Меня немного совестит «катание» на руках Асманда, но с другой стороны, что я могу поделать? Мне понадобилось значительно больше времени для самостоятельного перехода, в котором я чуть не замерз и не умер, свернув шею. К тому же Асманду даже нравится нести, и он прав насчет крови. Когда я настроился на нее в первый раз — это оказалось весьма странным ощущением. Я чувствовал не просто еще одну личность рядом с собой, а душу: знал, сколько фальши будет в словах.
Сейчас это чувство почти притупилось, но ему нравится меня нести — я уверен. Да и прижиматься к нему приятно, а теплое одеяло полностью защищает от ветра.
*
Снегопад мог стать помехой только для одного из них — для Алика. Горгул летит, лишь оттого, что так быстрее, но и на земле он развивает хорошую скорость и может равносильно сражаться как в воздухе, так и на твердой почве. У Вульфа всегда высокая температура тела, он не замерз бы и голым зимой на Северном полюсе, а Асманду огонь и лед едины.
Алика они планировали проводить домой и там оставить, выяснив попутно, где кладбище. Но тот заупрямился и на вялые уговоры в духе «дома безопасней, а то мало ли что», выдавал уверенное «нет!». Вялыми уговоры были по той простой причине, что местные представители фольклора и ужастиков не сомневались в собственных силах. А Асманд так привык к присутствию «своего малыша», что не отходил от него дальше, чем на пару метров, косился оберегающим взглядом и вообще, такая нежная и желанная симпатия со стороны Алика, которая ему передавалась, будила в вампире настоящие «рэмбовские» замашки.
Так на кладбище они оказались все вместе.
— Клыкастый, что чувствуешь? — спрашивает Вульф. Сам он азартно водит носом по ветру, принюхиваясь. Снег валит уже вовсю.
Асманд закрывает глаза, прислушиваясь к собственному телу и ощущениям. Там, в его голове, разворачивается целая картина. Разноцветными пятнами идут эмоции друзей, серыми или белесыми — видятся покойники, а над всеми ними клубится серой бессвязной массой туман. Вампир пробует пробиться через него вновь и вновь, но недовольно сводит брови вместе — ничего не выходит. А это означает только одно — накрылось их быстрое возвращение домой, с «соседом» ни поговорить, ни безнаказанно оторвать ему голову не выйдет. Асманд мысленно вздохнул и решил поделиться с остальными.
— Сегодня здесь никто не поднимется, можем отдыхать спокойно. Наведаемся сюда завтра вечером, за час до темноты. И, да, я НИКОГО не ощущаю, — в голосе слышатся металлические нотки.
— Вот черт. Мы в дерьме, да? — Вульф перестает принюхиваться и, приняв человеческую форму, подходит к Асманду, встает напротив него. Дарен сбоку от вампира и оборотня, водит взглядом по окраинам — так, на всякий случай. Его тело напряжено, и он походит на готового к битве воина.
— Да, но пока не ясно насколько глубоко…
Алик посмотрел сначала на Асманда, потом на Вульфа, посопел и решился:
— А можно подробней? — вот так стоять и ничего не понимать Алик не любит больше всего.
Асманд переводит взгляд на Алика и, моргнув, произносит своим спокойным голосом:
— Я расскажу, только сначала уйдем отсюда.
Стоит не поздний вечер, когда вся честная компания вошла в местный бар, тот самый, в котором работает Алик. За несколькими столами сидят самого обычного вида мужчины и женщины, отдыхая после очередного рабочего дня, потягивая пиво из больших литровых кружек. У барной стойки стоит сам хозяин, по залу — просторному и чистому — скользят его дочки, разнося еду и напитки посетителям. Все три — кареглазые шатенками с аппетитными формами, звонкими голосами и жеманными манерами.
Как и полагается в такие моменты, взгляды присутствующих устремились на чужаков, а голоса стихли. Алика они узнали сразу — голубоглазый мальчишка, занимавший должность официант-уборщик-посудомойщик или подай-принеси-убери знаком всем присутствующим и интересует их мало, разве тем, что это он привел этих мужчин.
Алик, а за ним и его спутники, решительно направились к стойке, где сидит мужчина лет сорока, с располагающим к доверию лицом и слегка подернутыми сединой волосами. У местных он снискал славу честного и справедливого человека, к словам которого прислушивались все и считали местным главой наравне с шерифом и городовым.
Хозяин бара недовольным взглядом проводил своего работника, чужаков и, удалившегося с ними за дальний столик, Гареда. Он ничего не сказал, только яростней стал протирать и так чистый стакан и шикнул на своих дочек — те стояли маленькой стайкой, обсуждая внешность незнакомых красавцев.
За столом, как только формальности закончились, первым берет слово Дарен:
— Мы ученые, изучаем фольклор, легенды и всякие паранормальные явления. Сначала прибыли в город по соседству, там ходили странные слухи о Доме на холме, но не успели разместиться толком, как нас нашел Алик и рассказал о мертвецах. Нас заинтересовало, с чем столкнулся ваш город, и вот мы здесь. Мы понимаем и уважаем решение не обращаться в определенные службы, естественно, все останется в тайне.
Дарен специально называет крупную горную деревню городком, решив польстить самолюбию неофициального главы. Но было заметно — лесть Гареда не интересует. Он недоверчиво косится на мужчин, считая их бессовестно молодыми и вообще бесполезными. Но гнать их не решается — вдруг, правда помогут — и, вздохнув, вкратце рассказывает ту же историю о мертвецах, что и Алик, добавив лишь о паре новых «визитов» в отсутствии последнего. Гаред не удержался и, посмотрев почему-то на Асманда, решает спросить:
— Вы ведь через горы перешли?
— Да.
— А где ваше снаряжение? Палатки, провизия, спальники и прочее.
— Оставили дома у Алика.
— А почему тогда этот рюкзак с собой взяли? — Гаред красноречиво глядит на стоящий под столом рюкзак. В такой не влезет даже провизия на стандартный пятидневный переход через горы, а именно столько этот путь занимает у обычного человека.
— А там самое ценное, — нашелся вампир.
— Поня-я-ятно, — протянул старейшина голосом: «так я вам и поверил».
Гаред — человек прожженный, жизнью наученный быть настороже, к тому же — бывший военный. Он знает, что ему врут, причем профессионально, не выдавая себя ни взглядом, ни жестом. А еще на уровне интуиции он не мог не ощущать исходившую от чужаков угрозу. Даже Алик, находясь с ними, воспринимается совсем иначе, кажется столь же чужим и далеким. Теперь мальчишка, часто опускавший взгляд и постоянно смущавшийся, смотрит уверенно в глаза собеседнику.
В итоге Гаред пообещал поговорить с горожанами, чтобы те не сторонились чужаков, а помогали. Вульф и Дарен сняли свободную комнату над баром, Асманд же решил переночевать у Алика. Вампир так сблизился с мальчишкой, что и слышать о других вариантах не хотел. Но их никто не предлагал. Дарену было все равно, а скучавший по Снейку оборотень его вполне понимал.
— Так вот где ты живешь, — задумчиво говорит Асманд, рассматривая маленькую комнату, она же гостиная-столовая-прихожая с маленькой кухней у стены и чугунной печью. Сбоку находится еще одна дверь, ведущая в спальню.
Домик оказался маленьким одноэтажным строением, вполне пригодным для жилья, а главное пустовавшим, когда Алик прибыл в город. Печка исправно работала, а порядок удалось навести за пару дней. Из всех благ цивилизации в доме имелось только электричество, как в прочем и у большинства в этой деревне, а ванну предстояло еще восстановить.
Асманд садится на один из стульев у стола, бросив рюкзак на стол. Обстановка вокруг жалкая и убогая, но вампир понимает, что Алик старался как мог. Вещи и кухонная утварь стоят на своих местах, бардака нигде нет, только тонкий слой пыли скопился на полу и столе в отсутствии хозяина. Вампира вообще восхищает, что Алик прожил так долго в одиночку, со всем справляясь. Асманд считает людей существами стайными и постоянно липнувшими друг к дружке.
Алик наоборот жутко смущается собственного жилища, поэтому ожесточенно протирает кухонный стол, попутно извиняясь вообще за все. В конце концов, вампиру надоело слушать этот бред, и он, подцепив пальцем шлейку штанов, притянул Алика к себе, устраивая его на коленях. Вытащив из тоненьких пальчиков тряпку, кидает ту на стол и целует лениво отбивающегося парня. Прихватив нижнюю губу, затем верхнюю, раздвигает острым языком губы, делая поцелуй глубоким и затягивающим. Ладонь оглаживает спину, и Алик уже и сам увлекается, начиная отвечать на ласки вампира. Запустив одну руку в черную смоль волос, второй сжимает плечо.
Минут через пятнадцать Асманд вспоминает, что людей надо кормить, а Алик только завтракал. Вампир шуршит в рюкзаке и вытаскивает вяленое мясо, бутерброды и прочую снедь. В этот раз они едят вместе.
— Проголодался? — интересуется Алик.
Асманд немного выжидает с ответом, но вспомнив, что обещал рассказать подробнее, решает ответить сразу на два вопроса.
— Да, завтра силы могут понадобиться.
— Так что ты там почувствовал, точнее почему не почувствовал ничего и это оказалось плохо?
— Понимаешь, мертвецы никогда из могил сами не встают, их кто-то поднимает. Поэтому мы туда пошли, чтобы я проанализировал атмосферу кладбища и сказал, кого мы ищем, так как я почувствую присутствие любого человека и его намерения.
— А раз ты его не почувствовал…
— То это не человек, — закончил вампир. — Нечисть, такую как мы, я слабо чувствую, максимум — очень сильные эмоции, и то при условии, что знаю, чьи они и на чем именно концентрироваться. Понимаешь, эмпатия присуща только вампирам, но встречается у нас редко, а если и проявляется, то только у чистокровных. Она чем-то схожа с предвидением и помогает в бою, я просто почувствую, куда именно меня намерены ударить. Но противника я вижу и сосредотачиваюсь на его намерении убить. А вот чистокровных вампиров не чувствую, как сегодня. Мы существуем в сумерках, на грани дня и ночи. Вот почему считается, что вампиры «гуляют» только по ночам, днем нас просто невидно, мы не осязаемы для людей, если желаем. Кажемся всегда одними из человеческой массы, ночью ощущается наша сила, мы предстаем опасными хищниками, и большинство интуитивно от нас отстраняется. Чистокровные рождены на этой «границе» и сливаются со всем их окружающим, поэтому эмпатия по нам «скользит». Вообще тут много всяких особенностей, я даже не знаю, как слова подобрать, это все на уровне эмоций.
Асманд с тоской смотрит на опустевший стол и горестно вздыхает.