- Из такой глуши и сразу в Москву.
- Рига не глушь, - возразил Боря.
- Конечно, нет, но всё-таки Москва - столица. Говорят, об этом известно не только во всём мире, но даже у вас в Латвии.
- Врут, - резко сказал Боря, - мы там, у себя, круглей ведра ничего не видели, а щи до сих пор лаптём хлебаем.
- Зря ты обижаешься, - улыбнулся Горюнов, - ведь по сравнению с нами вы всё-таки провинция. Здесь в прежние времена даже царь жил.
- Так точно, Вася Величество, - сказал Боря, вытянувшись по стойке "смирно".
Класс захохотал, а Горюнов, подождав пока все успокоятся, сказал:
- Ты, оказывается, шутник.
- Я не шутник, я только учусь.
- Имей в виду, что я твой классный руководитель и ты должен со мной дружить.
- Я стараюсь, - ответил Боря, который уже израсходовал весь запас дерзости.
Горюнов открыл журнал, отметил отсутствующих и вызвал одного из учеников к доске. Мальчик немного заикался, и пока он отвечал, Боря, чтобы успокоиться, нарисовал на промокашке скучающую рожицу с широко открытым ртом. Горюнов увидел это и сказал:
- Сегодня после уроков у меня будет кружок рисования, приходи.
- Да я не умею, это так...
- Всё равно приходи, будешь позировать. Мои ребята ещё никогда не видели шутников из Риги.
- Не могу, я должен быть дома.
- Ну что ж, не можешь, так не можешь, - Василий Николаевич поставил отметку, посмотрел на часы и начал рассказывать о правлении Павла I, о заговоре против него и об его убийстве. Делал он это так, как будто сам был свидетелем событий и до звонка ученики слушали его с неослабевающим интересом. Только Боря думал о том, что в первый же день нажил себе могущественного врага. После урока он подошёл к Горюнову и извинился, а тот посмотрел на него, подумал немного и сказал:
- В качестве наказания к следующему уроку ты должен будешь подготовить доклад минут на десять о роли Александра I в убийстве отца.
- А где я возьму литературу?
- В библиотеке, там всё есть.
На следующий урок Василий Николаевич не пришёл, а завуч сказал, что у него воспаление лёгких. Не было Горюнова в школе ещё целую неделю и Боря предложил нескольким одноклассникам навестить его, но все они нашли какие-то отговорки. Тогда он купил яблок и пошёл один.
Классный руководитель был бледен и непричёсан, а его слезящиеся глаза смотрели на Борю с нездоровым блеском.
- А, шутник из Риги, - сказал он, открывая дверь, - заходи.
- Я вам гостинец принёс, Василий Николаевич, вот, - он протянул учителю пакет, - а кроме того я думал, что у вас наверняка есть книги по той теме, которую вы мне задали.
- Если ты не боишься заразиться, то шлёпай в мою мастерскую, - Горюнов указал на дверь в большую комнату, - а я пока приведу себя в порядок.
- Василий Николаевич, я думал вам нужно помочь, в магазин сходить или купить что-нибудь.
- Нет, не надо. Я живу с мамой, а она смотрит за мной, как за младенцем. Да не стой ты как столб, проходи.
Комната была завалена картинами. Они лежали на полу и висели на стенах. Боря с любопытством переводил взгляд с одной на другую, а когда повернулся и увидел полотно, висевшее слева от двери, замер. На нём была изображена молодая красивая женщина, которая стояла на коленях, обхватив руку Иисуса Христа. По щекам её текли слёзы, она каялась в своих грехах и стремилась получить благословение Божье. Иисус готов был простить её, но прикосновение её чувственных губ и мысли о грехах, которые она совершала, преобразили его. Из отрешённо-бестрастного вершителя судеб он превратился в похотливого самца с горящими от возбуждения глазами. Плоть его восстала, он с огромным трудом сдерживал вожделение и думал уже не об отпущении грехов, а о том, как овладеть этой прекрасной грешницей. Обе его ипостаси были заключены в одном теле и неразделимы как сиамские близнецы.
Картина настолько поразила Бориса, что он не сразу перевёл взгляд на вошедшего в мастерскую учителя истории. Ему показалось, что глаза Горюнова блестели не только от болезни. Похоже, художник лечился от воспаления лёгких более сильным средством, чем чай с мёдом, и это лекарство сделало его значительно разговорчивее.
- Картина называется "Искушение Христа", - сказал Горюнов.
- Потрясающая вещь.
Василий Николаевич улыбнулся. Ему льстило восхищение Когана. Это были времена "оттепели", когда писать на религиозные темы позволялось, но рассчитывать на выставку таких картин было ещё нельзя.
- Что вас натолкнуло на этот сюжет? - спросил Боря.
- Действительность.
- Какая действительность, в России уже давно церквей не осталось.
- Ошибаетесь, молодой человек, моя мама регулярно ходит в церковь.
- Да!? - удивился Коган. Так же как большинство сверстников, он представлял себе верующих забитыми и невежественными людьми. Он даже не мог вообразить, что мать этого современного человека была религиозной.
- А вы?
- Что я?
- Вы верующий?
- Трудно сказать. Во всяком случае, я знаю Библию и это помогает мне лучше понимать картины старых мастеров. Ведь большинство сюжетов они брали именно оттуда. Да и не только они, многие современные писатели лишь переиначивают библейские истории. Впрочем, ты меня не слушай. Считай, что я болен и не отвечаю за свои слова. Посмотри лучше мои работы.
Боря стал перебирать картины, аккуратно стоявшие около стены. Среди них были пейзажи, бытовые полотна, этюды к "Искушению Христа", а на одном из незаконченных холстов он вдруг увидел знакомое лицо.
- Откуда вы знаете эту женщину? - спросил он.
- Я её не знаю.