- Женщина? Но это невозможно! Если только Моника…
- Моника в монастыре, донья София, – заметил Отец Вивье. – Но юбка… Возможно, это ваша невестка.
- Она обезумела. Моя невестка носит ребенка.
- Конь, знаете ли, очень напорист. Кто бы это ни был, но это настоящее безумие. О, посмотрите, другой конь! Другой всадник… Там…!
- По-моему, он преследует ее. Это Ренато! Мой сын! Он едет ей вслед! Посмотрите! Он уже скачет по полям!
- Но она увернулась. О, какое сумасшествие! Она едет по откосам скал… что это? Должно быть, потеряла рассудок, чтобы…!
Они поскакали к срезанной вершине, к площадке над пропастью. Она была уже так близко, что ее видели вытаращенные глаза Софии.
- Айме! Это Айме! Она выпустила поводья, Отец! Посмотрите, посмотрите. Не может справится с конем! Она схватила его за шею, за гриву! – и отчаянно крикнула: – Догони ее, Ренато, схвати коня, останови его…! Не беги, а отрежь ей путь… отрежь путь…! – вой ужаса исторгся из ее горла: – Он едет рядом с пропастью…! О…! Ренато… Ренато…!
У края скал, рванув поводья из последних сил и чудом сдержав коня, Ренато остановился, спрыгнул на землю, в порыве ужаса заглянул в глубину пропасти.
Издали показалось, что забурлила вся долина Кампо Реаль. Внезапно отовсюду появились темные лица, поднимались потрясенные головы работников, зашевелились потные тела и кинулись со всех ног. Все хотели увидеть и собирались в одно место: обрыву горы, срезанной на пике, к краю торчащих, как кинжалы, камней, где стоял окаменевший Ренато Д'Отремон.
- Ренато… Ренато! – донья София подошла в сопровождении священника.
- Не смотри, мама, не смотри!
Ренато схватил донью Софию, отвел к священнику, который поддержал ее. С ужасом на бледном лице он снова посмотрел вниз. Обломанные ветки, свалившиеся кусты, камни, которые скатились за падающими двумя телами, а в страшной глубине, напротив недоступного выступа, – кровавая неподвижная масса.
- Баутиста, Баутиста! – отчаянно позвала София. – Найди веревки, лестницы. Позови людей. Нужно спуститься туда. Возможно, она еще жива…
- Нет, мама, она не смогла выжить. Никто бы не выжил!
- В любом случае нужно спуститься. Она Д'Отремон. Ее тело не может там оставаться. Ее труп не может гнить там, как животное, в глубине скал. Она должна была родить тебе сына, Ренато, родить сына. У нее есть право на христианское погребение! Нужно вызволить ее тело!
- Ты права, мама. Я сам спущусь.
Долгие часы он вытаскивал тело. С высоты ущелья выглянуло солнце, погружаясь в море, словно медный диск раскаленных углей. На носилках из ветвей несли остывшее останки роскошной красоты. В последнем милосердии руки Софии протянули траурную вуаль над искаженным и застывшим лицом. На вершинах было тихо, темный и потрясенный людской поток спускался тесно и бесшумно к мраморному дворцу. Негритянская толчея медленно продвигалась, заполняя сады, окружая роскошные веранды. Только одна испуганная женщина не шла позади всех, снова и снова заглядывая в пропасть, затем сменила направление и оказалась возле дверей развалившейся хижины, где за ветхой дверью неподвижно поджидала ее другая женщина цвета эбонита, перед которой у нее подогнулись колени, и словно подчиняясь ритуалу, протянулись руки в бесконечной мольбе:
- Кума, Кума… Она умерла. Умерла, ты знаешь. Ты видела кровь на дороге, кровь в доме Д'Отремон. Кума, ты знаешь, у тебя есть сила, помоги. Спаси меня!
Янина смотрела в черное, как тень, лицо Кумы, глаза которой горели в сиянии видения или безумия, толстые губы выставили на обозрение белоснежные зубы – единственный свет среди мрака, и голос прошелестел:
- Дурные предзнаменования для дома Д'Отремон.
- Дурные, – покорно отозвалась объятая ужасом Янина. – Твое предсказание свершилось. Разве ты не знаешь? Не понимаешь, что я говорю? Она мертва! Ты сказала, что кто-то умрет, прольется кровь.
- Кровь на скалах ущелья, как хозяин дон Франсиско. Но он не свалился туда, он остался на краю утеса. Мои глаза видели. Они столько повидали. Я слышала, как хозяин проклинал, бранился, а затем умолял, словно ребенок. Он умирал медленно, как дерево, сломленное циклоном. Но это другое. Есть кровь на камнях ущелья… Началось то, что я видела в дрожащем дыму. Но это только начало. Будет больше. Больше… Я видела отчетливо. Видела Кампо Реаль в руинах, будто разверзлась земля, а гора изрыгала огонь, бурлило море.
Она бежала, насмехалась, и встретила смерть. Она отмечена роком, черным роком семьи Д'Отремон. Поэтому поскользнулись ноги коня, и она скатилась в пропасть, в бездну, которая раскроется однажды, чтобы поглотить всех. Словно расколотая молнией раскроется гора, и выйдет из сердца земли черное смертоносное облако.
- Хватит уже! Приди в себя, ты бредишь. Открой глаза, Кума, посмотри! Кума, ты обезумела!
Отчаянно Янина подошла к темной пророчице и дрожащими от волнения руками грубо тряхнула ее, впиваясь ногтями в черную кожу; наконец, странная женщина вздрогнула, словно очнулась, ужасное видение исчезло. Снова старая знахарка, искусный знаток горных трав, рабыня Д'Отремон, пришла в замешательство:
- Янина, чего ты хочешь? Теперь она мертва. Погасло солнце, в тени которого ты находилась.
- Но хозяин Ренато не хочет больше меня видеть! Он презирает, ненавидит, и все из-за тебя и настойки, которую ты дала, пузырька, который разбился у его ног. Но у тебя есть сила, Кума, ты видела будущее. Потому я пришла, так как верю тебе. Помоги мне, Кума, дай талисман, молитву! Я должна вернуться.
- Не возвращайся. Забудь о нем, не приближайся, или разделишь свою негритянскую судьбу. Говоришь, ты моя подруга, веришь мне. Если так, то последуй совету: немедленно уезжай из Кампо Реаль и забудь о хозяине. Забудь о нем!
- Легче забыть о себе! Я предпочла бы высушить кровь в венах, содрать кожу, чтобы глаза не видели дневного света. Ты можешь сделать так, чтобы он полюбил меня. Ты сказала: погасло затмевающее меня солнце. Она нашла смерть.
- Да, нашла смерть, потому что играла, как ты, с судьбой. Она нашла смерть, потому что кто-то подтолкнул лошадь. В последний раз говорю, отойди от Ренато Д'Отремона, его имя проклято.
С тех пор, как Ренато вытащил мертвое тело Айме, он сбежал в библиотеку, где четыре поколения Д'Отремон нагромождали ее книгами и бумагами. Погрузился в старое отцовское кресло, словно животное в пещеру и неподвижно сидел, пытаясь найти себе оправдание в ужасных событиях. На нем была грязная и разорванная одежда, в которой он спускался в глубину расщелины, царапая руки об острые скалы, сделав для мертвой женщины то, чего не сделал бы для живой. Ренато Д'Отремон долго сидел с опущенной головой, затем поднял голову. Впервые он искал в глазах старого слуги поддержки и сочувствия, но его долгое молчание только раздражало:
- Чего хочешь, Баутиста? Что хочешь сказать? Если послание матери, передай ей, что не нашел меня.
- Я пришел узнать, хочет ли сеньор одеться и принять ванну. Начали приходить люди. В доме была бы толпа, если бы сеньора не сказала, что не хочет никого извещать. Она не хочет людей из Сен-Пьера, чтобы те высказывались, как и почему произошел несчастный случай.
- Да… Моя мать везде и во всем. Полагаю, я должен быть ей чрезвычайно благодарен, оценить ее любезность, что не упрекнула меня.
- Дела таковы, как их описывают, и я со своей стороны могу успокоить сеньора. Из моего рта не выйдет ни одного недолжного слова. Я верный, как пес, настал час, когда я могу это доказать. Д'Отремон могут рассчитывать на меня и на моих людей. Сеньор опечален, но мне хочется добавить, что бедная Янина тоже верна этому дому, будет верна всегда. Сказала, что вы увольняете ее окончательно, и она должна убраться.
Напоминание, как искра, разгорелось в мучительном сознании Ренато. Он вспомнил последние слова Янины, жестокую сцену, где уволил ее на прерванной фразе. Возможно, это разоблачение преступления, о котором знали все, кроме него. С внезапным нетерпением он поднялся, взяв за руку Баутисту:
- Приведи Янину. Найди ее, позови. Быстро, это нужно. Приведи ее, Баутиста!
- Сеньор приказал позвать меня? Я пришла. Сеньор меня уволил и…
Твердая изящная рука Ренато сжала худую руку. Губы сжались в красную линию на чрезвычайно бледном лице, в зелено-голубых глазах вспыхнула искра и проникла так, словно угадывала.
- Я распорядился позвать тебя, чтобы ты заговорила, Янина. Теперь я готов выслушать, чего никогда не хотел слышать! Скажи, что знаешь о ней без колебаний, тени, сомнений и лжи. Не клевещи, потому что она уже расплатилась жизнью за возможные дела, на кону твоя жизнь. Говори, Янина, говори! Ты сказала, что я прощал ей все… все… все…! Что я ей простил?
Почему Янина дрожала? Почему под давлением суровых и изящных пальцев вздрагивала ее плоть, словно в непередаваемом мучении? Как же она страстно желала быть здесь, рядом с ним, под огнем его глаз! Сколько раз она кусала до крови губы, чтобы не крикнуть Ренато Д'Отремону, что знает об Айме, что видела и слышала собственными глазами и ушами! Но теперь подкашивались колени, и она прошептала:
- Но… она мертва, сеньор. Я не должна говорить…
- Я приказываю говорить, Янина, – разъярился Ренато.