— Мне ничего не надо. Лично я тоже не люблю воющих собак. Указанное постановление и принималось для того, чтобы вынести псарни и конюшни подальше от жилой зоны. Однако Милпас Драйв — очень тихий район. Дома там довольно дорогие.
— Совершенно верно.
— У Фоули большой участок?
— Да.
— А у вас?
— Средних размеров.
— Фоули богат?
— Разве это имеет значение? — рассердился Картрайт. — Разумеется, богат. Иначе он бы там не жил.
— Я полагаю, — продолжал Доркас, — главное для нас не наказание, а профилактика правонарушений. Мы напишем мистеру Фоули письмо, в котором сообщим, что к нам поступила жалоба, и напомним ему, что согласно действующему постановлению из-за собачьего воя его могут привлечь к судебной ответственности. И добавим, что собаку необходимо отправить на псарню, если она больна, или вызвать к ней ветеринара. — Он взглянул на Картрайта. — Давно эта собака появилась у мистера Фоули?
— Она живет у него с тех пор, как я поселился на Милпас Драйв.
— И раньше она не выла?
— Нет.
— Когда это началось?
— Две ночи назад.
— Как я понимаю, вы в натянутых отношениях с мистером Фоули? Во всяком случае, вы не пойдете к нему домой и не попросите успокоить бедное животное?
— Нет, я этого не сделаю.
— А если я напишу ему письмо?
— Вы не знаете Фоули. Он порвет письмо и заставит собаку выть еще громче. Он лишь посмеется, радуясь, что сумел мне насолить. Он покажет письмо своей жене и… — Картрайт замолчал на полуслове.
— Продолжайте, — Доркас улыбнулся. — Что еще он может сделать?
— Ничего, — пробурчал Картрайт.
— Мне кажется, — заметил Мейсон, — нас вполне устроит, если вы, мистер Доркас, напишете письмо и укажете в нем, что вам придется выписать ордер на арест, если собака не прекратит выть.
— Разумеется, я упомяну об этом, — кивнул помощник окружного прокурора.
— Однако по почте письмо не дойдет до завтрашнего дня, даже если вы отправите его сразу после нашего ухода. И я предлагаю послать его с судебным исполнителем. Пусть он вручит письмо лично Фоули или — в его отсутствие — кому-то из домочадцев. Тогда мистер Фоули поймет, что закон поддерживает жалобу мистера Картрайта.
Картрайт задумался, а потом кивнул.
— Хорошо, я согласен. — Он встал. — Благодарю вас, джентльмены. Прошу извинить меня за некоторую нервозность. В последнее время я почти не спал. — И он вышел из кабинета.
— Ну? — Доркас повернулся к доктору Куперу.
— Я не хотел бы ставить диагноз на основании столь ограниченной информации, — начал тот, — но, как мне кажется, мы имеем дело со случаем маниакально-депрессивного психоза.
— Человек, страдающий маниакально-депрессивным психозом, не является сумасшедшим? — спросил Мейсон.
— Он не совсем нормален.
— Но и не сумасшедший?
— Вопрос в том, что вы подразумеваете под этим словом. Юридически — нет, если вас интересует, будет ли он нести ответственность за совершенное преступление.
— Я говорю о другом. Это душевное заболевание, не так ли?
— Совершенно верно.
— И излечимое?
— Да.
— Он говорил о чем-нибудь еще? — спросил Доркас. — Или пришел к вам исключительно из-за воющей собаки?
— Я могу сказать лишь о том, что он оставил мне задаток, — улыбнулся Мейсон.
— Наличными?
— Да.
— Все ясно, — засмеялся Купер. — Это, несомненно, отклонение от нормы.
Когда Перри Мейсон появился в приемной, его секретарша Делла Стрит заканчивала разбор почты.
— Доброе утро, — поздоровался он. — Что новенького, Делла?
— Все как обычно. Кроме одного письма. От мужчины, который вчера приходил сюда.
— Какого мужчины?