успел спросить как она, вопрос, на который она не хотела отвечать. - И ты принес что-то с собой?
- В машине могут лежать одна или две бутылки «Розанеллы».
- Я не заставлю тебя их принести, - ответила она. Снаружи до сих пор бушевала гроза.
- Я принесу позже. Сначала о главном. - Нико взял ее за запястье и притянул ближе.
- Нико...
- Нет, - сказал он. - Не сопротивляйся мне. Позволь помочь.
Вздохнув, Нора положила голову ему на грудь и позволила размять свою шею. Когда они встретились в декабре, с ней был Зак, и Нико, с его слов только его мать называла его Николя, показал ее редактору/другу/редкому любовнику все свое почтение. Но когда она месяц спустя снова навестила его, Нико не делал ничего, чтобы скрыть свое восхищение тем, что она была с ним. Ему едва исполнилось двадцать пять. Красивый и юный, и француз, по какой причине он хотел ее, почти на двенадцать лет старше его, и с долгой историей интимных отношений с мужчиной, который, как он узнал, был его биологическим отцом? Она получила ответ на этот вопрос, когда они прогуливались. Две женщины, мать и дочь, остановили их, спросив дорогу. Матери на вид было около сорока, а дочь возраста Нико. Обе были классическими французскими красавицами и хорошо одеты. Нико просто подмигнул дочери. Матери он улыбнулся так игриво, что даже его отец впечатлился бы. У сына Кинсли был фетиш на женщин постарше.
- Тебе больно, - сказал он. - Я чувствую это.
- Мне нравится боль, - напомнила она.
- Никто не любит такую боль. Я бы знал.
Она сочувственно опустила глаза. Мужчина, который вырастил Нико как своего сына, умер пять месяцев назад. Месяц спустя появилась она и сказала, что у него другой отец, из-за чего разошлись швы на его все еще заживающем сердце. Если кто-нибудь и понимал боль, которую она испытывала сейчас, это был Нико.
- Позволь мне сегодня облегчить твою боль.
- Как? - Она посмотрела на него. - Ты можешь воскрешать людей?
- Я могу тебя воскресить.
Она едва не сказала, что он был таким же высокомерным, как и его отец, но прежде чем она открыла рот, Нико поцеловал ее.
Нора нервничала словно девственница, ее губы дрожали под его поцелуем. Если бы это был кто-то другой, она бы удивилась новоприобретенной застенчивости. Нора никогда не была такой скромной, никогда не была стеснительной, никогда не была невинной. И все же, это был единственный сын Кингсли, и, переспав с ним, она утратит нечто дороже, чем ее девственность.
- Ты дрожишь, - прошептал в ее губы Нико.