– Так надо народ кричать и хватать татей.
– _ А откуда ты знаешь, сколько их здесь, вон смотри, как хозяин с ним милуется, может быть, они здесь все одна шайка.
Я крикнул:
– Эй хозяин давай пива моим холопам, да сюда нам с ключником, и пожрать. Хозяин низко кланяясь побежал за перегородку.
Я сказал:
– Федор надо бы всех кто выходит по делам в в сральник, там и перенимать, да в конюшню вязать да складывать, а там завтра, только выбери ребят половчей, чтобы без звука все делали. Большая часть моей команды веселилась, поднимая чашки, а тем временем народа в зале, которого было, не очень много постепенно убавлялось. Неожиданно Фрол, обвел подозрительным взглядом опустевший зал и вскочил на ноги, но тут на него сзади кинулся Федор и легонько шлепнул кистенем в затылок, Фрол лег, как подкошенный, но его сосед вскочил и, выхватив нож, бросился на нас. Его шапка слетела с головы, и мы увидели страшную рожу без ушей. Я метнул в него клевец и, этого ему хватило, он упал с пробитой головой. Фрола связали и отнесли к остальным, лежавшим в конюшне, там был и хозяин и все его помощники. Итак, в конюшне лежало шестнадцать человек, все мужчины ни женщин ни детей здесь не было, кто из них был татем, а кто нет, было решено разбираться уже завтра. Но мне доложили, что Фрол, которому Федька хорошо заехал кистенем, вроде пришел себя. И я решил хотя бы поговорить с ним, может он что-то сможет дополнить по тогдашнему нападению на обоз. Когда Фрола втащили в комнату, лицо его уже было распухшее от тычков, которыми награждали его мои вояки. Вначале на вопросы он не отвечал, но когда я напомнил ему встречу полгода назад, он хрипло засмеялся.
– Так это из-за тебя Трунов так подставился. Как он тогда орал, что тебя не нашли. Уже потом узнали, что ты остался и не уехал со всеми. Но на вопросы об этом постоялом дворе и его спутниках он молчал, несмотря на затрещины, которыми его периодически награждали, а я наверно еще не успел вытравить из себя всякие гуманистические понятия, совершенно излишние в это время и не смог приказать пытать бандита.
Решив, что семь бед один ответ мы начали методично обыскивать все комнаты и подвалы дома и скоро наш ключник, как самый опытный вычислил потайную комнату, которую мы просто взломали, потому, что не знали, как ее открыть. Комната была завалена мехами, какими-то драгоценностями, окровавленной одеждой.
– Да это мы хорошо сюда зашли, – думал я. – Не заметил бы Фрола, и может, быть и наши вещички были тут, как тут, а мы сами уже прикопаны где-нибудь в лесу. Ночь мы не спали, в конюшне ворочались связанные люди, некоторые орали, что они ничего общего с татями не имеют. Но им быстро вставили кляпы, чтобы не мешали своими воплями. Федька с двумя помощниками составлял опись найденного имущества, а также шарил по запасам постоялого двора и искал, что можно прибрать в свою пользу. На утро нас просто спас проезжавший небольшой военный отряд из Твери. Они с шутками прибаутками погрузили на телеги всех связанных и все награбленное добро, сказав, что отправят благодарственную грамоту царю, старшего отряда я, конечно, напряг, заставив расписаться за все, что мы ему передали. После этого тот ощутимо посмурнел, и уже так не радовался. Лошадок оставшихся в конюшне мы, конечно, объявили своими, все равно кто-то бы их прибрал, так пусть это будем мы.
Как-то было не по себе оставаться в опустевшем постоялом дворе и мы по- быстрому собрались и не выспавшиеся отправились дальше. К вечеру следующего дня мы достигли цели своего путешествия села Заречье. Не очень понятно, почему это было Заречье, потому, как для нас оно располагалось на нашем берегу реки.
Встречали нас, как и подобает. Огромная усадьба не выглядела запущенной, Туча народу, ходила внутри и что-то делала. Я был с причитаниями снят с коня и с возгласами:
– Вылитый отец, – препровожден в комнаты, где меня уже срочно собирали в баню. Какая-то бабка, скептически посмотрев на меня, тихо сказала в сторону:
– Не Аннушку ему в баню не надо, заездит парня, а вот Парашка, та потощее, как раз то, что надо, хоть на своих ногах домой дойдет.
Я кстати не имел ничего против Парашки в бане. Был я в этом мире уже почти два года, и было мне уже семнадцать лет. А вот девушек не было, ну вот просто не было времени на девушек и все. Так, что баня мне понравилась, я даже еще и помылся. После меня уже с гоготом в баню побежали остальные наши вои, правда, уже без Парашек. Но я не сомневался, что они найдут своих Машек и Парашек в ближайшее время.
На следующий день я начал знакомство с селом. Село оказалось довольно крупным почти восемьдесят дворов, кроме этого было еще три небольших деревеньки по пять шесть дворов. Мой отец, по-видимому, из-за нежелания чем-либо заниматься, кроме своей усадьбы не имел ничего, вся земля обрабатывалась крестьянами, и ими же платился оброк. Увы, никаких побочных промыслов в моем селе не существовало, было, правда целых два кузнеца, и один гончар, который пользовался для изготовления своих довольно убогих даже для этого времени изделий местной глиной. Первый визит я начал с посещения церкви и отстоял заутреню вместе с крестьянами, после этого побеседовал с отцом Епифаном и подарил церкви большую икону Святой Троицы, Епифан, когда узнал, что икона написана мной, и освящена митрополитом, вытаращил глаза и больше ничего не мог сказать от полноты чувств. Когда мы с Федькой шли по берегу реки, неожиданно путь нам, перегородил приличный ручей, через который был сделан мостик, мне пришла в голову идея:
– Федька. А ты узнал, куда возят наши крестьяне зерно на помол.
– Дык туточки имеется мельница не очень далеко, монастырская, туда сердешные, и везут.
– Там может, мы построим мельницу на этом ручье, и денежки наши будут, а не монастырские. А потом Федька ты слыхивал ли, что на мельницах сейчас тряпье трут и бумагу из него начали делать, очень может быть выгодная штука. Давай-ка сегодня вечерком сядем старосту пригласим, и обсудим, сейчас рупь вложим, потом десять получим, но надо будет все посчитать, вот вечерком и займемся.
Вечерком мы сели и начали считать, выходило прилично, хотя сам труд стоил и не особо дорого, но вот, что придется привлекать к этой работе специалистов сомнений, не вызывало. Но все мои мысли о больших деньгах разбил Ефимка Лужин. Он, почесав свою лысую голову, сообщил:
– Так Сергий Аникитович, я думаю, что затея эта пустая. Мельницу тута ужо строить хотели. Еще дед твой, царство ему небесное, такой приказ отдал. И построили ведь мельницу то, а ручей взял на два года и высох. Дед твой от злости спалил все, и приказал к энтому ручью и близко не подходить. А нам я думаю и не надо такого, в монастырской мельнице по божески берут, а тут ежели построим, кроме наших, никто и не поедет. А цену снизить, так себе в убыток будем молоть. И ты уж прости меня Сергий Аникитович, тряпья то мы на мельницу кажись, тоже не наберем. Где такую гору тряпья взять. Ежели бы мы тракте на стояли, а так у нас тут тупик, далее дороги нет. Леса непролазные. Кто к нам это тряпье потащит?
Речь старосты была обоснована и особых сомнений не вызывала, так. что мне пришлось отказаться от мысли улучшить жизнь моих крестьян.
Поэтому мы достали штоф хлебного вина, при виде которого у Лужина загорелись глаза, и хорошо посидели. Весь вечер, пока я еще что-то понимал, Ефимка пытался учить меня деревенской жизни, он, каким то шестым чувством понял, что я в этом ни хрена не соображаю, почти как тот барин в известном стихе Козьмы Пруткова " Но тимофееву траву отдать немедля Тимофею". Из его длинной речи я понял одно, что ежели, крестьянина не напрягать и дать обществу волю, то выход оброка увеличится и вообще наступит рай.
Мой ключник слушал разливавшегося Ефимку с кривой усмешкой. А когда тот, уже хорошо наклюкавшийся, с поклоном оставил нас, то сказал:
Хороший староста у тебя Сергий Аникитович, но догляд за ним нужен. Обведет ведь вокруг пальца собака, как есть обведет.
После ухода старосты, я разочарованный отставкой строительства мельницы, еще немного продолжил питье вина, а потом, уже совсем распоясавшись, отдал приказ доставить ко мне немедленно Парашку. Это было воспринято вполне нормально, и вскоре Параша стояла в моей комнате с довольной улыбкой женщины, которая обошла в долгом забеге всех своих конкуренток. Когда я уже в кровати обнимал ее горячее тело, у меня мелькнула мысль:
– Подарил бы хоть что-нибудь девушке, придурок.
На следующий день, я, окончательно понял, что никаких изменений в жизнь своих крестьян не внесу, и отбыл в сторону Москвы. Провожали меня еще радостней, чем встречали, а Параша ходила с гордым видом. Еще бы, хоть, как в известной песне, полного подола серебра она домой не принесла, но, тем не менее, я ее не обидел.
Со слов старосты урожай в этом году обещал быть неплохой, и мой доход, следовательно, тоже. Так что в обратный путь мы двигались с еще более хорошим настроением, чем сюда. И я понял, что городская жизнь нравиться мне все же больше.
Обратный путь прошел без особых приключений. Когда мы добрались до известного постоялого двора, то там уже хозяйничали совсем другие люди, мы хорошо поужинали и переночевали и на следующий день к вечеру были уже в Москве.
На следующий день поездка в Заречье вспоминалась, как давно прошедшее мероприятие. У моих работников ко мне возникла куча вопросов, а самое главное, уже имелась огромная очередь из бояр и их жен, "исправить личину". Мне пришлось провести целый день, принимая нежданных гостей, которые прослышали про " чудо с Иващкой Брянцевым" и теперь желали кто, убрать шрам, кто огромную бородавку. Я совершенно не желал наживать себе врагов, и поэтому пришлось вести тайную запись, не сообщая приезжающим, кто и за кем будет взят на лечение, а просто сообщал человеку, когда и к какому времени ему надо приехать.
Как сейчас я жалел, что не имею возможности проводить местную анестезию, ведь эфирный наркоз все-таки такая серьезная вещь, имеющая массу осложнений, правда и местная анестезия тоже иногда дает аллергические реакции, сколько я слышал историй. когда после инъекции лидокаина или новокаина, умирали люди, а потом, врача, назначившего манипуляцию годами таскали по судам.
Но я уже дал указания по сбору ячменя с желтыми стебельками, я все надеялся, что смогу выделить из него, анестезирующее вещество.
Вечером я сидел и размышлял, где мне взять, линзы для микроскопа. Увы, мои скромные познания на это ответ не давали, я конечно знал, что стекло варится из соды и песка, но как это происходит и вообще, как потом сделать из него линзы оставалось загадкой.
Я помнил из какой-то статьи что в Новосибирском институте еще в семидесятых годах получили линзы оплавлением стеклянной нити и последующей шлифовкой и полировкой. Так, что дело за простым, где взять стеклянную нить, и чем шлифовать получившийся шарик. А вообще, для начала мне не повредило бы иметь увеличительное стекло для того, чтобы делать мелкие манипуляции на лице.
И я решил, что начну обход московских рынков с завтрашнего дня в поисках линз и стекла. Ведь варят венецианцы прозрачное стекло уже два века, может, какие-никакие осколки занесло и к нам. Спиртовка у меня есть вытяну стеклянную нить, и будем смотреть, что получиться.
Но обойти с утра рынки не очень получилось. Слава, которую я получил, после излечения лица Брянцева, расходилась волнами по Москве и каждая волна несла все более высоких и высоких гостей.
Сегодня с утра мне уже пришлось принять двоих немалых бояр, и это заняло большую часть моего дня. Но все-таки во второй половине дня я выкроил время для инспекции моего производства.
Все-таки, чтобы не говорили, о том, что человеку от сохи нельзя внушить правила асептики и антисептики, Антоху мне удалось выдрессировать быстро. Конечно, здесь играло большую роль, что в отличие от вшивой Европы, у нас, как-то не принято было даже в крестьянских семьях ходить со вшами. И баню посещали все регулярно, поэтому мытье рук перед едой и перед работой с медикаментами удалось привить очень быстро. Ну а сам Антон в мастерской не стеснялся в выражениях и тумаках, в том числе получали и девушки, так, что когда я зашел в длинный сарай, где у меня производились всяческие ингредиенты, то порядок там был. Конечно, до лабораторий нашего времени было еще работать и работать, но все-таки здесь был чисто выскобленный пол. Все работники в холщовых балахонах с рукавами, которые они носили только здесь. На двух столах стояли немногочисленные грубо сделанные глиняные колбы, реторты. Современный химик пришел бы в ужас от таких изделий, но мне и это казалось богатством. В начале сарая еще пахло самогоном, в его конце уже стоял резкий запах эфира и спиртовых настоек трав, которые уже по моему заданию, стали собирать женщины и дети. Я прошелся по лаборатории сделал пару замечаний и, поняв, что здесь все идет, как надо, отправился на рынок. Мне пришлось немало объехать рядов пока я не нашел лоток, какого-то старика татарина уныло смотрящего перед собой, у него на лотке кроме всего прочего на тряпке лежало мутное увеличительное стекло. На это стекло внимания никто не обращал, и когда я в сопровождении холопов подъехал к татарину, тот немало перепугался. Отдал он мне это слегка желтоватое поцарапанное стекло почти даром, сообщив, что никто не понимает, какую он драгоценность продает. Но это все равно было не то, даже после шлифовки, вряд ли этой линзой можно было удобно пользоваться. Но время было уже позднее и мне пришлось поиски прекратить. Я уже совсем было собрался уезжать с рынка, когда заметил, небольшую толпу около одного купца по обличию европейца. Действительно это был, по всей видимости, венецианец, не знаю уж, как попавший в Москву. И около него лежало несколько стеклянных ажурных изделий. Не знаю, что он тут делал с ними, но цена была такая, что наверно можно было скупить на эти деньги полрынка. Но меня привлекли, лежащие, в уголке, несколько разбитых украшений. И я пристал с просьбой продать, вначале венецианец сопротивлялся но потом все-таки за полтину денег отдал мне эти несколько кусочков прозрачного, как слеза стекла. Довольный проведенным днем я поехал домой. Завтра меня ждала работа по основной специальности, приведение в порядок женских лиц.
Вечером в своем кабинете я сидел и при свечах бесцельно чиркал свинцовым карандашом листик серовато-желтой бумаги. Вопрос стоял серьезный – что делать? Если все взять на себя, скорее всего, кончится это дело плохо. Иоанн Васильевич также пока меня не призывает, да и некогда ему обо мне думать, есть у него забот. Наверно все-таки придется идти на прием к митрополиту, и доказывать, что могу сделать аптеку не хуже царской и научить монахов новому в уходе за больными, Нужно найти и кузнеца, чтобы делал только для меня инструмент, вроде я слышал, что шведские руды получше, чем наши из болота и сталь в инструментах будет покачественней.
В общем, вопросов было много и надо было с чего-то начать, и я никак не мог решить с чего.
Так и не решив, с чего начать, я решил, что утро вечера мудренее и улегся спать. Спал я плохо, все время снились кошмары, и лишь под утро я крепко заснул.
Утро было мрачное и дождливое, из кровати вылезать не хотелось. Но сегодня у меня были две операции. И поэтому я решительно выбрался из своей спальни и спустился вниз.
Я едва успел позавтракать и пойти проверять готовность операционной, как в ворота застучали. Прибыла моя первая пациентка.
Боярыня Хованская была крепкая пожилая женщина, пока ее муж князь Андрей Петрович Хованский мотался по стране, выполняя приказы царя, она сильной рукой держала все хозяйство. Вчера в беседе, когда кроме нас двоих в кабинете никого не было, она, сняла кику, развязала платок и продемонстрировала огромную бородавку около левого уха. Хотя прямо она не говорила, но я понял, что именно этой бородавке ставит она в вину, что муж приезжая домой, скажем, так, уделяет ей внимание только формально, как своей законной жене, и она надеялась, что если этой болячки не будет, то муж будет более внимателен к ней. Сейчас, как раз Андрей Петрович был в войсках, выполняя очередной приказ царя и у княгини, было время на лечение. К ней переходила туча всяких бабок, которые заговаривали эту бородавку, окуривали ее всякими дымами, и она даже прикладывалась к мощам святым, но все бесполезно. Когда же она пригласила за большие деньги, одного из придворных врачей тот сразу сказал, что он удалит эту штуку, но надо будет потерпеть, потому, что будет очень больно и после останется большой шрам.