Он завернул в чехол остатки провианта, и они снова двинулись в путь.
Вечер тянулся долго и утомительно. За час до захода солнца ветер начал успокаиваться, налетая лишь редкими порывами, и пелена туч стала разрываться. Десятки отдельных солнечных пятен озарили унылый дикий пейзаж, внося в него золотисто-зеленое разнообразие.
Эйлас остановился, чтобы лошади передохнули. Позади открывался вид на всю долину; впереди, на расстоянии не больше мили, небо пересекала чуть неровная черта края плоскогорья.
Они стали снова подниматься — и снова Эйлас остро ощутил, что за ними может наблюдать любой часовой, обозревающий долину.
Тропа приблизилась к последнему крутому подъему; Эйлас спешился, чтобы не слишком утомлять лошадь. Шаг за шагом он упорно поднимался зигзагами, пока кровь не стала тяжело стучать в голове — он задержался, чтобы отдышаться. Лошади прядали ушами, мотали головой и тихо всхрапывали; постепенно, однако, они успокаивались и восстанавливали силы. Эйлас, Татцель и три лошади оставались в глубокой тени, покуда прорвавшиеся сквозь тучи лучи заходящего солнца подсвечивали розовым огнем верхи слоистых облаков на востоке.
Эйлас снова стал взбираться по склону; тропа петляла — казалось, подъем никогда не кончится. Наконец, преодолевая желание снова остановиться, Эйлас выбрался на плато: перед ним открылось широкое плоскогорье. На юге высились Заоблачные пики; восточный небосклон заслонялся верхним хребтом Тих-так-Тиха, теперь охваченным пламенем заката; к северу плоскогорье терялось в тумане под плотной пеленой туч.
В ста шагах оттуда, где тропа выходила на плоскогорье, стоял высокий человек в черном плаще, задумчиво погруженный в созерцание пейзажа. Руки его покоились на рукояти меча, ножны упирались в землю под ногами. Рядом, привязанный к основанию куста, стоял его конь. Покосившись на Эйласа и Татцель, незнакомец, казалось, перестал обращать на них внимание — что вполне устраивало Эйласа.
Вскочив в седло, Эйлас поехал шагом мимо незнакомца так, словно не замечал его присутствие.
Человек в черном плаще медленно повернулся к нему лицом — лучи заката резко разделили его лицо на золотистые пятна и черные тени. Подняв руку, он произнес одно слово: «Стой!»
Эйлас вежливо придержал лошадь под уздцы, и незнакомец не спеша приблизился. Черноволосый, с низким лбом и язвительно приподнятыми бровями, он смотрел Эйласу в лицо яркими янтарными глазами. Резко выступающие скулы, широкий чувственный рот, массивный тупой подбородок и подергивающаяся левая щека производили впечатление человека, переполненного страстями, едва сдержанными ироническим умом. Незнакомец снова заговорил, голосом одновременно резким и мелодичным: «Куда вы направляетесь?»
«К Подветренной дороге, чтобы спуститься в Южную Ульфляндию, — ответил Эйлас. — Кто вы такой? У вас есть имя, звание?»
«Меня зовут Торкваль», — глаза бандита остановились на спутнице Эйласа. «Это еще что такое?» — пробормотал он.
«В настоящее время она у меня в услужении».
«Леди, разве вы не ска?»
«Я — ска».
Торкваль приблизился еще на пару шагов — сильный, широкоплечий человек с грудью колесом и узкими бедрами. «Этого хищника Татцель не назовет пугливым кроликом и не обвинит в чрезмерной предусмотрительности», — подумал Эйлас.
Торкваль говорил нараспев: «Молодой человек, я предъявляю права на твою жизнь. Ты позволил себе заехать в края, где никто не смеет шелохнуться без моего соизволения. Сойди на землю и встань на колени, чтобы я мог отрубить тебе голову без лишних церемоний. Ты умрешь в трагическом золотом зареве заката!» Зазвенела сталь — Торкваль вынул меч из ножен.
«Сударь, я предпочитаю не умирать, — вежливо ответил Эйлас. — В любом случае, не на коленях. Прошу вас, разрешите нам продолжить путь по земле, на владение которой вы претендуете, не подвергая опасности ни нашу жизнь, ни наше имущество».
«В разрешении отказано! Хотя должен признать, что тебе свойственно присутствие духа, и что у тебя хорошо подвешен язык. Тем не менее, ты умрешь».
Эйлас спешился и обнажил свой меч, тонкий и легкий — таким мечом он научился владеть еще в юности, в Тройсинете. Но где его нож? Нож, на который он привык полагаться? Сегодня в полдень он резал этим ножом сыр и — увы! — запаковал его в чехол вместе с сыром.
«Прежде чем мы продолжим решение возникшего вопроса, могу ли я предложить вам кусочек сыра?» — спросил Эйлас.
«Я не большой любитель сыра, хотя с твоей стороны это забавное и неожиданное предложение».
«В таком случае, если вы не возражаете, я отрежу себе ломтик или два — видите ли, я проголодался».
«Ты рехнулся? Я буду стоять и ждать, пока ты будешь жевать сыр? Готовься к смерти!» С этими словами Торкваль шагнул вперед и взмахнул мечом. Эйлас отскочил в сторону, и меч разбойника просвистел по воздуху. Торкваль сразу нанес второй удар, но он соскользнул по клинку Эйласа.
Эйлас притворился, что делает выпад, но тяжелый меч Торкваля мгновенно поднялся — если бы Эйлас продолжил движение вперед, разбойник разрубил бы его пополам. Эйлас понял, что перед ним опытный и тренированный боец.
Торкваль снова напал, заставив Эйласа отступать, отражая град ударов, каждый из которых мог одним махом отрубить ему голову; Эйлас заставил себя забыть о страхе — он был на волосок от гибели. Яростно отклонив очередной выпад противника, Эйлас сумел уколоть Торкваля в плечо; тот был вынужден отскочить назад, чтобы сохранить равновесие. Теперь Эйлас заметил, что за поясом у разбойника был нож.
Сосредоточенный и напряженный, Торкваль опустил уголки губ — он не ожидал встретить отпор. Бандит снова бросился в атаку — Эйлас ответил длинным выпадом, неуклюже поднимая левую руку и тем самым обнажая левый бок. Торкваль попытался поразить его слева обратным движением меча, но Эйлас легко увернулся, снова сделал длинный выпад и снова неосторожно задрал вверх левую руку.
Торкваль ринулся вперед — Эйлас остановил его встречным выпадом, проткнув грудь разбойника в трех дюймах от сердца. Лицо Торкваля осунулось, глаза широко открылись — но он игнорировал рану. Эйлас заметил, что рука разбойника тянулась к ножу.
Торкваль снова напал; Эйлас снова отразил несколько тяжелых ударов. Торкваль сделал вид, что приоткрылся — Эйлас шагнул вперед, снова высоко поднимая левую руку и обнажая левый бок. Торкваль тут же выхватил нож, но Эйлас ждал этого движения и погрузил конец меча во внутренний сгиб локтя разбойника, пронзив ему руку насквозь — нож выпал из внезапно бесчувственной руки.
Бросившись к ножу, Эйлас успел его схватить еще до того, как он упал на землю. Усмехнувшись в лицо Торквалю, теперь Эйлас перешел в нападение — выпад за выпадом конец его меча пролетал все ближе к напрягшейся мускулами шее разбойника. «На колени, Торкваль! — сказал Эйлас. — Приготовься к смерти!» Острие легкого меча Эйласа кружилось и мелькало перед глазами Торкваля, едва успевавшего уклоняться и отступавшего все дальше и дальше.
Торкваль набрал в грудь воздуха и с оглушительным воплем двинулся вперед, широко размахивая мечом, как косой, чтобы подрубить противнику ноги. Эйлас отскочил назад; на мгновение Торкваль полностью открылся. Эйлас метнул нож изо всех сил — лезвие погрузилось в грудь разбойника по рукоятку. Ошеломленный, тот отшатнулся. Эйлас сделал выпад и пронзил Торквалю шею. Торкваль хрипло взвыл, отступил, шатаясь, еще на несколько шагов и свалился с обрыва. Тело в черном плаще кувыркалось вниз по крутому склону все ниже и ниже — наконец бесформенное темное пятно застряло в далеких кустах.
Эйлас обернулся: где Татцель? Она уже проехала ярдов двести, погоняя лошадь изо всех сил — но ее задерживали вторая, косматая вьючная лошадка, привязанная к ее седлу, а также лошадь Эйласа, привязанная к вьючному животному. Поэтому Татцель приходилось скакать неуклюжим прерывистым галопом — его было бы достаточно для побега, если бы у Эйласа не было коня Торкваля.
Татцель обернулась — Эйлас заметил, как раскраснелось ее лицо. Кто знает, что он сделал бы с возмутительной пленницей, если бы торжество победы над Торквалем не сдерживало его гнев?
Отвязав коня разбойника, Эйлас вскочил в седло и пустился в погоню. И снова его раздражало то, что Татцель скакала на север, все дальше в пустынные дикие горы, простиравшиеся до самой годелийской границы.
Новая мысль пришла в голову Эйласу — но он тут же отверг ее. Безрассудная, слишком рискованная затея — скорее всего, практически неосуществимая! Но мысль настойчиво возвращалась. Так ли уж она неосуществима? Вероятно. Более чем вероятно. Учитывая все обстоятельства, самый рискованный вариант мог оказаться самым успешным.
Татцель упрямо мчалась во весь опор, явно надеясь, что конь Эйласа упадет или подвернет ногу. Пока Эйлас дрался с разбойником, она успела далеко уехать, и Эйлас проскакал много миль, прежде чем настиг ее. Не говоря ни слова, он взял ее лошадь под уздцы, и они поехали шагом.
Разгоряченная Татцель возмущенно смотрела на своего гонителя, но ей нечего было сказать. Смеркалось. Эйлас устроил привал в небольшом лиственничном пролеске. На этот раз они ужинали копченой гусиной печенкой из запасов Торкваля.
Ветры гуляли по высокогорным лугам, заставляя шуметь вершины лиственниц. Под укрытием льняного холста лежали напряженная, насупившаяся Татцель и Эйлас, наблюдавший за луной, плывущей в облаках.
Ему приходилось о многом подумать. В Южной Ульфляндии могли еще не заметить его отсутствие — каждый из его помощников мог считать, что он находится в другом месте. Так или иначе, принимая во внимание все происходящее — Эйлас недружелюбно улыбнулся луне — он все равно сделал бы то, что сделал, и снова перенес бы те же лишения и опасности хотя бы для того, чтобы приобрести новое понимание ситуации, развеявшее туман, отягощавший его ум. Кроме того — что важнее всего — ему в голову пришел чудесный новый план. Татцель предстояло столкнуться с новой загадкой! Эйлас невольно рассмеялся.
Дочь герцога-ска, тоже неспособная заснуть и глядевшая на луну, была оскорблена весельем Эйласа, полностью противоречившим ее настроению: «Почему ты смеешься?» Эйлас не ответил сразу, и она прибавила: «Смеяться, глядя на луну, может только безумец».
Эйлас снова усмехнулся: «Я сошел с ума от твоей неблагодарности. Смеюсь, чтобы не рыдать».
Татцель презрительно фыркнула: «Твое тщеславие раздулось, потому что Торкваль оступился и упал».
«Бедняга Торкваль! Я не успел предупредить его о том, что драться с незнакомыми людьми опасно. Он дорого заплатил за свою неосторожность! Благородный, щедрый и скромный Торкваль! Его гибель[21] наполняет скорбью сердца всех, кого он ограбил!»
Татцель промолчала, и через некоторое время они заснули.