Софья Петровна! Вот кто мне сейчас необходим. Единственный человек, которому моя судьба была хоть как-то не безразлична. Софья Петровна когда-то работала в нашей богадельне учителем русского языка и литературы. Если бы не она, мое существование было бы еще сумрачней и беспросветней. То ли увидев во мне человека, которому радости настоящей, насыщенной событиями жизни ни при каких обстоятельствах не светят, то ли из-за искренней любви к печатным изданиям, она привила мне любовь к чтению. В книгах я нашла ту отдушину, которая могла унести меня в мир подлинных страстей… да и чего уж греха таить, наплевав на самонадеянное бесстыдство данного предприятия, ставить себя на место главных героев! Книжки, которые она приносила для меня из дома, были единственными свидетелями моей медленно бредущей жизни. При Доме библиотека, естественно, тоже существовала, но формированием ее занимался человек, напрочь лишенный здравого смысла. С художественной литературой в ней было на редкость напряженно, зато специфической — пруд пруди! Ну вот кто, ответьте мне, милостивые господа, из учеников младших и средних классов не самого элитарного заведения сможет прочесть непереводное издание Гете? А книга о вкусной и полезной пище? Салат мимоза — это вершина кулинарного творчества детдомовских детей, почерпнутая на уроке труда.
В общем, сейчас не об этом. Софья Петровна — выдающейся души человек — приносила мне книги из дома. И за последние годы я, похоже, перечитала почти всю ее немаленькую домашнюю библиотеку. Кроме этого, именно она брала меня время от времени на выходные к себе домой. Уж не знаю, чем ей приглянулась именно я, девица во всех смыслах этого слова невыразительная, а также лишенная всяческих талантов и прочих добродетелей.
Прошлым летом мы всем коллективом проводили ее на заслуженный отдых. Семьдесят пять лет — это, знаете ли, срок. С той поры наши встречи стали гораздо реже.
Кинув пустую корзинку обратно в стопку, я не удержалась и показала язык бдительному охраннику. Пропустив отпущенные мне вслед комментарии, касающиеся моей внешности, ума и счастливых родителей, которые вовремя скинули меня со своих плеч, я оказалась на улице.
Софья Петровна жила в трех остановках от детского дома, в старинном здании еще дореволюционной постройки. Облупленный фасад умиленно подмигнул мне видневшимися сквозь прорехи штукатурки кирпичами и проводил до подъезда. А вот домофон был не так гостеприимен, сигнализируя мне о своем настроении длинными безнадежными гудками. Пристроившись на скамейку и закурив трофейную сигарету, я принялась ждать.
Через полчасика на небе прониклись состраданием к моей скромной персоне и послали на выручку бабушку с внуком. Карапуз весело постукивал лопаткой по ступенькам, поэтому об их приближении я была предупреждена заранее и успела подлететь к дверям и надеть самую милую из своих улыбок. Бабушка лопаточного громыхателя без лишних вопросов (слава богу!) посторонилась и пропустила меня в благословенное теплое нутро подъезда. В это время многострадальная подошва моего ботинка, печально чвакнув, опять ощерилась голодной пастью. Тюбик суперклея, скормленный ненасытной твари перед уходом из альма-матер, был единственным. Поднявшись на третий, он же и последний, этаж дома и для очистки совести подавив минут пять кнопку звонка, я уселась на ступеньки с целью поразмышлять.
Возвращаться в богадельню теперь лучше ближе к отбою, а не то Инфузория весь мозг выпьет, выпытывая о причинах прогула и отсутствия на территории. Да и тащиться с оторванной подошвой по морозцу — тот еще аттракцион. В подъезде долго не просидишь, бдительные соседи скоро об этом позаботятся. Идти больше было некуда. Тут уж думай — не думай. Вдруг над моей головой раздался тихий скрип.
Люк в потолке, ведущий, видимо, на чердак (а куда ж еще!), оказался приоткрыт. Недолго думая, я забралась наверх, на каждом шаге цепляясь полуоторванной подметкой за металлические прутья ступенек.
Это и правда был чердак, притом теплый чердак. Очень странный чердак. Чердак, пахнущий пылью, солнцем, старыми книгами, новыми тайнами, послеполуденным сном и слегка подгнившей полынью. Чудесно пах этот чердак! На полу, подобно толстому ковру, расположилась пушистая пыль. Вот ведь любопытно, дверь на чердак открыта, что уже само по себе странно в наше напуганное террористами и бомжами время, а следов присутствия человека нет. Пыль лежала нетронутой целиной. Даже следы от лапок мелких грызунов и вездесущих котов не украшали ее девственные просторы. Стараясь как можно меньше тревожить пыльное великолепие, я осторожно шагнула. Мягкое покрытие с нежной радостью встретило мою ногу. Слегка взвизгнув, я подпрыгнула и двумя ногами шлепнула по полу. В колонне падающего из окна света закружились хлопья серого снега.
Весь чердак был завален старыми чемоданами, отслужившей свое мебелью и коробками с таинственным содержимым. Я начала методично обшаривать все это великолепие. Должна же здесь быть хоть какая-то бечевка, кусок веревки или еще что-нибудь для гипсования моей раненой обуви? Долго искать не пришлось, в пещере Аладдина этого добра было как грязи! Стопки старых, пожелтевших, пахнущих плесенью газет (за 1930 год, между прочим!) оказались любовно перетянуты широкими киперными лентами. Вроде искомое уже обнаружилось, но я все равно была не в силах уйти.
Я чувствовала себя расхитительницей гробниц, открывая ящики старых комодов и тумбочек, варварски разрывая коробки и потроша чемоданы. Клад, как ни прискорбно, в руки не шел, но удовольствия от исследования от этого меньше не становилось. В одном из чемоданов отыскался свитер, лишь на размер-другой больше моего обычного. Пара вывязанных оленей резвилась на нем в окружении снежинок. Очень толстый, мягкий и уютный свитер. Радость слегка омрачилась из-за пары спущенных петель, но потом я одумалась и опять заискрила счастьем от удачного приобретения. В старом бюро неизвестного мне янтарного дерева нашелся альбом со старыми открытками. В одной из коробок обнаружилась коллекция насекомых. И даже пачка уже давно окаменевших галет радостно просемафорила из приоткрытого рюкзака. Только сейчас я вспомнила, что дико хочу есть. Посасывая найденную печенюшку, я оглядела следы моего бесчинства. Удовлетворение было полным! Еще никогда я не рылась ни в каком хламе. Негде было. Всю жизнь по казенным домам, с жалким узелком нехитрого скарба. И бабушек-дедушек у меня нет, чтобы на летних каникулах осторожно заняться изысканиями у них дома. Так что я впервые касалась такой кучи вещей со своей историей и дочердачной жизнью. В общем, я и не заметила, как прошел не один час.
Чердак медленно погружался во мрак. Ненадежное зимнее солнце на сегодня заканчивало свою вахту. Предметы стали терять очертания, и находиться здесь больше смысла не имело. Если помещение и было оборудовано искусственным светом, то источник оного оставался для меня загадкой. Уходить было до слез обидно! Не факт, что бдительные жильцы не снабдят люк замком, перекрыв мне тем самым выход в счастье. Но делать было нечего. Поплевав на руки, я плотно прикрыла вход на чердак и спустилась вниз.
Вспомнив о своей первоначальной цели, я для приличия позвонила в дверь Софьи Петровны, послушала ответную тишину и вышла на улицу. Мороз, похоже, стал спадать. А может, это новый свитер с оленями творил чудеса, мягко обволакивая мое тело нежностью и уютом? Я попыталась повыше натянуть горловину обновки и только в этот момент заметила в своих руках саквояж. Старый, потрескавшийся, потерявший былую форму саквояж. Я недоуменно на него уставилась. Ну вот убей не помню, как он оказался у меня в руках! Чувствуя себя законченой склеротичкой, я начала соображать… К примеру, в момент спуска с чердака я должна была перехватываться по ступенькам руками? Должна! Но ведь тогда всенепременно бы я его заметила. Когда в дверь трезвонила… Ну не может же человек не заметить, что в руках появилось нечто, чего до этого там не было? Но заметила-то я его только сейчас! Вот уж воистину, все резервы мозга науке неизвестны… прям приступ бессонного лунатизма.
Я положила саквояж на скамейку и пошла в сторону Дома. Завернула за угол, сделала еще пару шагов и остановилась. Саквояж на чердаке мне на глаза не попадался, а вдруг там что-нибудь ценное? Бегом вернулась обратно. Раритетное чудо стояло на месте (кто б сомневался!). Безуспешно провозившись с замком пару минут, застудив руки до деревянного состояния, плюнув, я решила взять дерматиновую дрянь с собой. За каким-то же чертом его закрыли? Вряд ли озаботились сохранностью макулатуры времен Надежды Константиновны Крупской. Поэтому лучше заняться потрошением дерматиныча в более комфортных условиях. Короче, сграбастав находку за потрескавшуюся облезлую ручку, я потащилась в сторону пристанища убогого чухонца.
Радостного в спальне было мало. Пока я шуровала на чердаке, благополучно начались и закончились и обед, и ужин. А моего дежурства никто не отменял, о чем мне с порога Лизонька и заявила.
— Ну ты, мать, совсем обнаглела! Да ты хоть вообще на уроки не ходи, но почему кто-то другой за тебя горбатиться должен? — покосившись на мой злосчастный горб, она фыркнула. — Вот и поддерживай после этого всякую сволоту неблагодарную!
И, закатив глаза, королевской походкой удалилась в сторону своей кровати. Даааа, похоже, поддержки мне некоторое время точно не будет, пора готовиться к суровым испытаниям!
— Мясоедова, а что за чемодан ты притащила? На ближайшей помойке распродажа была? Свитерок, опять же, с хороводом сохатых, там же примерила? — подала голос соседка слева, Нюра, крепкая девица, которую оставляли на второй год обучения во втором и пятом классах. В развороте плеч Нюра могла поспорить с большинством мальчиков нашего заведения. Так что вносить коррективы и утверждать, что олени и сохатые — совсем разные зверята, как-то не тянуло.
Так, за привычной дружеской забавой, кто ловчее да позабористее пройдется по моей персоне, прошел вечер. И вот наконец-то в спальне установилась тишина. Я привычно пялилась в потолок и ждала, когда весь корпус погрузится в сонную дрему. Мне этот этап ночи нравился всегда больше всего. Дом, как живое существо, ворочался, пыхтел, зевал и издавал еще сотню звуков. Вначале отделить один звук от другого было практически невозможно, стоял обыкновенный гул общественного места. Потом звуки начинали приобретать индивидуальность. Вот прошлепали чьи-то шаги по коридору, вот хлопнула дверь в мальчиковой спальне. Тихонько позвякала цепочка от кружки у бака с водой… Кто-то чихнул, скрипнула пружина у чьей-то кровати… и тишина. Огромный зверь здания уснул, уютно посапывая в сотню детских носов.
Выждав еще с часок, я вылезла из нагретой кроватки в ночную стыль. За время, пока я ждала наступления часа икс, кой-какой план у меня появился. В моих реалиях это было что-то. Это счастливцам, которые живут с семьей, не надо особо ломать голову над проблемой взламывания замка. Какой-никакой инструмент есть в мало-мальски уважающей себя семье, даже ножницы либо кухонный нож могут быть неплохим подспорьем в этом деле. У детдомовцев с этим хуже. Весь набор колюще-режущего и прочего инвентаря начинался и заканчивался на ножиках, которыми владели некоторые мальчишки. Все инструменты находились у завхоза, и сама идея подойти и учтиво спросить (стыдливо потупясь, естественно), мол, не одолжите ли вы мне, многоуважаемый Аркадий Бенедиктович, нечто, пригодное для вскрывания замков, казалась не самой полезной для здоровья авантюрой. Крут и быстр был наш душка-завхоз на расправу. Нет-нет, не подумайте, он нас не бил, не калечил. Более того, гражданин с интеллигентным именем-отчеством даже голос на нас не повышал. Был просто талант у человека: тыкая одним пальцем в только ему известные места, принести своему визави целую гамму разнообразных ощущений. После подобной акупунктуры различные части тела отнимались надолго. Даже после того, как онемение сходило, ломота еще несколько дней напоминала о себе постоянным тянущим нытьем, сходным с зубной болью.
Нож у кого-нибудь из мальчиков тоже просить не хотелось. Ну вот не нравилась я нашим представителям сильного пола, хоть убейся! Брезгливые взгляды, бросаемые в сторону моего горба, не оставляли мне шанса наладить с кем-нибудь из них приятельские отношения.
Но выход все ж был! Конечно, администрация богадельни была категорически против владения воспитанниками колюще-режущих предметов, но от физиологии никуда не денешься. И ногти не перестают расти только потому, что ты сирота. Так вот, ножницы в число артефактов сказочного королевства все ж входили, правда, было их всего две штуки. По одному экземпляру на мужскую и женскую уборные. Эти самые ножницы, надо сказать, имели мало общего со своими маникюрными собратьями. Скорее, предмет, выделенный нам для гигиенических процедур, напоминал портновский вариант, поэтому рискнуть отрезать им ноготь могло не каждое отважное сердце. Домовцы предпочитали отгрызать отросшие когти, или те сами обламывались в процессе эксплуатации. Огромные заржавевшие монстры, кроме всего прочего, были намертво прикреплены к стене стальной цепочкой.
Но для моих целей эти ноженки были в самый раз.
Так вот, я вылезла в ночную стыль, тихонько выудила из-под кровати саквояж и отправилась в умывальную. Ножницы покорно ждали меня, кровожадно распахнув пасть, на краю раковины. Покрутив мою дерматиновую надежду и так и этак, устроясь поудобнее на полу, я приступила к вскрытию.
Но это мне казалась, что приступила. У саквояжа на этот счет были свои резоны. Эта дрянь, как живая, пыталась выскользнуть у меня из рук, вывернуться и избежать печальной участи. Замок (кстати, редкой красоты, стилизованный под глаз) все время оказывался под неудобным углом. Вскорости, ножницы, казавшиеся вечными, печально звякнув, развалились на две половинки. В таком виде орудовать стало удобнее (цепочка была продета только сквозь одно кольцо), но не слишком.
Через пес знает какое время, взмокнув, раскрасневшись (что с моей бледной физиономией происходило крайне редко), я сдалась. На дрянном гигантском кошельке не было ни одной свежей царапины. И как с такой стойкостью к невзгодам он умудрился приобрести столь плачевный внешний вид? Танковые атаки, не иначе, им останавливали.
Кое-как отдышавшись, я решила подвергнуть его детальной проверке. Что я только не делала! Я трясла его у уха — тишина, ничего в нем не звенело, не каталось. Я пыталась прощупать его на предмет содержимого — эта сволочь не гнулась под пальцами. Я честно силилась по весу понять, пуст дерматиновый долгожитель или нет. БЕСПОЛЕЗНО! Ну нет у меня опыта держания в руках подобных вещей! От бессилия я даже попыталась вынюхать содержимое, но в нашем помещении для отправления естественных надобностей стоял такой дух, что, даже окажись дрянной чемоданишко под завязку набитый копченостями, и тогда уловить их запах было бы проблематично. Плюнув, я решила, что утро вечера мудренее, и, прихватив с собой бесцепочную половинку ножниц, отправилась восвояси.
В спальном корпусе стояла все та же тишина. В коридоре горело ночное освещение, которое по логике должно было сглаживать убогость помещения, но вместо этого в призрачном свете вся мерзость казенного дома вылезала наружу. Ржавые потеки под потолком от неведомых протечек (этажом выше был тоже коридор, чему там течь?). Мерзкий цвет настенной краски вызывал не самые аппетитные сравнения. Рваный линолеум под ногами…
Аааааа! Додумать про линолеум я не успела, так как, зацепившись ногой за призывно торчащий кусок оного, с грохотом, достойным борца сумо в доспехах средневекового рыцаря, упала на пол. В тиши сонного здания эффект был достойный. Но то ли был тот самый предутренний час, когда у людей самый крепкий сон, то ли сказывался вечный недосып учебного года, но никто на шум не вышел. Лежа на облезлом линолеуме, я оценивала последствия падения. Обломок ножниц, вот ведь гадство, отлетел под ближайшую дверь (кстати, мой дерматиновый соратник по сегодняшней ночи валялся там же), и теперь из-под щели торчал самый краешек лезвия. Расставаться с вновь приобретенным имуществом я не собиралась, поэтому на коленках подползла к своему трофею и потянула его за торчащий кончик. Но, видимо, сегодня был не мой день. И вместо того, чтобы вернуться в ласковые хозяйские руки, мерзкий огрызок скользнул прочь от меня. Да что ж сегодня за день восстания предметов-то?! Нет уж, голубчик, так просто я не сдамся! Высунув от усердия язык, я начала шарить под дверью. Скоро мое геройское старание принесло свои плоды — мой подлый дезертир был нащупан. И я со всей осторожностью, чтоб ненароком не загнать его в недоступные недра задверных просторов, начала процесс извлечения.
Представьте теперь мое удивление, когда, вместо вожделенного ножничного огрызка, я извлекла на свет божий ключ! Обыкновенный ключ от дверного замка. Ну, други мои, тут уж, к гадалке не ходи, шанс один к трем, что ключик-то аккурат от той дверцы, под которой и валялся. И я уставилась на дверь.
Не сказать что я ее раньше никогда не видела. Тяжело, знаете ли, не заметить такую вещь, как дверь, там, где живешь почти всю сознательную жизнь. Но вот как-то до сего момента она меня мало интересовала. И выяснение ее назначения не было целью моей жизни (в моей жизни до сих пор вообще цель не просматривалась). Дверь и дверь! Мало ли в казенном доме недоступных для воспитанников помещений! Может, чулан, а может, комната синей бороды. И то, что она всегда закрыта, — неудивительно. Не в институте благородных девиц, чай, довелось ей проемы грудью закрывать! У нас ведь тут как в известных исторических фразах: еще в конце XVIII века на вопрос «Как дела в России?» Карамзин ответил лаконично: «Воруют-с…» А уж в российском детском доме и подавно.
Ну не буду вам врать про муки совести. Недрогнувшей рукой я всунула ключ в замочную скважину (ого! Есть Бог на небе!) и повернула его. За дверью меня встретила темнота. Тусклого коридорного света с трудом хватало, чтобы себя осветить, а уж в задверье было не видно ни зги. Но я догадывалась о местонахождении выключателей в комнатах — это же не чердаки! Поэтому, пошарив сначала с одной, потом с другой стороны косяка, я отыскала клавишу и нажала ее.
Внутреннее убранство не впечатляло. Комнатка, размером чуть больше скворечника, все ж оказалась не совсем чуланом. Скорее это было кладбище старой мебели, использовать которую по назначению, пусть даже и в детдоме, уже неловко, а выбросить еще жалко. Ее было не так уж и много: три обшарпанных стула, кровать с порванной панцирной сеткой, кресло с обивкой, над которой явно потрудились кошачьи когти, да задвинутая в угол старая ученическая парта, сколы краски которой напоминали разноцветный сэндвич и могли рассказать знающему человеку гораздо больше, чем годовые кольца у деревьев. Ну вот, в общем-то, и все. Остальное было по мелочи. Вышедшие из обихода Доски почета, плакаты времен социалистической эпохи и прочая подобная чушь.
В торце комнаты под самым потолком размещалось маленькое оконце. Да-а, непохоже, чтоб сюда часто наведывался кто-нибудь. Уж слишком застоявшимся был воздух, уж очень покинутой выглядела начинка энтой светелки. Я втянула валяющийся саквояж внутрь и прикрыла дверь.
Знаете ли вы дефицит чего, кроме еды, любви и материнской заботы, есть у детдомовцев? Это отсутствие собственного пространства. Ты всегда на людях. Спишь при свидетелях, ешь группой, в ватер (пардон!) клозете и то кто-то за низкой фанерной стеночкой егозит. Мне кажется, что я по пальцам бы могла просчитать случаи вожделенного одиночества. Когда можно хоть чуть-чуть расслабиться, перестать заигрывать с людьми своим горбом, перестать сжиматься в точку, чтоб тебя, не дай бог, не заметили. Пропеть вслух навязчивую дурацкую песенку, которая не отпускает твои мозги несколько дней, почесать без свидетелей то, что чешется, да и просто вдохнуть воздух, на который никто, кроме тебя, не покушается.
А тут… Все невеликие квадраты — и целиком мои. У меня, прям как в пословице: «Не было ни полушки, а тут целый алтын». За неполные сутки я получила в единоличное пользование и полный всяких интересностей чердак, и комнату в шаговой доступности.
Кстати, заодно здесь можно и саквояжик оставить, чтобы не будил излишнего любопытства у окружающих. Я взяла властителя дум в руки с целью пристроить его с комфортом, и… НЕВЕРОЯТНО! Саквояж, как приличный предмет кожгалантерейного производства, послушно распахнулся в моих руках. От легкого, случайного, скользящего движения пальцем. Широко и вольготно распахнув кожаные берега, он манил темным провалом недр. Я, задержав дыхание, в предвкушении подалась навстречу немому призыву, и… Фак, фак, фак!.. Под окном застучал привычным речитативом быстрый шаг гражданки Инфузории.
Ну что ж за коварное время года — зима! Если ты не обладаешь навыками героя прошлых лет Штирлица, то без часов проворонить наступление нового трудового дня как два пальца… легко, проще говоря.
Вскочив с кресла, в котором я, оказывается, сидела (удобное, зараза!), я быстро задвинула саквояж под парту, вырубила свет и, закрыв за собой дверь на один оборот ключа, постаралась придать себе подходящий случаю заспанный вид. С зазором в пару секунд из-за угла показалась женщина весомых достоинств, трубного голоса и неиссякаемой решимости вылепить из трудных подростков благовоспитанных людей.
— Опа, на ловца и зверь, Мясоедова, — прогромыхала связками Инфузория, — торопится, бежит. Ну и где мы провели вчерашний учебный день?
Задав этот вопрос, она с криком «Подъем!» рванула дверь женской спальни и тут же мужской. Все это произошло практически одновременно. И как человек в центнер веса и с бедрами, которым позавидовала бы Венера из Виллендорфа, в состоянии практически мгновенно перемещаться в пространстве? Казалось, что перестук ее каблуков затихает гораздо позже фактической остановки.
Не успело еще стихнуть эхо от утренней побудки, как Инфузория уже пристально сверлила меня взглядом.
— Чего молчим, как партизан на допросе? Где, спрашиваю, шлялась вчера? Какие наиважнейшие дела оторвали тебя от контрольной по алгебре? — Отмолчаться хотелось неимоверно, но с нашим воспитателем это не проходило. — Нет, ты не молчи, не молчи, — давила бульдозером она. — Инспектора по делам несовершеннолетних привлекать прикажешь? А может, о встрече с комиссией мечтаешь? В коррекционный детский дом намылилась? Все признаки олигофрении налицо. Не хочу учиться — хочу жениться! Так и на трассе-то тебе делать нечего, кто ж тебя такую… — Презрительно поморщившись, она уставилась на меня. — Слушаю и стенографирую, Мясоедова.
— Я неважно себя чувствовала, — промямлила нехотя я.