– Ох не жалеешь ты себя Сергий Аникитович, и чего ты жилы рвешь. Взял сел на коня да сотоварищи в лес бы прокатился, вон посмотри, как соседи то твои живут. А ты все то в делах, то в церкви службы стоишь. Поговаривают, что совсем в монастырь скоро уйдешь, постриг примешь. От неожиданности я даже подавился. Похоже, я со своим благочестием перестарался, нет, я пока еще хочу пожить мирской жизнью.
На следующий день я снова с утра сидел за картиной. Я еще не знал, как отнесется царь к моему творению. Я ведь впервые на Руси рисовал масляными, красками. Купил я их густотертые за бешеные деньги и сейчас разводил льняным маслом и пользовал. Конечно, по сравнению с темперными красками это был день и ночь, и к тому же, хотя я не был особо выдающимся художником, но за мной стоял опыт всей тысячелетней истории этого искусства. И я наделялся, что сумею угодить царю.
Сегодня Иоанн Васильевич был оживлен, и разговорчив, я не посмел утаить от него, что забрал к себе мастера венецианца, Иоанн Васильевич улыбнулся:
– Думал, не расскажешь, мне сей истории, знаю, я уже все, а если он у тебя еще православным станет, то от меня плохого не жди.
Сегодня он первый раз подошел к картине и долго рассматривал ее с разных сторон. Мне он ничего не сказал, но Ивашко Брянцев, сегодня охранявший его, подмигнул мне и когда проходил мимо прошептал:
– Понравилось ему, точно знаю.
Когда приехал домой в моем большом подворье опять кипела работа, Артель каменщиков выкладывала фундамент для печи, а вокруг бегал Гильермо размахивал руками и на удивление четко выкрикивал все известные русские маты, на что мужики только посмеивались:
– ишь, вражина схизматик, как мотюкает, нравиться значится ему наша работа.
Федор подскочил ко мне и заныл, что я опять ввел в его в такие расходы, на, что я ему многозначительно сказал:
– Не бойся, все окупится, вот только первый товар пойдет, его даже с недоделками весь разберут, а себе только отличное стекло будем оставлять.
Я сел с ним и рассказал, что надо найти в Москве купцов гишпанцев и между делом поинтересоваться застывшим соком деревьев заморских, что – то вроде смолы, но упругой и он вроде от пола отскакивать хорошо должен, могут ли они немного привезти, для посмотра, а может у них уже и есть, только сам должен понимать, чтобы думали они, что просто для развлечения мы спрашиваем.
– Скажи, что даже если и не придумаем, что ними делать то выкупим все равно, раз уж привезут.
Федор посмотрел на меня с укоризной, но не сказал ни слова, Хотя его лицо говорило все без них: "Совсем ты боярин с ума спрыгнул"
–
Пока я был занят портретом царя, мое лекарское дело стояло. Ничего не двигалось и с учениками. Но мастерская работала с утра до вечера, и теперь я думал., что можно наверно часть спирта пустить на приготовление приличной водки, ведь столько спирта и эфира мне пока не было нужно. Но надо было уточнить, как и что для этого надо предпринять, это было не очень сложно, теперь приказные дьяки, после моего выступления перед царем были ко мне очень даже благодушны, хотя без бакшиша делать там было все равно нечего.
И вот знаменательный день, я наконец закончил свой самый значительный труд в этом времени – портрет Иоанна Грозного был закончен.
Он сидел на троне, держа в руках державу и скипетр. Но больше всего внимания, конечно, я уделил его лицу, которое выражало ум и значительность этой выдающейся личности шестнадцатого века. Я, пока писал портрет, частенько вспоминал, того полубезумного старика, убивающего своего сына, изображенного на портрете Репина и думал, что заставило уже тогда известного художника нарисовать такой поклеп на великого человека? Какие им тогда двигали мотивы? И у меня была скромная надежда, что если этот портрет вдруг переживет века, то никогда Репин уже не сможет нарисовать такую жуть.
Царь спустился с трона и встал рядом со мной, он долго разглядывал портрет, потом велел принести зеркало и вновь в зеркале сравнивал себя на портрете со своим изображением. И оказался достаточно наблюдательным, чтобы заметить разницу, между изображениями, пришлось объяснять царю, разницу зеркального отображения, что мы никогда не видим там себя правильно, поэтому и небольшой шрам, на лице, по которому он заметил разницу, находится на картине с другой стороны, чем в зеркале. Иоанна Васильевича на некоторое время это отвлекло от портрета, но потом он вновь долго его рассматривал и, наконец, сказал:
– Мне кажется, что ты Щепотнев сделал меня лучше, чем я есть, не красивее, а дух мой выше сделал, значит, на самом деле ты меня так ценишь, не ценил, такого бы наверно не получилось у тебя.
Доволен я твоей работой, не знаю даже, как и расплатиться, а больше всего доволен, что в нашей земле православной появился художник такой, и не надо с немецкой стороны грешной больше схизматиков для этого призывать.
Повелеваю тебе Щепетнов взять несколько учеников в рисовании талантливых и умение им свое передать, все расходы на казне лежать будут.
А за работу свою получай вотчину, рядом с твоей она, есть земли там пахотной, и людишки, еще пока не разбежались. Хозяин ее недавно на границе с Литвой был пойман, на охоту вроде с родней и дворней собрался. Так, что хозяйствуй Щепотнев.
Когда я шел к выходу по палатам, мне медово улыбались, еще недавно, глядящие сквозь меня бородачи в высоких шапках, некоторые даже здоровались, вспоминали батюшку.
– Вот она милость царская, – думал я, – сегодня так, а завтра может другой стороной обернется, кто это может знать?
Приехал домой к вечеру, все знали, что сегодня я должен был предоставить царю готовый портрет и обстановка была напряженная. Но когда я с сопровождающими въехал во двор, буквально через пять минут уже все, все знали, а Федор интересовался, когда поедем в приказ за оформлением новой вотчины и, что туда надо немедленно кого-то отправлять.
Но мне было ни до чего, психологическое напряжение почти двухнедельного пребывания с царем меня подкосило. Я потребовал натопить баню и, взяв в напарники Антона и Федора, отправился туда, не забыв литров десять кваса и флягу водки.
Упарили меня мои помощники в хлам. Я даже не помнил, как меня притащили в спальню и уложили в кровать.
Утро пришло незаметно, голова моя еще похмельем не страдала, и поэтому я спокойно встал, оделся, слава богу, к этому привыкли, и никто не совался помочь мне одеваться. Отстояв с охраной заутреннюю службу в церкви, я, наконец, смог приступить к разгребанию завалов, появившихся за время моего вынужденного отсутствия.
Опять я себя клял, что никак не могу распределить обязанности среди своих подчиненных, чтобы мне не совать нос каждый день в их работу.
Но первым делом я пошел смотреть на стройку печи для варки стекла, печь строилась одновременно с небольшим каменным зданием, в котором она должна была стоять. Кстати уже за это время выяснилась причина, по которой наш мастер был вынужден бежать с Мурано. И поняли это все по его поведению. Уже не было ни одной женщины в усадьбе, которой бы он не предложил свои услуги. Но свободные девки, раздразненные моим обещанием огромного приданого, не торопились отдаваться пылкому итальянцу и условия были у всех одни – примешь нашу веру и женишься и тогда хоть утром, днем вечером и в вообще когда захочешь. Но пока огорченный всеобщим отказом итальянец не спешил сдаваться. Хотя поговаривали, что он вот уже дня три не отходит он Верки Маньшевой, дочки одного из сторожей. Ростом эта Верка со стрельца и весит пудов шесть, и при виде этой Верки наш Гильермо просто тает, как воск.
Так, что видимо на острове Мурано ждала его толпа кинутых женщин, месть которых показалась ему более страшна, чем стакан расплавленного стекла в горло, который, как рассказывали, заливали стеклодувам, сбежавшим оттуда.
Печь на мой непрофессиональный взгляд строилась вполне удовлетворительно, и я пошел посмотреть, как приготовлен класс для моих будущих лекарей.
Да, увы, класс, конечно, был не такой, как я бы хотел, но на первое время и такое помещение вполне сойдет. Тем более, что есть вполне четкое распоряжение царя взять в учебу живописцев, так. что будет возможность, расстроить классные помещения. И к тому же будущие живописцы вначале займутся приготовлением красок для себя любимых, ведь не будем же мы покупать краски, для учебы.
Сегодня у меня был еще относительно спокойный день. Все больные, нуждающиеся в лечении были записаны на утро следующего дня.
Так, что я решил сегодня все-таки выслушать своих помощников подчиненных.
Совещание было решено провести в моем кабинете:
Я сидел во главе стола с пачкой страшноватой желтой бумаги, на которой планировал записывать все, что необходимо было мне сделать.
Первым, как обычно рвался доложить мой ключник. Тот сообщил, что на данный момент у нас в усадьбе строится сразу несколько объектов, из-за чего возрастает опасность пожаров, правда печь для варки стекла возводится в каменном здании, но перекрытия у здания все равно будут деревянные, потому, что перекрыть крышу камнем или кирпичом будет очень дорого. На что я отметил себе, уточнить с каменщиками эти проблемы. Потом все разговоры перешли на новую вотчину. Весь ее руководящий состав был схвачен вместе с боярином на границе с Литвой, и сейчас сидел в уютной тюрьме и ждал решения своей участи, а два села и десяток деревень были в полном недоумении. Поэтому было решено срочно отправить гонца в наше Заречье, с тем, чтобы вызвать старосту Лужина в Москву и заключить с ним ряд на должность тиуна, дабы он смог на полном праве осуществлять руководство обеими вотчинами. А также я хотел обговорить с ним вопрос лавках, в Москве, в которых бы наших крестьяне продавать свои изделия, если такие у них будут, а не отдавать их за бесценок приезжим купцам. Нам с Федором казалось, что Лужин с удовольствием возьмется за эту работу, вот только, как выразился Федор:
– Глаз, да глаз за ним нужен, почует, что присмотру нет, делов натворит.
Когда Федор начал разговор про доходы расходы, я сказал, что этот вопрос мы с ним обговорим отдельно. И предложил доложить Антону, как дела в нашей мастерской. Тот сообщил, что в мастерской-лаборатории произошло полное затаривание спиртом и эфиром, поскольку я запретил продажу всего этого. Хотя со стороны многих лекарей имеются просьбы о продаже дурман водки, и спирта. Но с моей стороны пока ничего не сделано для легализации такой продажи, и если в ближайшие дни я этого не решу, то дальнейшее производство можно останавливать, поскольку для внутреннего потребления всего в избытке. Кроме того, переработано две бочки золы водорослей и получившийся йод, лежит в глиняной бутылке с залитым смолой горлышком, как я и велел. Кроме того, в Москве из-за наших покупок взлетела вверх цена на купоросное масло, и если бы боярин придумал, как и его делать самим, то было бы очень неплохо.
Я спросил, как дела у его учениц и он доложил, что наркоз собакам они проводят уже вполне успешно, правда, для начала пришлось девок слегка поучить, благо розог у него всегда есть в запасе.
Федор в ответ на это сказал, что Антоха не тем местом девок учит, на что мы все вместе поржали, и только Гильермо в недоумении переводил глаза с одного на другого не понимая, чего мы развеселились. После того, как мы переодели нашего итальянца в обычную одежду, да еще он перестал подстригать бороду, внешне он не отличался от наших мужиков абсолютно.
А вчера вечером Верка Маньшева, якобы многозначительно, заявила подругам, что приданое от боярина у нее почти в сундуке, и что Гильермо уже готов идти в церковь. А водку он пил уже так же, как все остальные и по виноградному вину особо не тосковал.
Итак, мы составили расписания учебы наших лекарей, и художников, только вот последних еще не было в наличии, я даже не знал, откуда их нужно будет брать, может в этом мне поможет митрополит?